Читать интересную книгу Золотое дерево - Розалинда Лейкер

— И вы достигли желаемого? — спросила Габриэль. Мысль о том, что у Гастона есть своя личная жизнь, помимо работы, никогда почему-то не приходила ей в голову. — Вас можно поздравить с одержанной победой?

— Вполне, — усмехнулся Гастон, — и я рад сообщить вам об этом, мадам. Нам осталось только заплатить небольшую сумму денег сестре Гортензии, которая работает вместе с ней и которую моя милашка уговорила уступить вам на день свое место за мотальной машиной. Девушка требует только плату за потерянный рабочий день. Обе сестры не отличаются корыстью, как и я сам.

— Похоже, вы правы. А сколько просит эта девица? — и Габриэль, открыв ящик стола, вынула оттуда свой бархатный кошелек.

Гастон назвал очень скромную сумму, и Габриэль добавила к ней несколько монет в знак благодарности за готовность помочь ей. Оставалось только назначить подходящий день, в который Габриэль должна была превратиться в мотальщицу ткацкой мастерской Дево. В конце концов, оба пришли к заключению, что самым подходящим днем являлся четверг. Гастон заранее разузнал, что именно в этот день недели Николя очень редко появлялся в своей мастерской.

В назначенный день, как только чуть забрезжил рассвет, Габриэль вышла из дома, одевшись так, как обычно одевались молодые ткачихи. Ей предстоял неблизкий путь, но она решила вживаться в новую роль с самого начала, не давая себе никаких поблажек. Карета Рошей, как и ее собственная легкая коляска, была слишком приметна, и кто-нибудь мог запомнить, что видел ранним утром один из этих экипажей близ мастерской Дево. Нет, ей нельзя было возбуждать подозрений. Габриэль любила пешие прогулки, этим утром город показался ей особенно Прекрасным. Первые солнечные лучи позолотили крыши домов, шпили готических храмов и даже булыжники мостовой. Вместе с восходом солнца проснулись улицы города, захлопали ставни, залаяли собаки, послышался шум льющейся воды, загрохотали ведра, и кто-то уже начал подметать внутренние дворики большими дворницкими метлами.

Габриэль сопровождал Гастон — оба они ничем не привлекали внимания окружающих. Он был одет очень просто — в рабочую робу, она повязала шаль поверх ситцевого платья, на ногах у нее были грубые башмаки, на голове скромный чепец. Гастон привел ее в один из переулков в рабочем квартале, здесь он быстро отыскал знакомый ему дом и постучал в дверь. Когда им открыли, он пропустил Габриэль вперед и закрыл за собой дверь. Они очутились в маленьком полутемном помещении, которое служило для обеих сестер одновременно жилой комнатой, кухней и спальней. Их встретила Гортензия, крепко сбитая девица, которую нельзя было назвать ни уродливой, ни миловидной, но на ее невзрачном лице выделялись прекрасные темные глаза, ставшие вдруг бархатисто-нежными, когда она взглянула на Гастона.

— Добрый день, гражданка, — поприветствовала она Габриэль и сразу же приступила к делу. — Для полной ясности я должна вам прежде всего заявить, что мы с сестрой пошли на это не ради вас, а для того, чтобы оказать услугу Гастону, к которому питаем самые дружеские чувства. Вы должны поклясться, что если вас схватят, вы не выдадите никого из нас. Мы ведь действительно ничего по существу не знаем, Гастон не рассказал нам о вас. Для меня вы — надомница, которая, узнав, что моя сестра захворала, попросила у нас разрешения поработать за нее на ее рабочем месте, — и Гортензия указала пальцем на стоявшую у стены кровать, где, свернувшись калачиком, сладко спала ее сестра. — Я не хочу будить Николь, у нее не часто бывает возможность хорошенько выспаться. Вы взяли с собой завтрак?

Габриэль похлопала ладонью по карману фартука, в котором лежал сверток с сыром и хлебом.

— Да, завтрак у меня с собой.

— Как прикажите называть вас?

— Жинетт.

— Жинетг, а дальше?

— Дегранж — это была девичья фамилия ее матери.

— Тогда мы можем отправляться, гражданка Жинетт Дегранж, нам пора на работу, — сказала Гортензия и бросила на Гастона вопрошающий взгляд, хотя в ее тоне звучали требовательные нотки: — Надеюсь, мы увидимся сегодня вечером?

— В обычное время на прежнем месте, — весело сказал он.

Выражение лица девушки заметно смягчилось, и когда все трое, миновав переулок, вышли на перекресток, она послала Гастону воздушный поцелуй, а затем поспешила вместе с Габриэль по улице, ведущей к мастерской Дево. Этот жест и возвышенные чувства, которые Гортензия как будто бы питала к Гастону, не вязались со всем ее грубоватым обликом. Габриэль понятия не имела, какие чувства испытывал Гастон по отношению к Гортензии, но ей хотелось надеяться, что он сумел разглядеть за очарованием молодости и нежными взглядами, устремленными на него, задатки будущей сварливой раздражительной женщины.

— Скажите, вам нравится работать в ткацкой мастерской Дево? — спросила Габриэль на ходу.

— Поначалу было страшно, когда на улице под окнами собиралась разъяренная толпа. Дело доходило до различных хулиганских выходок, но месье Дево был готов к такому развитию событий. У него ведь есть свои, охранники.

— Вы имеете в виду полицейских?

— Нет, хотя они тоже пытались разогнать толпу и прийти на помощь, но ведь они не могут дежурить около мастерской круглые сутки, поэтому месье Дево и нанял охранников. Они дежурят, обеспечивая покой работающих в мастерской ткачей и наводя, если нужно, порядок. В свою охрану месье Дево набрал бывших солдат, уволенных из армии из-за болезни или полученных ранений, все они бедствовали и не могли найти себе работу, поэтому служат хозяину не за страх, а за совесть.

— А как насчет работы в этой мастерской?

Условия вполне хорошие. Заработная плата нас устраивает, кроме того, за хорошую работу положена надбавка. Правда, рабочий день очень длинный, но не длиннее, чем в других мастерских, да и странно было бы ожидать от месье Дево, что он будет организовывать свое производство себе же в убыток. А вы знаете, что он сам родом из Лиона? — задала вопрос Гортензия и, не ожидая ответа, продолжала скороговоркой: — Наш хозяин — очень привлекательный мужчина, его даже можно назвать красивым. Если бы он был похож на тех хозяев, которых я знавала в свое время, он с легкостью мог завести шуры-муры с любой ткачихой, но это не в его характере. У него в доме живет одна дама из Парижа, некая мадам Мараш. Однажды, когда месье Дево устраивал большой званый вечер по поводу реконструкции и открытия своей новой мастерской, к нему из столицы нагрянуло множество гостей, среди них была и эта дама. Когда же гости разъехались, она осталась у него в доме и живет там до сих пор. Я, правда, еще не видела ее. Но по слухам, она — настоящая красавица и одета по последней моде. Знаете, у нее такие декольте, что лиф едва прикрывает грудь, а линия талии проходит почти у подмышек, — Гортензия перевела дух. — Ну вот мы и пришли. Опустите голову пониже и идите за мной.

К зданию мастерской стекались в этот час десятки ткачей и работниц. Они входили в прихожую и, обмениваясь между собой приветствиями, вешали свои шали, шляпы и сюртуки на специально оборудованные вешалки. Мужчины предпочитали работать в рубахах свободного покроя, надетых навыпуск. Некоторые ткачи находились уже на своих рабочих местах и налаживали станки. Для Габриэль самым непривычным в новых станках был издаваемый ими странный звук, который ей пришлось слышать лишь однажды, в тот день, когда месье Жаккард демонстрировал свое изобретение в Лионе. Новый ткацкий станок имел свой собственный голос, непохожий на знакомый Габриэль с детства голос старого ручного ткацкого станка.

Вместе с Гортензией Габриэль вошла в помещение, где стояли ткацкие станки, и чуть не замерла от изумления, пораженная их необычным видом. Но за рабочими, занимавшими свои места, внимательно следил мастер, и Габриэль не хотела привлекать к себе его внимания. Она взяла мотки пряжи ярко-желтого цвета и уселась рядом с Гортензией за свое рабочее место, принявшись за намотку нитей на бобину; пряжа, тонкая и блестящая, была похожа на пряди волос, почти невесомые нити обладали прочностью и эластичностью, присущей шелку и облегчающей его обработку на всех стадиях текстильного производства. Готовые бобины мотальщицы устанавливали на большую круглую подставку, называвшуюся рамой для катушек — оттуда, по мере необходимости, ткачи брали их и вставляли в челноки. Габриэль, умевшая в юности мотать нитки, за последние годы утратила сноровку и хотя вскоре ее руки сами вспомнили необходимые движения, скорость ее работы оставляла желать много лучшего. Втянувшись постепенно в работу, она начала исподтишка разглядывать помещение мастерской и работавших в нем людей.

Высота потолка в этой мастерской была в свое время самой обычной, но при реконструкции потолок разобрали, оставив только основные потолочные балки, поддерживающие все строение. Теперь здесь вполне можно было разместить высокие станки Жаккарда. Кроме того, в мастерскую проникало больше света — дополнительным источником которого стали окна верхнего этажа. В помещении стало больше воздуха, что было немаловажно для ткачей, очень чувствительных к сквознякам и никогда не открывавших окон — ни зимой, ни летом. Кроме простуды, они боялись также уличной грязи и пыли, залетавшей в окна и грозившей испортить легкий маркий шелк. Да и сами рабочие в большинстве своем были болезненными людьми со слабыми легкими и больными суставами, причиной их хронических недугов являлся тяжелый труд на станках старого типа.