то о доблестной Кейт Уорн[15], судьбу которой явно мечтала повторить! А он все размышлял, как бы сохранить знакомство и куда позвать L. в следующий раз; с некоторым унынием оценивал шансы на благосклонность ее родителей, дворян не так чтобы родовитых, но обеспеченных, причастных к электрификации… Разговор и размышления прервал вихрастый мальчишка, принесший Ивану записку. Тот с досадой начал гадать, что могло стрястись в части, куда бежать, кто проштрафился, но послание оказалось не служебным: лаконичным, написанным знакомой рукой. R. просил на минуту-две выйти к парадному подъезду.
Досаду сменила тревога, мысли обуяли самые мрачные, затошнило до дрожи. Ну вот и все. Кончено. Вспомнил-таки, понял, выстроил логические связи… R. знал, что Иван знаком с семьей D.; наверняка догадывался, что и Оса этим людям не чужой; дело-то за малым: связать Ивана и Осу, вспомнить «конопатого», что всюду лезет, везде сует нос. Горло пережало, Иван хлебнул шампанского и подавился, чудом не облив блузку спутницы. Нелли не зажеманилась, не сморщилась, только сочувственно пробормотала: «Поосторожнее, куда вы так?» — и стукнула его по спине кулаком, не больно, но ощутимо. Иван все равно извинился, пообещал вернуться, выдавил глупую шутку: «Вам, наверное, тоже пора на вернисаж, а то ведь что-нибудь украдут» — и на негнущихся ногах поспешил вниз. Верхнюю одежду в гардеробной он второпях не взял, о чем тут же пожалел: то ли несколько часов в тепле совсем разморили его, то ли мартовский ветер за эти часы решил ударить по Москве со всей силы.
R., все так же нервно сжимая трость и посильнее надвинув цилиндр, ждал на нижней ступеньке крыльца —
угрюмый темный росчерк, только лицо белеет знакомым алебастром. Иван приблизился, остановился выше: чтобы быть одного роста. За эти несколько шагов он сделал над собой все мыслимые усилия, чтобы не трястись, а если уж трястись — так делать вид, будто от холода, ни от чего больше. Вроде бы удалось.
— Спасибо, — тепло сказал R., едва они обменялись приветствиями. Иван растерялся: вовсе не этого ждал. — Правда, я вам очень благодарен. Не зря, видимо, считаю вас одним из лучших, проницательнейших, надо будет через год рекомендовать вас к повышению…
— Я вас не понимаю, — стукнул зубами Иван, на этот раз правда от холода: мягкий приветливый тон его немного успокоил.
— Все вы понимаете, — так же мирно, но непреклонно, мол, «не юли мне тут», откликнулся R. — И все вам известно о моих… — лицо дрогнуло, — непростых отношениях с этой семьей; о том, в чем они меня…
И опять узел в горле, зыбкая дурнота. Захотелось куда-нибудь провалиться, да хоть под все мостовые Москвы, слоями ушедшие в землю за много веков ее жизни. «Я знаю о ваших непростых отношениях, я стал одной из их причин, и, более того, я до сих пор не могу до конца раскаяться в этом, потому что не понимаю… боюсь понять…» В голове взревели два волка, те самые постоянные приятели Ивана, сшиблись посреди бурана боли… и вдруг один упал, не успев ранить противника. Захрипел. Не смог встать.
— Да, известно! — выпалил Иван, осознав, что не заставит R. продолжать. Сам себе представлялся в эту минуту далеко не Жавером, а нелепой обманной образиной, каким-нибудь крошкой Цахесом, не лучше, но и промолчать не мог. — И я ни минуты не сомневаюсь, что это возмутительная клевета; наверное, вы даже вправе требовать какого-то ответа, а может, искать правду… — Внутренне он истерично хохотал над своим лицемерием, и со смехом его покидали последние капли осиного яда.
— Все слишком сложно, — устало оборвал R. и потер веки. — Сложнее, чем вам кажется; вы многого не знаете, но я благодарен, что вы так безоговорочно на моей стороне. Я сам хотел бы как-то дать делу ход; многое в тех событиях меня не просто унижает, а еще не дает покоя; новые полномочия все более развязывают мне руки, но… — Опять он посмотрел пристально, с болью и почему-то виновато, — Нет. Это грязный дом, но я не стану выставлять перед вами в дурном свете ваших друзей. Боюсь, это многое может порушить, да тем более — мне и доказать-то нечем свою невиновность; мне так хотелось залечить свои раны, что все возможное время я упустил…
«Они мне не друзья, никто из них, давно», — чуть не заявил Иван, но сдержался. Все-таки с D. они говорили долго, со стороны точно выглядели приятелями. Последние же слова… они жгли каленым железом, но были беспощадно правдивы. Что, кому смог бы доказать R. спустя десять лет после отвратительного инцидента? В его невиновность большинство и так верили; кто не верил, ни на что не мог повлиять, но на прочее надеяться не приходилось. У R. было множество сыщиков, но сыщики эти не путешествовали в прошлое. У R. были влиятельные покровители, но кого и как они заставили бы говорить? Если тварь, запечатленная на триптихе со змеиной кожей, еще в доме графа, ее не устрашить; она давно поняла, что предъявить ей нечего. Будь иначе, D. рассказал бы что-то, но все, что оставил ему Василиск, — душевная болезнь, дремлющая и все же пагубная. R. видел это. Даже найди он повод для расследования, вряд ли стал бы терзать юношу вновь, лишь бы обелить себя и в его глазах в том числе. Его хрупкий покой, похожий на дрему между приступами лихорадки, R. явно берег больше, чем собственный, — а потому просто не соприкасался с той историей, как с грудой гниющих костей. Окончательно осознав это после услышанного, Иван заметался между горькой злостью и таким же горьким восхищением: откуда силы, откуда выдержка, когда кости эти вечно попадаются на твоей дороге?
— Я понимаю, — только и сказал он и скорее перевел тему на что-то, как ему казалось, безопасное. — У Андрея D. удивительный талант, правда?
R. улыбнулся, взгляд его прояснился и опять потеплел.
— Да, не то слово, собственно, из-за этого я вас и позвал. Я увидел, что вы прониклись молодой особой L., значит, задержитесь, значит, я могу кое о чем вас попросить. — Он обвел глазами окна и поднялся обратно на крыльцо, видимо, чтобы скрыться под его сенью от возможных взглядов. — Купите для меня какую-нибудь его работу, пожалуйста, любую, если еще остались. Разумеется, я оплачу, вас прошу лишь договориться, и, если сможете, завтра же рассчитаемся. Цена значения не имеет, а вы только извернитесь, не говорите — для кого, скажите, что для себя или в подарок…
Ивану пришлось поднять голову: R. снова над ним возвышался. D.