в придуманные книжные миры (тем более, их так много – хоть всю жизнь по ним гуляй, не заскучаешь), то больше ничего и не надо. Ксения доказала это своей жизнью.
– Немного гротескный образ сложился, – присвистнул Данила, выслушав рассказ Аи, – неужели такие тетеньки еще встречаются?
– Представь себе – в изобилии, – усмехнулась Ая, – в каждом городе, и боюсь, на каждой улице живет такая… специалист по древнерусской письменности, которая сама немного… древность. Она заядлая книжница, сочиняет стихи, любит театр, посещает оперу и балет («Щелкунчик» – зэ бест всех времен и народов), и не умеет контактировать с внешним миром. Как психолог, я бы посоветовала ее матушке в свое время обращать куда больше внимания на развитие у дочери навыков коммуникации с реальным миром, но теперь уже поздно – девочка выросла и потерялась в книжном зазеркалье. Ну так что, как она вам? Что скажете, Семен?
Чеботарев долго всматривался в лицо женщины, появившейся на экране; про таких говорят: звезд с неба не хватает, да, не красавица, но миловидная – застенчивая улыбка, длинные волосы, серые глаза за толстыми стеклами очков. И вообще не всем же звезды хватать – их и не хватит на всех. Короче, она подойдет… Хотя не факт, что «недоделанному принцу» она понравится, но попробовать можно.
– Ничего, потянет, – пожал плечами Семен, – чудная, правда, по всему видно.
– Ну что, тогда запускаем наш сценарий? – усмехнулся Данила.
* * *
Конец декабря
Маленький городок в Подмосковье
Проснувшись по обыкновению рано, Ксения Полякова отправилась на кухню варить кофе. Сегодня был понедельник – выходной в ее музее, и Ксения радовалась возможности побыть дома. «Весь день буду читать, а вечером, может, удастся закончить новые стихи…» – на лице Ксении мелькнула блаженная улыбка.
Ксения устроилась у окна с чашкой кофе и томиком поэзии Гумилева. Глоток кофе и несколько прекрасных поэтических строк, снова глоток и строки. Ах, что это были за стихи! Любовь на разрыв, сражения, рыцари плаща и шпаги (и в первую очередь сам Гумилев – благороднейший рыцарь!), экзотические острова.
Переполнившись эмоциями, Ксения отложила томик и выглянула в окно, повторяя, словно перекатывая во рту дивные строки: далеко, далеко на озере Чад изысканный бродит жираф…
Вместо изысканного жирафа по двору бродили местные дворняги – Шарик с Тузиком. Шарик – белый с черными пятнами, а Тузик – черный с белыми. Оба кудлатые и обиженные судьбой – ничейные. Жизнью бело-черного и черно-белого пса никто особо не интересовался. Кроме Ксении. Она взялась их опекать и регулярно носила им еду. Обычно после завтрака Ксения шла их кормить.
Вот и в этот раз, взяв мешок с едой для своих подопечных, Ксения вышла из дома и пошла к «помойке» – стоявшим во дворе мусорным бакам.
– Тузик! – позвала Ксения. – Шарик!
Но вместо Шарика из помойного бака вдруг высунулась багровая физиономия и протяжно замычала. Ксения в ужасе отшатнулась от бака, и ринулась прочь. Отбежав от помойки на пару метров, она остановилась: все-таки это неопознанное «нечто» было также несчастно, как Шарик с Тузиком (наверняка такое же замерзшее и голодное). И, содрогнувшись, Ксения заставила себя вернуться к помойке.
– Извините, – робко сказала она, – вы – бомж?
«Нечто» задумалось, потом затрясло багровой рожей: – Вроде нет. Не знаю.
– Как вас зовут? – спросила Ксения.
Багроволицый мужик вылез из бака и застонал. Одет он был не очень – поношенная, рваная куртка, треники.
– Меня зовут… – медленно, по складам сказал он, как-то нелепо шевеля губами, отчего его нижняя челюсть задрожала, – зовут меня… Не помню, забыл… – Челюсть дернулась особенно сильно. Мужик огляделся по сторонам и вдруг по-детски растерянно сказал: – Я потерялся.
– Вы память, что ли, потеряли? – предположила Ксения. – Вас, наверное, шарахнули по голове тяжелым предметом какие-нибудь хулиганы?
Мужик-потеряшка бессмысленно посмотрел на нее и заплакал.
«Ну и что с ним делать? – опечалилась Ксения. – Вызвать полицию? «Скорую помощь?» МЧС? Но ни один из вариантов не казался ей правильным. Между тем, уйти, вернуться в теплую квартиру и бросить его здесь, на морозе, тоже не казалось ей правильным.
Ксения вздохнула: – Слушайте, как вас там… Идемте, что ли со мной, я тут рядом живу.
Глава 10
Конец декабря
Подмосковье
Со всех точек зрения, кроме христианской, привести в дом незнакомого человека, было, разумеется, неправильно (как говорят в рекламе и инструкциях безопасности по выживанию в больших городах: не пытайтесь повторить этот опыт в домашних условиях!). Но Ксения подумала, вернее, уговорила себя так подумать, что она просто даст незнакомцу согреться, собраться с мыслями, короче говоря, предоставит ему кров на пару часов. Можно же напоить человека чаем, накормить супом, дать ему адрес социальной службы – то есть позаботиться о ближнем в меру своих возможностей, и это будет вполне нормальным, а не героическим поступком, в особенности, если забыть о том, что мы живем в двадцать первом веке, когда человек человеку – волк?! Тем более, что Ксения Полякова жила как – будто бы и не в России двадцать первого века, а в мире великой гуманистической литературы, где человек не мог быть человеку волком, но мог и зачастую становился братом, другом, или на худой конец, просто «добрым самаритянином».
И добрая самаритянка Ксения распахнула перед незнакомцем дверь своей квартиры: «Входите, сейчас будем пить чай! Перво-наперво вам надо согреться!»
Пока незнакомый мужчина жадно, взахлеб пил чай, Ксения его украдкой рассматривала. Выглядел незнакомец довольно плачевно – вид такой помятый, словно по нему проехал мощный каток несчастливой судьбы; лицо багровое, распухшее, волосы всклокоченные, взгляд безумный, а запах… Ну запах такой, какой, вероятно, и должен быть у обитателя помойного бака (Ксения даже старалась дышать пореже, немного отстраняясь от незнакомца, но деликатно, чтобы тот этого не заметил). Впрочем, он, похоже, вообще ничего не замечал. Его интересовало только одно: кто он такой и, собственно, откуда? Но как раз с выяснением этих вопросов Ксения ему помочь никак не могла.
Напившись чая, незнакомец обхватил голову руками и застонал: – Кто я, ну кто я?!
Ксения взирала на него с жалостью; на десятой минуте его причитаний ее жалость сменилась сильной тревогой. Так, ладно – чаем она его напоила, от супа он отказался, теперь самое время – препоручить его заботам специальных служб. Тут надо заметить, что Ксения, воспитанная в детстве мамой-учительницей в духе советского воспитания и на идеалах Советского Союза, твердо усвоила, что людям надо помогать, что быть равнодушным – недопустимо, и что государство не может бросить человека умирать на улице. Наивная Ксения