– Да где же я поплевываю? – удивилась Валентина. – Живу, как все. За какой там пазухой? Тоже с вами здесь и в морозы, и в жару…
– Ой, да что ты говоришь? – махнула рукой Михална. – А то кто-то не знает, что ты здесь только для собственного удовольствия! Муж пылинки сдувает! Где тебе понять, как остальные бабы мучаются…
– А ты-то чего мучаешься? – повернулась к ней Валентина Адамовна. – Я ж тебе Николая сосватала.
– И чего? – безнадежно махнула рукой Михална. – Убежал тот Николай, к жене своей бывшей вернулся. А так, чтобы на часок забегать, для этого мне не нужно. Это тебе не Мефодий, чтобы свою любимую женщину на руках носил, чтобы стихи, цветы…
– Да я-то тоже цветов отродясь не видала! – доказывала Валентина. – А стихи… так он их мне тоже уж… тоже теперь не читает, потому что ему ж некогда. И потом – он там своей краской надышится, чего он мне прочитает?
Теперь Валентина видела только недобрые взгляды. И ни одна не поддержала. Ни одна не поняла, что Валентина вовсе не из-за себя так разошлась, а из-за мужа. Ведь сколько он времени потратил, сколько краской этой дышал, а она – маляр! Как же так можно? Ну и что, что у нее возраст! Валентина, между прочим, тоже не девочка!
И все же было стыдно.
Она подобрала обрывки полотна и стала собираться домой.
– Ага! Вот я тебя и поймал! – тут же услышала она возле себя мужской голос. – Я как раз в магазин заходил, фотоаппарат покупал да думаю, дай пройдусь, Валентину посмотрю. Увидел и сразу… Вот, букетик купил. Это тебе, – перед ней стоял Лешка Коноплев, ее бывшая любовь и предмет страданий. – Мне говорили, что ты здесь торгуешь, да я все никак забежать не мог.
– Ну давай, – тяжко вздохнула Валентина. – Теперь ты еще добивай… Зачем ты цветы-то приволок?
– Это тебе! – еще напыщеннее выставил вперед кулак с букетом бывший кавалер. – Вот ты меня как тогда из дома выгнала, так у меня к тебе еще большие чувства возродились. Бери!
Валентина не знала, куда глаза деть от стыда. Только что она говорила, что цветов она не получала никогда, и вот тебе пожалуйста – нарисовался ухажер!
– Валенька, а давай я тебе помогу, – крутился возле нее Лешка… Да нет, какой же Лешка – Алексей Николаевич.
– Ты купил свой фотоаппарат? Вот и иди, щелкай отсюда, – рыкнула на него Валентина.
– А давай я тебя сфотографирую, а? – не унимался Коноплев.
– Иди, говорю, отсюда! – метала молнии Валентина. – А то сейчас точно банкой получишь!
– Ух, Валька! И люблю я, когда ты такая! – весело дернул головой Коноплев, но дальше нарываться на скандал побоялся. – Валь, я завтра билеты в кино куплю, ты готовься.
И убежал.
Валентина боялась смотреть на подруг – надо же, какая неприятная встреча. И как не вовремя.
– Ну вот, а говорила – цветов нет, – фыркнула Михална.
– Хочешь? Забирай! – тут же с готовностью отозвалась Валентина. – Я их все равно домой не понесу.
– Нет уж, не мне дарено, не мне и брать, – обиженно отвернулась и еще громче завопила: – Семечки, семечки, убиваем времечко! Будешь щелкать семечки, будет твердым темечко!..
Валентина поплелась домой. Ничего хорошего на работе ее уже не ждало, а уж дома…
Мефодий только что пришел из гаража, принял ванну, и настроение у него было преотличным.
– Как ты вовремя! – обрадовался он. – Меня уже кормить пора, а я и не знаю, чего у нас там в холодильнике-то есть. Давай, разогревай скорее, а то… Вон и Люк уже хвостом вертит. Обрадовался, что кормить будут, обрадовался, да? Ух ты какой! Мордастенький такой, толстенький! Валя! Ну где ты там? Мы уже у своих мисок.
Валентина угрюмо раздевалась в прихожей.
– Вот ты, Мефодий, Люку радуешься больше, чем собственной жене, – обиженно пробубнила она. – Вытаскивай сковородку из холодильника, включай плиту, сейчас я огурчики достану.
– Нет, уж ты сама давай, – капризничал художник. – Не мужское это дело с плитой возиться.
Валентина разделась, накрыла на стол и только тогда решилась:
– Мефодий, ты знаешь… А твой портрет испортился…
– Какой портрет? – не переставая, жевал супруг. – Это ты про внешность мою? Лицо помятое? Так это я с утра пивка выпил бутылочку. Так захотелось, ну и думаю – чего себе отказывать?
– Нет, Мефодий, я про настоящий портрет, который ты нарисовал… Павлину, – боялась даже смотреть на него Валентина.
Мефодий перестал жевать.
– Как это испортился? Они его что, в ванной повесили? Или на балконе? И там его голуби испачкали?
– Видишь ли… Павлина… Она его до дома немножко не донесла… Вот… – и Валентина вынесла из прихожей клочки, когда-то бывшие портретом.
Мефодий медленно выпрямился, взял обрывки, разглядел усы и рога и так же медленно, всем телом, развернулся к супруге.
– Это кто? Кто это сделал? Мне любопытно, кто так надругался над моим трудом?
– Это… Понимаешь, мы не надругались. Мы просто ругались. Ну и… так вышло…
– Я вижу – как вышло! Я хотел спросить, у кого поднялась рука? Кто этот недочеловек? Кто этот… варвар?!
У Валентины чуть не сорвалось с языка, что варваров было двое, но… она только ниже опустила голову.
– Это я, – тихо призналась она и в тот же момент вздрогнула от ужасного грохота – Мефодий в гневе скинул все, что стояло на столе, на пол.
– Все! Терпение мое лопнуло! Я ухожу! Даже нет, не так… Мы уезжаем!
– А куда мы поедем? – взглянула на него виноватая жена.
– Вы – никуда! Вы остаетесь здесь и продолжаете киснуть в этой пучине бездуховности! А мы… мы с Люком… пока мы перебираемся на дачу. Сейчас там уже тепло, там свежий воздух, и я могу писать свои шедевры прямо на улице. Да и Люку там будет лучше. А потом… я решу. Я еду прямо сейчас! Я уже и машину подготовил… Уезжаем! Люк! Собирайся.
– Но что ты будешь есть? – испугалась за мужа Валентина. – Там же совсем нет ничего. И потом… Зачем же разлучать Люка и Бонику? Они уже привыкли друг к другу…
Собаки сейчас и в самом деле играли вместе. Вернее, Люк прыгал от радости, что хозяин взял поводок, поведет его гулять, а Боника пыталась схватить Люка за лапы.
– Вот уж извини! С Боникой оставайся сама, это твоя собака! А с едой… Действительно, надо что-то придумать. Собирайся. Пойдем в магазин, а то я во всех этих банках путаюсь.
Валентина стала покорно собираться.
В магазин они ехали в машине – Мефодий даже успел загрузить свои теплые вещи, осталось только купить продукты, заехать за щенком и высадить Валентину. До самого последнего момента она все же надеялась, что они на дачу поедут вместе. Мефодий же раньше так любил выезжать за город с женой и собакой. Он тогда становился как маленький – бегал по заснеженным грядкам, махал руками и кричал во все горло. Но это было еще раньше, когда он не стал… великим художником.