три рубля двадцать пять копеек. Нет, положительно на таких условиях учиться еще можно.
Петя задумался. Он привык заглядывать в будущее. Предстоящая неделя грозила вызвать досадные, хотя и неизбежные, расходы. Придется столкнуть с лестницы неисправимого отличника Сашку: больше терпеть его хвастовство нет никаких сил. При самых благоприятных обстоятельствах это могло кончиться выговором, записанным в дневник, это значит — рубль долой. Кроме того, опять нависла письменная работа по математике. Все равно никак не успеть подготовиться, лучше не пытаться и, махнув на нее рукой, идти в кино, пока есть деньги. В результате педантичный папаша вычтет еще двадцать пять копеек. Петя его хорошо знает — он от своих правил не отступится.
Но, кроме того, нужно предвидеть, что на следующей неделе соседи обязательно накляузничают, что Петя подбрасывает им под двери анонимные письма с малоприличным содержанием, больше они молчать не будут. Это обойдется в полтинник… Нужно быть осторожным. При контроле копейкой того и гляди прогоришь. Придется налечь на кружок, два раза помучаешься, посидишь — как-никак два рубля. Иначе концы с концами не свести.
Записав в карманный гроссбух основные показатели учебно-финансового плана следующей недели, Петя весело засвистал. Будущее ему улыбалось.
…Так шли дни. Петин папа ходил гордый и счастливый. Все разговоры с друзьями и знакомыми он неизменно сводил к воспитанию детей.
— Ребенка воспитать, — говорил он, — это вам не гайку нарезать. Сами понимаете, уделять много внимания своему сыну я не мог: раза два в месяц выдеру ремнем, и все, больше никак не успеть. Зато в свободные минуты я упорно работал над новой системой воспитания. Я оттолкнулся от простой мысли: чтобы больно ударить человека, нужно бить по карману. С другой стороны, для поощрения следует гладить не по голове, а опять же по карману. Вы не морщитесь… Это философия практического разума. Слушайте дальше. Я перенес мои взаимоотношения с сыном на твердую финансовую базу. Никакой психологии, педагогики и прочей высокой материи. Твердый хозрасчет. Каждый шаг контролируется рублем. Вот можете познакомиться.
Петин папа вытаскивает из портфеля три листка тонн кой бумаги, на которых под копирку напечатано:
«Положение № 1. О премировании ученика 7-го класса Петра Кирилкина.
В целях стимулирования вышеназванного школьника и улучшения своего поведения и дисциплины и повышения своей успеваемости вводится настоящее положение о премиальной системе».
— Вся жизнь моего сына, — с увлечением комментировал Петин папа, — определяется следующими факторами, перечисленными в первом параграфе: учеба в школе, кружки, поведение в быту и прочее. Параграф второй уточняет показатели по факторам. Наиболее интересный третий параграф. Он содержит «шкалу премирования и депремирования». Полюбуйтесь:
а) за балл «отлично» — плюс пятьдесят копеек;
б) за балл «хорошо» — плюс двадцать пять копеек;
в) за балл «посредственно» — плюс ноль копеек;
г) за балл «плохо» — минус двадцать пять копеек.
За посещение кружка математики — плюс один рубль. За каждое замечание или случай недостойного поведения — минус пятьдесят копеек и т. д.
— Как видите, вышеназванному школьнику — моему сыну — деться некуда. Учтены все возможные грехи. Дело поставлено солидно: хочешь заработать — старайся, не хочешь — как хочешь. Прошу обратить внимание на параграф четвертый: «Премиальная сумма по показателям подсчитывается раз в неделю. Установленная сумма заносится в книжку и скрепляется подписью одного из родителей».
— Остальные пункты положения уточняют детали. Внизу подписи, число. И сейчас я спокоен. За меня Петьку воспитывает моя система. Она действует автоматически: проявил добродетель — получай полтинник, проявил порок — отдай четвертак. Просто и неотразимо.
Собеседник Петиного папы хмурился, бормотал что-то невнятное и отходил прочь.
…Неожиданно Петиного папу пригласил директор школы. Вернулся он домой разгневанный до последней степени. Его гнев еще более усилился, когда он нашел на столе записку сына:
«Папаша, довожу до твоего сведения, что сегодня я уступил место в трамвае старушке. Свидетели — Мишка и Гришка. По таксе с тебя тридцать копеек. Прошу приписать к счету».
Отец с досады сплюнул. Он достал школьные дневники сына, вытащил положение № 1 и углубился в расчеты. Он ничего не понимал. Судя по документам, система действовала без перебоев. Тем более необъяснимым было сегодняшнее заявление директора.
Оказывается, Петька не только хулиганит, но и окончательно потерял всякое уважение к старшим. Он все время хитрит, обманывает, спекулирует какими-то учебниками. Когда ему говорят о чувстве долга и чести, об уважении к коллективу, о любви к труду, он нагло смеется и спрашивает: «А сколько за это платят?»
Директор говорил, что у Петьки проявляются какие-то, чуждые советскому школьнику, черты шкурничества, стяжания, цинизма. «Директор, конечно, преувеличил, — думал Петин папа. — Хорошо, что я на него прикрикнул и призвал к порядку. Но кое-что, очевидно, я просмотрел. В чем тут дело? Может, за посещение кружков плачу лишнее? Пожалуй, следовало бы ввести специальную графу о советской этике и морали, об обязанностях гражданина нашей Родины? Но как их перевести на рубли и копейки?»
Положение № 1, казавшееся еще вчера таким ясным и безошибочным, становилось все более туманным и непрочным. Петин папа чувствовал себя так, славно он стоит посреди топкой трясины, на пне, который выглядел совсем крепким и свежим, а оказался насквозь прогнившим.
Чем больше он обдумывал создавшееся положение, тем тяжелей становилось у него на душе. В нем росла злость против сына, против директора, против всех этих систем воспитания, которые требуют, от отцов каких-то бесед, какого-то внимания, какой-то чуткости…
Рисунок Л. Сойфертиса
ПЕРЕД ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ ПРАКТИКОЙ
— Меня всегда волнует весна…
Как бы на целину не послали!
Б. Ласкин
НАЧАЛО КАРЬЕРЫ
Весь сыр-бор разгорелся за обедом. И тут же наметились два лагеря. С одной стороны были сам Ломтев, его теща Таисия Павловна и Калинкин.
Всем троим возражала Варя.
Жена Ломтева, Нина Степановна, сохраняла нейтралитет.
— Хватит, довольно спорить! — сказала Таисия Павловна и решительно отодвинула блюдце с компотом. — У меня на этот счет своя точка зрения…
— А вы ее сформулируйте, эту свою точку зрения, — улыбнулась Варя.
— Молчи, Варя, — сказала Нина Степановна, — оставь бабушку в покое.
— А чего мне формулировать? — Таисия Павловна воинственно взглянула на зятя. — Он знает, о чем я говорю.
Ломтев промолчал. «Теща, конечно, права, — подумал он. — Надо бы ее поддержать. Но сейчас, пожалуй, не стоит. Варя за столом. Начнутся реплики, подковырки».
— Что же ты молчишь, папа?
— Погоди, Варвара, послушаем гостя, — сказал Ломтев и подмигнул Калинкину.
— Что я могу сказать? — вздохнув и погладив реденькие усы, Калинкин развел руками. — Лично я поддерживаю Таисию Павловну. Человек должен уметь сделать себе карьеру.
— Карьеру?.. Я даже слова такого не знаю, —