Читать интересную книгу Вольная Русь. Гетман из будущего - Анатолий Спесивцев

«Не, у меня так не получится. Да совать этому гаду дулю надо с тысячи верст. Лучше даже с двух. Иначе не только без руки, без головы остаться можно».

Первое, что приходило на ум, – соседние казачьи войска. Жизнь в Монастырском городище и Азове вспоминалась с ностальгическим налетом. Хорошо там ему было, пожалуй, как нигде и никогда. Да вот беда, к сожалению, донское и гребенское казачьи войска для побега исключались. Выдачи оттуда, конечно, нет, но Хмельницкий приобрел там такое влияние, что легко мог осложнить жизнь неслуха до невозможности ее продолжать. Случались в последнее время прецеденты: напакостив на Сечи, некоторые хитрованы пытались скрыться на Дону – никто больше нескольких месяцев там из них не прожил.

«Донцам не то что с каждым годом, с каждым месяцем все солонее приходится, допекли их черкесы. Раньше им татары, ногаи да кумыки особо разухариться не позволяли, загоняли борзых подальше в горы. Теперь же, когда казаки с калмыками степи от своих и адыгских врагов почистили, горцы расхрабрились, их шайки под Азов и Монастырский городок добирались, шапсуги и натухаевцы на море совсем обнаглели, не только в море лютуют, на греческие селения Крыма уже нападали. Без регулярной помощи из России, Запорожья, Малой Руси донцам и гребенцам совсем туго придется, как бы не хуже, чем при татарах. Да и калмыки… очень ненадежные и опасные союзники. Яикцы, вон, с превеликим трудом от них отбились, чуть всех казаков там косоглазые не перевели. Против воли Богдана мне там не жить».

Вот черкесы бы его приняли и не выдали. Сразу вспомнились решительные, гордые и красивые бойцы на великолепных лошадях, горы, покрытые лесами, но со снежными вершинами – красота. Рядом с такими в поход пойти нестыдно. Однако самому к ним жить ехать не хотелось.

«Дикие люди, живущие по древним, замшелым обычаям, обрекающим гордых, умелых бойцов на поражения, подчинение менее сильным противникам, режущие друг друга по малейшему поводу и совсем без оного. Я ведь для них своим никогда не стану, значит, все время придется ждать удара в спину. Уж основание для такой подлости они в своих обычаях найдут. Да и не мои это обычаи, не моих предков. С шутками опять-таки там… не пошутишь. Разве что над пастухами-ремесленниками, но какой интерес осмеивать безответных?».

Естественно, не раз и не два возвращался он к мысли уехать к родным. Здесь сразу столько воспоминаний нахлынуло… привычный купол юрты, первым делом бросающийся в глаза, когда просыпаешься утром. Первая любовь, томительная, остро переживаемая и закончившаяся ничем. Веселые скачки с друзьями на резвых скакунах, когда ветер гудит в ушах, а пыль из-под копыт твоего скакуна летит в лица тем, кто хочет тебя догнать. Первая чашка кумыса, первая схватка всерьез – не на жизнь, а на смерть…

Сбежать на юг было бы легко, связи с оставшимися в Крыму мурзами имелись, найти грека, готового перевезти желающего через море, – не проблема. Правда, жили буджаки уже не возле дельты Дуная, а на Востоке Анатолии, кочевали по куда более засушливому нагорью. Зато деда и наиболее плохо относившихся к непутевому члену рода дядьев уже не было в живых. Кого султан Мурад-Пьяница казнил, кого захватившие в султанате власть Гиреи прирезали. Но до родичей наверняка доходили слухи о его «подвигах», дружбе с колдунами, «святости» в православии – вряд ли они будут рады такому блудному сыну. Да и с Гиреями у Кантемиров давно имелись очень напряженные отношения, если не откровенная вражда. Вздернуть на виселицу или посадить на кол подобного дальнего родственника новый султан может без малейших сомнений.

«Как ни крути, как ни верти, а выжить мне там не судьба. Хорошо, если втихую удавят, а то и затеют что-то особенно торжественное и длительное. К ишаку под хвост такие приключения!»

Отбросив все варианты-страны, находящиеся слишком далеко – бог его знает, какие там обычаи, да за дружбу с колдунами, говорят, на костер попасть можно, – засомневался только в отношении мавританских пиратов.

«Опять соленый ветер, погоня за добычей, храбрые сотоварищи вокруг… лепота. Обитать-то там будет привычно, исламские законы выпускнику медресе хорошо знакомы, на разные слухи братва, скорее всего, наплюет с самой высокой мачты. Живи и радуйся! Только вот… боюсь, как раз пить мне не позволят, а переходить на гашиш не хочу. Пробовал ведь эту гадость, никакого удовольствия. Тогда зачем туда бежать? На перебежчиков везде с подозрением смотрят. Одно дело – принявший ислам гяур, совсем другое – вернувшийся к истинной вере бывший мусульманин.

Да и если позволят втихую употреблять – за ракеты, – на кол и там можно присесть. Как их делать-то, я знаю, но вот как смайстрячить чертовы капсюли… Доверия-то наверняка не будет, скажут, что скрываю секрет и пожалуйте на площадь, в лапы палачей, где будете главным развлечением. А радовать людей видом изымаемых из моего брюха кишок или еще каким похожим способом не тянет.

Добраться опять-таки до них нелегко, говорят, в нынешнем году их здорово папежники прошерстили, с нашей помощью, сам ведь гишпанцев запускам ракет, правилам их хранения обучал. Мысли никто не подслушивает, так можно признаться – боязно туда ехать. Да и Хмель, чтоб его вместе с потомками собаки в клочья порвали, а свиньи эти кусочки подобрали и слопали, вполне может устроить провокацию, подставить».

Оставались Польша, Швеция и Москва.

Речь Посполиту Юхим исключил сразу. После прошлогоднего инцидента с членами польского посольства в Чигирине его отношения с влиятельнейшей группировкой Любомирских приобрели откровенно враждебный характер. Хмельницкий тогда, пожелав иметь при себе побольше характерников, сдернул Васюринский курень из похода на один из шапсугских родов, вызвал прямо в столицу Малой Руси. Прибывшие, еще не успев снять походные вонючие тряпки, натолкнулись на группу шлявшихся по улицам шляхтичей. Разодетые в пух и прах «благородные» идиоты вздумали громко обсуждать с крайним презрением встреченных сечевиков.

Польский язык в той или иной степени понимали практически все запорожцы, делегаты сейма об этом не знать не могли, выходка получилась из разряда: «Назло маме сниму в мороз штаны и все там поморожу». На Срачкороба, пребывавшего в отвратительном настроении, снизошло вдохновение, и он минут пять, без повторов, характеризовал встреченных шляхтичей. А также их предков до седьмого колена (обнаружив среди них множество животных, родством с которыми вряд ли кто стал бы гордиться), их половые пристрастия (весьма причудливые и оригинальные)… Описать всю глубину морального падения оппонентов ему помешал Васюринский, с некоторым опозданием подошедший к месту происшествия. Искреннее, очень сильное желание обеих сторон перевести диалог из словесной формы в сабельный поединок пресекли Любомирский и Хмельницкий. Обе стороны нуждались в союзе против шведов, особенно поляки, панам пришлось проглотить оскорбления. Самое досадное – пресекли намеченную перед отъездом дуэль. Теперь в польском войске существовала большая группа шляхтичей, страстно желающая добраться до шеи Юхима, предоставлять им такую возможность он не собирался.

Москва с первого взгляда выглядела привлекательно. Но именно что с первого, при втором уже возникали некоторые сомнения. Срачкороб попытался представить себя в боярских шапке и шубе. Однако воображение выдало картинку именно что шапки и шубы, поддерживаемой за рукава дюжими стрельцами. О наличии в шубе человека можно было только догадаться, а головной убор, перекособочившись, прикрыл почти все лицо. Юхиму пришлось напрячься, чтоб не сплюнуть и не хохотнуть.

«И как они все это летом на себе таскают да по многу часов подряд? Я бы одного дня не выдержал, сдох от перегрева».

Да, знатного мурзу, специалиста военного дела и оружейного строительства там гарантированно встретят ласково и приветят. Наградят имениями немалыми, назначат на важную должность при пушечном дворе, деньгами и соболями оделят, может быть, даже к уху царя допустят. Разумеется, боярская должность ему не светила ни в коем разе, так что опасаться смерти от перегрева в боярском одеянии не приходилось. Вот только подводных камней в подобном благолепном течении – разве что чудом мимо проплыть можно.

Не раз и не два ему доводилось слышать о порядках Московии. От друзей казаков, ездивших со станицами к царю, от запорожцев, бывавших там с посольствами от Хмельницкого, от ногаев, удостоенных приема у бояр, наконец, от русских дворян, ныне нередко встречающихся на Дону и Сечи. И московские обычаи чем дальше, тем менее привлекательными казались.

Должность дадут, несомненно, немаловажную, но далеко не главную, выше не один человек будет. А если верить рассказывавшим, каждому начальнику поклонись, да шапку не забудь снять, ошибешься – плетьми могут угостить. Что претило ему, привыкшему к свободному, панибратскому общению на Сечи, необходимость унижаться заранее казалась нестерпимой тяжестью. Здесь он с всесильным гетманом накоротке общался, приспичит всерьез – в любое время дня и ночи мог к нему заявиться. Называть себя холопом, даже царским… нет, такое не по нему. Да и в церквях придется стоять не пару раз в год, а еженедельно, врать попам про свою веру…