«Боинг-707» доставил меня в Англию девять дней спустя.
Последняя неделя прошла суматошно и хлопотно.
Я втиснул в нее месячные порции писанины и уйму всяких практических приготовлений. Одна из трудностей была в том, что я не знал, на сколько уезжаю, но решил: если ничего не добьюсь за полгода, на поисках можно будет ставить крест, и, исходя из этого, стал строить свои планы.
В банке я договорился, что заплачу вперед за школу и фураж для лошадей, выписал несколько чеков на имя старшего конюха (он оставался за меня), которые он имел право погашать по одному на зарплату и питание для всех работников. Что касается моего «гонорара», Октобер заверил, что он будет переведен на мой текущий счет без промедления.
— Если я ничего не добьюсь, вы получите свои деньги обратно, за вычетом того, что я заработал бы сидя на месте, — сказал я ему.
Он отказывался, но я настаивал на своем. В конце концов, мы пошли на компромисс: десять тысяч я получу сразу же, а другую половину — после выполнения миссии.
Я отвел Октобера к моим стряпчим, которые облекли наше необычное соглашение в форму сухого юридического документа, и Октобер, насмешливо улыбаясь, подписал его вместе со мной.
Его веселость, однако, как рукой сняло, когда я попросил его застраховать мою жизнь.
— Боюсь, я не могу этого сделать, — сказал он, нахмурившись.
— Потому что застраховать меня… невозможно? — спросил я.
Он промолчал.
— Что же в действительности случилось с журналистом?
Стараясь не смотреть мне в глаза, он покачал головой.
— Не знаю. Внешне это был несчастный случай. Я почти уверен, что это был несчастный случай. Он ночью проскочил поворот в районе йоркширских вересковых холмов. Машина вылетела с дороги, свалилась в долину и загорелась. Спастись он мог разве что чудом. Прекрасный был парень…
— Даже если вы подозреваете, что он погиб не из-за несчастного случая, меня это не остановит, — сказал я серьезно, — но вы должны быть со мной откровенны. Если это не был несчастный случай, значит, он что-то выяснил… может быть, наткнулся на что-то важное… Я хочу знать, где он был и что делал в последние дни перед смертью.
— Вы думали об этом прежде, чем принять мое предложение?
— Да, разумеется.
Он улыбнулся, словно с плеч его упал тяжелый груз.
— Чем больше я узнаю вас, мистер Рок, тем больше благодарю Бога за то, что он велел мне пообедать в Перлуме, а потом направил на поиски Артура Симмонса. Что ж… Томми Стэплтон — журналист — водил машину хорошо, но в аварию, я полагаю, может попасть каждый. Было начало июня, воскресенье… фактически понедельник, потому что умер он около двух часов ночи. Кто-то из местных жителей показал, что в половине второго дорога выглядела нормально, а в два тридцать возвращавшиеся из гостей супруги заметили на повороте сбитые столбики и остановились посмотреть, в чем дело. Машина еще тлела — на дне долины они видели красное сияние. Они поехали дальше и в ближайшем городке сообщили о случившемся.
В полиции пришли к выводу, что Стэплтон заснул за рулем. Такое бывает часто. Но они не смогли выяснить, где он находился после пяти вечера, когда уехал от друзей. Дорога до йоркширских холмов не заняла бы у него больше часа, таким образом, неизвестно, где он провел девять последних часов. О происшествии написали почти все газеты, но никто так и не сообщил, что в тот вечер виделся со Стэплтоном. В полиции, насколько я понимаю, решили, что он был с чужой женой… с кем-то, не жаждущим рекламы. Одним словом, аварию записали в разряд несчастных случаев по вине водителя.
Вы спросили, где он был за несколько дней до смерти. Мы навели справки, не привлекая ничьего внимания. Ничего подозрительного не обнаружили. Он был где обычно, занимался чем обычно.
Мы, то есть два других стюарда и я, попросили йоркширскую полицию показать нам все, что они извлекли из сгоревшей машины, но ничего интересующего нас там не оказалось. Он был холост, жил с матерью и сестрой, с их позволения мы обыскали дом в надежде найти какой-то материал, предназначенный для нас. Увы, мы ничего не нашли. Мы также связались со спортивным редактором газеты, где он работал, и попросили посмотреть, не осталось ли что-нибудь в его столе. Там оказались кое-какие личные мелочи и конверт с газетными вырезками о случаях допинга. Конверт мы взяли себе. В Англии вы его увидите. Впрочем, боюсь, эти вырезки едва ли вам помогут. Сведения там очень обрывочные.
— Вам хочется верить, что это был несчастный случай, — заметил я. — Вам очень хочется в это верить.
Он сдержанно кивнул.
Всякое другое предположение наводит на слишком тревожные мысли. Если бы не эти девять часов, сомнений вообще не было бы.
На улице мы попрощались, и он дал мне свой лондонский адрес. Он уже наполовину забрался в машину, но вспомнил что-то и сказал:
— Наверное, для облегчения вашей… задачи, вы должны выглядеть, как человек, которого… можно купить, тогда мошенники клюнут на вас.
— Разумеется, — усмехнулся я.
— Тогда, если не возражаете, я предложил бы вам отрастить бачки. Удивительное дело: сантиметр-другой волос под ухом, а к человеку уже по-другому относишься!
— Отличная идея, — засмеялся я.
За два дня до отлета я отправился в Джилонг, чтобы попрощаться с Филипом и объяснить его учителю, что я на некоторое время улетаю в Европу по делам. Возвращался я через Френшэм, где обитали мои сестрички, и обе изумленно воскликнули при виде отрастающих бачков, которые сразу делали меня похожим на человека с сомнительной репутацией.
Хелен было уже шестнадцать лет, она превращалась в нежную, красивую девушку, изящную, как цветы, которые она любила рисовать. Из всех троих она была наименее самостоятельной и особенно тяжело страдала из-за того, что у нее нет матери.
— Неужели, — взволнованно воскликнула она, — тебя не будет все лето? — Вид у нее был такой, словно гора Косцюшко вдруг превратилась в пыль.
— Ничего, ты совсем справишься и без меня. Ты ведь уже почти взрослая, — поддразнил я ее.
— Без тебя и каникулы будут не каникулы.
— Пригласи к нам пожить кого-нибудь из подруг.
— Правда? — Она просияла. — А можно? Как будет здорово!
И став чуть счастливее, она поцеловала меня и убежала на урок.
Что до Белинды, то мы всегда прекрасно понимали друг друга, и только ей одной (я должен был это сделать) я рассказал о настоящей причине моего внезапного «отпуска». Эта новость ее очень огорчила, чего я никак не ожидал.
— Дорогой Дэн, — сказала она, держа меня за руку и трогательно сопя, чтобы не заплакать, — я знаю, ты работаешь изо всех сил, чтобы дать нам образование, и, если один раз ты решил сделать что-то для себя самого, мы должны быть только рады. Но умоляю тебя, будь осторожен. Мы будем очень ждать тебя.