Вообще в армии солдат в одиночку по территории части ходить не должен. Только группой, только строем. Или, если, скажем, бойцу нужно в санчасть или еще куда, то его сопровождает сержант, а то и прапорщик. Конечно, бывают и крайние случаи: один офицер отправил своего подчиненного с поручением к другому офицеру. При таком раскладе солдат обязан двигаться бегом, чтобы выполнить приказ как можно быстрее и вернуться к своим служебным обязанностям.
Вот именно таким порученцем я и прикидываюсь. В роте меня хватиться не должны — карантин закончился, занятий у нас нет, мои сослуживцы слоняются по казарме, собирают вещи, ожидая сопровождающих для, говоря армейским языком, «убытия» в новые части. Мое исчезновение остается незамеченным. Я бегу в штаб. В настоящий момент я — нарушитель устава. Но мне сейчас на это обстоятельство глубоко плевать. После месяца умиротворенной жизни кровь во мне вновь бурлит, нервы дрожат, как струны, а мускулы напряжены как натянутая тетива.
То, что фигурка вернулась ко мне — конечно же, не случайно. Это — знак, воля провидения, как писали в старинных романах. Перст судьбы. От судьбы не уйти — теперь для меня это так же очевидно, как то, что солнце встает на востоке, а садится на западе.
Над частью гремит музыка. Уложенный на газонах в ровные прямоугольники снег блестит на ярком зимнем солнце. Иосиф Кобзон в сопровождении оркестра жизнеутверждающе ревет:
Неба утреннего стяг…В жизни важен первый шаг.Слышишь: реют над страноюВетры яростных атак!
Я врываюсь в штаб, небрежно козыряю дежурному, коротко бросаю:
— К командиру части!
Сонный сержант из взвода обеспечения кричит мне вслед:
— Нет его! В дивизию поехал!
Я уже на лестнице. Приходится останавливаться. Вот это номер! Весь мой план летит к чертям. Хотя… В сущности, какая разница, с кем мне говорить — с Грачевым или его заместителем?
Спрашиваю у дежурного:
— А начальник штаба?
Сержант поправляет красную повязку с белыми буквами и неторопливо кивает:
— Капитан Пепеляев у себя. А тебе чего надо-то?
Машу рукой — мол, некогда — и бегу вверх по лестнице. В конце концов, так даже лучше. Наверняка распределением солдат занимается именно начальник штаба учебного батальона.
Лишь одно обстоятельство несколько портит мне настроение. Капитана Пепеляева у нас не любят. Точнее, не то чтобы не любят, он не девка, а прямо-таки ненавидят. И прозвище у него соответствующее — Хорек. Въедливый, придирчивый, вечно всем недовольный капитан — настоящая гроза батальона. Наряды вне очереди он раздает направо и налево, щедрой, что называется, рукой. У Пепеляева есть несколько любимых фраз, которые мы все знаем наизусть: «Солдат без работы — это преступление», «Строевая подготовка закаляет характер», «В Уставе все написано» и «Отставить «как лучше». Делайте, как положено».
На секунду я замираю перед дверью с табличкой «Начальник штаба учебного батальона», собираясь с духом. Впрочем, чего там собираться. Стучусь. Слышу недовольный голос Пепеляева:
— Войдите!
Теперь главное — действовать согласно Уставу. Четко печатая шаг, вхожу в кабинет, вскидываю руку к берету.
— Товарищ капитан, рядовой Новиков!
— Что вам, рядовой? — Пепеляев настороженно смотрит на меня из-под кустистых черных бровей. В общем-то он мужик представительный, крупный; бабам такие нравятся. Но есть у капитана одна червоточинка: подбородок подгулял. Ему бы челюсть пошире да помощнее. Но природа наградила Пепеляева крохотным подбородочком, похожим на фигу и от этого лицо начальника штаба выглядит каким-то недоделанным. Он и в самом деле похож на хорька, здорового такого, перекаченного, карикатурного хорька.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться!
— Обращайтесь, — милостиво разрешает Пепеляев, задумчиво перекладывая какие-то бумаги на своем рабочем столе. За окном надрывается Кобзон.
— Прошу вас рассмотреть мое личное дело на предмет перевода в подходящее мне по статусу подразделение! — выпаливаю я единых духом и запоздало думаю — хреново сформулировал! Не так надо было…
— Что-о-о?! — вскидывает голову Пепеляев. — Я не ослышался?
Ну, все, теперь отступать некуда — позади… Ничего там нет, позади. Все у меня впереди! Расклад простой: пан или пропал.
— Никак нет, товарищ капитан, не ослышались. Дело в том…
— Фамилия! — Пепеляев вскакивает, бьет кулачищем по столу. — Как фамилия, солдат?
Стараюсь говорить как можно спокойнее.
— Рядовой Новиков, я уже докладывал. Первая учебная рота. Понимаете, я…
— Отставить! Почему явились, минуя положенный регламент? Солдат, в Уставе все написано!
— У меня крайние обстоятельства! — это я выдаю уже почти в отчаянии.
— Какие могут быть обстоятельства, превалирующие над Уставом? — совершенно искренне спрашивает Пепеляев.
— Я — мастер спорта по стрельбе. В личном деле есть справка. Мне положено служить в спортивной роте…
— А-а, вот в чем дело! — недобро усмехается капитан. — Легкой службы захотел? Ну-ка, ну-ка…
Он встает, идет к шкафу, открывает дверцу и, бормоча себе под нос что-то про маменькиных сынков и уклонистов, начинает искать мое личное дело. Отыскав серую папку, возвращается за стол. Я жду.
— Что тут у нас? — листая папку, продолжает бормотать Пепеляев. — Характеристика… Та-а-ак! Чудесно, просто чудесно, рядовой Новиков! Да ты, оказывается, исключен из комсомола! Отчислен из Казанского университета! Из университета, где Ленин учился! Драки, дебоши, фарцовка… Как же это я проглядел-то, а?
— Но товарищ капитан, армии же будет лучше, если меня использовать по назначению!
— Отставить «будет лучше». Нужно — как положено, — чуть перефразировав свое любимое выражение, цедит Пепеляев. — Наглец! Совсем оборзели! По тебе, Новиков, не спортрота, а тюрьма плачет! А ну-ка…
— Товарищ капитан! Ну, вы документы-то посмотрите! — я срываюсь на крик. — Там же не только характеристика!
— Да, — с угрозой в голосе соглашается со мной Пепеляев. — Тут не только характеристика. Тут еще кое-что…
Повисает пауза. Он шелестит бумагами, я молчу.
— А это хорошо, что ты сам пришел, — заявляет наконец капитан. — Исправил, так сказать, мою недоработку. Теперь будем разбираться с тобой. Надо же, какой фрукт. Ну что ж… Раз родители не смогли тебя воспитать, тренеры твои, если, конечно, справка о твоем спортивном разряде не поддельная… Раз уж, мать твою, вырос ты вот таким дураком, то армия это поправит! В Уставе все написано…
Не надо, ох не надо было ему все это говорить! Родителей поминать, тренеров, мать… У меня, что называется, «срывает башню». Я подлетаю к столу капитана, упираюсь в край руками и, нагнувшись, ору ему прямо в лицо: