Тот факт, что он сам с недавнего времени мог считаться одним из них, никак не повлиял на его восприятие. Он по-прежнему ненавидел этих существ, хотя и не знал толком — почему? Он чувствовал, что от произошедших с ним несчастий это чувство стало лишь глубже и острее.
Затаившись в укрытии, он в напряжении смотрел, как хозяин оазиса — старик по имени Гоум — стоит, спокойно скрестив на груди руки, в ожидании, пока запыленные путники подойдут ближе.
Их было трое. Сзади, навьюченный поклажей, тащился изуродованный Серв обычного паукообразного вида, самого распространенного на Новом Селене. У механизма не хватало двух лап, и он комично прихрамывал, оставляя в пыли следы-полосы.
Кайл уже понял, что Измененных удобнее всего различать по степени их уродства. Этот критерий был, наверное, несправедлив, но нагляден.
Трое путников выглядели столь необычно, что Кайл, еще не свыкшийся с подобными картинами, ощутил дрожь: на них не было обычных для людей защитных костюмов, а тела прикрывал лишь минимум одежды.
Не отрываясь, он смотрел на приближающихся, все отчетливее осознавая, что они ничем не защищались от суровой реальности Нового Селена. Эти существа плевали на нее, не замечая ни изнуряющего зноя, разлившегося над желто-коричневым каменным морем, ни низкого содержания кислорода в разреженном, удушливом воздухе. Кожа всех троих была обезображена глубоко въевшимися серебрящимися пятнами металлической проказы, руки одного оказались сплошь покрыты рубцами, в которые металл въелся особенно сильно, на лице второго отсутствовал глаз, и вместо него в глазнице под тонко выщипанной бровью гнездилось нечто отвратительное, похожее на глубоко впившегося клеща, который постоянно шевелил своими лапками.
Третий Измененный поначалу внушил Кайлу особенное отвращение. У него серебристая проказа поразила половину лица, пробороздив его тонкими, ртутно поблескивающими прожилками, протянувшимися по правой щеке и исчезающими за ухом в пыльной, беспорядочно спутанной шевелюре, перехваченной узкой лентой, из-под которой выбивались скатавшиеся сосульками рыжие пряди.
Очевидно, эти въевшиеся в кожу серебристые нити доставляли Измененному неудобства — он постоянно подергивал пораженной щекой, время от времени поднимая руку и поглаживая изуродованную плоть кончиками пальцев.
Пока Кайл в напряжении разглядывал вновь прибывших, троица пересекла границу оазиса и остановилась.
— Привет, Гоум, — произнес тот из путников, у которого не было глаза.
Хозяин кивнул в ответ, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.
— Привет, Онжилай, — ответил он. — Давно тебя не было видно в наших краях.
— Охотился на темной стороне… — небрежно обронил Измененный, устало присаживаясь на каменный поребрик, ограждавший ртутный пруд. — Тамошние Сервы сейчас идут на рынках по десять чимов за штуку.
Двое его спутников продолжали стоять. Механизм, на спину которого была навьючена поклажа, подогнул лапы, опускаясь в пыль с тихим, затухающим на низких нотах воющим звуком, и тут же утратил всякую схожесть с живым существом — просто покрытая пылью груда металла, на которую сверху навалили тюки с тряпьем…
— Хорошая цена, — кивнул Гоум, нарушая возникшую в разговоре паузу. — Но ведь и трудиться приходится изрядно, верно? — заметил он.
— Да, — коротко согласился с ним Онжилай. Он протянул руку и коснулся своего отсутствующего глаза. — Видишь, какой подарок я приволок с собой оттуда. Сможешь вытащить?
Гоум не спешил с ответом.
Несколько секунд он пристально смотрел на отвратительно шевелящиеся лапки.
— Сильно мешает? — наконец осведомился он. Онжилай подозрительно покосился на него здоровым глазом.
— Издеваешься? — с угрожающими нотками в голосе спросил Измененный.
— Нет. Даже не думаю. — Гоум продолжал смотреть на впившегося в глазницу металлического клеща. — Просто мне непонятно, почему ты тащился в такую даль? Разве ты не мог получить помощь раньше?
— Это не твое дело, — неприветливо буркнул Онжилай. — Я заплачу тебе тридцать чимов, если ты сумеешь обезвредить этот модуль.
Гоум покосился на спутников одноглазого.
— Ей тоже требуется помощь? — спросил он, взглядом указав на Измененного, который машинально поглаживал стягивающие щеку серебристые нити.
Великий Селен! Это была женщина!
Кайл едва не выдал себя, вовремя задавив готовое вырваться из пересохшего горла бессвязное восклицание.
Действительно, стоило присмотреться повнимательнее, и под пылью, пятнами проказы и заскорузлым подобием одежды начинал угадываться контур женского тела.
Она выглядела изможденной, а раньше, наверное, была красива. Неряшливые волосы, торчащие во все стороны из-под матерчатой повязки, закрывающей часть лба, казались пучком раздерганной во все стороны медной проволоки.
Жалкое зрелище. В другой момент вид изуродованной женщины показался бы Кайлу отвратительным, но разве он сам не выглядел так же, когда из последних сил полз сюда, уже не отдавая себе отчет, мираж перед ним или настоящий оазис?
Все познается в сравнении. Чувства слишком быстро и калейдоскопично менялись в душе Кайла, словно кто-то, забавляясь, встряхивал наполняющие его осколки мыслей, образов, ценностей. Раз встряхнешь — вспыхнет в душе злой огонек злобы, ненависти и отвращения, еще раз — и вдруг просыпается жалость, а вместе с ней и растерянность, непонимание происходящего, беспомощность, желание понять, кем же на самом деле является теперь он сам?
Женщина выступила вперед. Откинув выбившуюся из-под повязки слипшуюся от пота прядь медно-рыжих волос, она молча подставила свою щеку для осмотра.
— Похоже на плевок, — не дотрагиваясь до щеки, произнес Гоум, внимательно изучая въевшиеся в кожу стягивающие ее нити. — Как тебя зовут?
Она покосилась на Гоума, не меняя при этом своей напряженной позы, и в ее взгляде читалось недоумение, словно она хотела спросить: какое тебе дело до моего имени? Но все же ответила, вытолкнув сквозь зубы:
— Беат…
Гоум кивнул. Он явно что-то обдумывал, взвешивая в уме какие-то «за» и «против».
— Тебя, Беат, я возьмусь привести в порядок, а вот твоего Онжилая…
Лицо женщины внезапно исказилось.
— Я с ним не сплю! — прошипела она, и в этот миг Кайл, который не дыша наблюдал из своего укрытия за развитием событий, вдруг заметил, как вспышка непонятной ярости на мгновение разгладила ее черты, вернув им прежний облик.
Она была молода. Кайл мысленно содрогнулся, осознав, как сильно она, должно быть, страдает, если эта гримаса муки стала ее привычной мимикой, навсегда исказившей миловидные черты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});