Читать интересную книгу Верещагин - Марина Королёва

Сам этот эфир, первый в моей жизни, я почти не помню. Но когда все закончилось, коллеги устроили овацию.

— Молодец, так ему! — шепнул мне оператор, который терпеть не мог Верещагина.

— Спасибо, — ответила я, тоже шепотом.

— Летучка! — заорал Верещагин. — Нечего тут перешептываться!

Когда все собрались и затихли под тяжелым верещагинским взглядом, он вдруг обратился ко мне:

— Ну и как тебе выпуск?

— По-моему, хороший был выпуск, — сказала я с вызовом.

— По-моему, тоже, — вдруг сказал Верещагин мирным тоном. — Всем спасибо, до завтра.

Со следующей недели я официально стала ведущей вечерних новостей, в паре с Верещагиным.

Телекомпанию за это время несколько раз грозились закрыть, и мы всякий раз готовились к роли безработных, пусть и на время, но всякий раз нас передумывали закрывать. В какой-то момент мы вдруг поняли, что угрозы перешли в разряд привычных — и просто наплевали на них. Говорю же, еще в телецентре я поняла, что все службы новостей напоминают комнаты для медитаций: ничто так не способствует философскому настрою, как работа с непрерывным потоком событий.

К тому моменту, как я нашла дома «Верещагина», наш сытый и сверкающий огнями город снова гудел: уже несколько месяцев на площадях по выходным шли митинги, на окраинах ночью кто-то видел танки. Привычной жизни это пока не нарушало, люди ходили по магазинам, в кино, ездили в метро, на чем свет стоит кляли пробки на дорогах. Но было тревожно. Я снова вспоминала Профессора: «Просто жить — это не здесь, о нет». Мы в редакции готовились, составляли расписание на экстренный случай.

А у меня еще, как на грех, разболелось плечо. Сказать кому — поднимут на смех: подумаешь, плечо! Но попробуйте высидеть в кадре, когда вас будто раскаленной стрелой протыкают.

— Плечо? — переспросил меня Доктор, когда я пожаловалась ему дома на боль. — Ну-ка, давай посмотрим.

Он взял меня за руку, отвел ее в сторону, вверх, вниз, назад.

— Не больно? А так?

Это была странная боль. Если подумать, то и не в плече вовсе, а под лопаткой, как будто туда, смешно сказать, действительно угодила стрела и ее невозможно было вытащить, а всякое движение причиняло боль.

— Пройдет, — сказал Доктор. — Подождем.

Когда не прошло, он всерьез обеспокоился.

— Давай я тебя Денисову, что ли, покажу.

И он показывал меня Денисову, а потом еще кому-то, потом еще, и все говорили одно: ничего серьезного. Не просто серьезного, а вообще ничего!

— С вами всё в порядке, можете не волноваться, — говорил мне врач, польщенный тем, что к нему привели знаменитость (он же видел меня вчера в новостях).

— Спасибо, доктор, — говорила я, широко улыбаясь (надо же держать фасон), а выходя в коридор, начинала растирать плечо.

В тот день я сидела в нашей с Верещагиным комнате ведущих, его еще не было, я пришла раньше, после очередного бесполезного приема у очередного доктора. Стрела сидела под лопаткой и все так же причиняла боль при каждом движении.

Шеф-редактор принес анонсы на неделю. Обычно мы с Верещагиным просматривали их по очереди, через день. Сегодня была его очередь. Ладно уж, подумала я, все равно пришла, — и забрала анонсы себе. На первых трех страницах отметила самое интересное, четвертую мы вообще просматривали редко, Верещагин называл ее «культур-мультур» и плевался, когда я предлагала ему отправить съемочную группу на какую-нибудь премьеру. Но тут я зачем-то заглянула на эту самую четвертую страницу. И в разделе «Концерты» увидела: КОНЧЕРТО ГРОССО «Верещагин», первое исполнение. И фамилия Профессора. Большой зал. Знаменитый оркестр. Знаменитый дирижер.

Я сделала три длинных вдоха и три коротких выдоха, как перед тяжелым эфиром. Вчиталась: концерт будет через неделю. У меня как раз выходной, даже отпрашиваться не придется. Ну что ж, вот я и услышу Кончерто гроссо, услышу еще раз, но теперь уже от начала до конца. Я увижу Профессора…

— Пришла?

— Пришла.

— Дай обнять тебя. Дай взглянуть…

Что я скажу ему? Я ведь могла бы сказать что угодно: я хотела тебя увидеть, хотела услышать концерт, да я вообще здесь по работе, со съемочной группой, — и все это было бы правдой, но и враньем было бы тоже, а врать ему я не умела. Он и тогда видел меня насквозь, хоть и ворчал, что не понимает моих безумных поступков. Так что я сказала бы ему как есть: — Я хочу знать, что будет дальше. И еще — вот…

За три дня до концерта я сказала Доктору, что пойду. Он помолчал.

— Что ж, в конечном счете, я всегда знал, что так оно и будет. Конечно, иди. Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Нет, я сама. Спасибо тебе.

Он ни о чем меня больше не спрашивал.

На следующий день я застала на работе Верещагина в приподнятом настроении:

— Ну что, мы премию получили!

— Нобелевскую? — спросила я мрачно, растирая плечо.

— Почти. За свободу прессы, международную. Надо лететь в Прагу, получать.

— Отлично, — я в этот момент включала свой компьютер.

— Тебе в Прагу надо лететь, говорю, — повторил Верещагин, и я только теперь уловила слово «тебе».

— Когда?

— Завтра. Вручение послезавтра.

Это был день, когда в Большом зале играли Кончерто гроссо.

— Нет, я не полечу. Исключено.

— Полетишь как миленькая! — заорал Верещагин. Но потом, увидев мое лицо, понизил тон: — Слушай, я знаю, у тебя сейчас со здоровьем проблемы и всё такое, но они хотят только тебя. Думаешь, я не слетал бы в Прагу? Да с дорогой душой! Но это их требование: чтобы была ты. Мне тут начальство уже обзвонилось, пойдем. Проси бизнес-класс, на эконом не соглашайся, — он подмигнул мне.

Я в этот момент думала только об одном: я не попадаю на концерт.

Когда мы с Верещагиным вышли от начальства, я уже все решила.

— Слушай, я лечу, тут уж никуда не деться, но ты должен мне кое-что пообещать.

— Валяй, я сегодня добрый.

Я отыскала анонсы на неделю, нашла нужную строчку, обвела ее красным фломастером.

— Обещай мне, что ты отправишь сюда съемочную группу. Что они сделают репортаж и его дадут в новостях, когда меня не будет.

Верещагин глянул в анонсы.

— Слушай, имей совесть! Чтобы я потратил съемочную группу на эту муть?! В жизни никогда!

— Ах, так? Тогда я никуда не лечу. И скажу начальству, что это ты во всем виноват.

Он еще раз прочитал анонс, пулеметно выругался.

— Да что это такое-то? Что за автор? Его хоть кто-то знает?

— Поверь мне, Верещагин, он гений. И пишет гениальную музыку. Это нас с тобой забудут назавтра, как только мы перестанем мелькать на экране, а он останется. И к тому же обрати внимание, как называется этот его Кончерто гроссо. «Верещагин»! — это был мой последний аргумент.

— А с чего вдруг название такое? — прищурился Верещагин. Он во всем и всегда видел подвох и заговор.

— Долго объяснять. Поищи в Интернете, почитай книжку, тебе пригодится для саморазвития. Так мы договорились?

Я видела, что он убить меня готов, но знала, что беспокоиться не о чем: все будет сделано. Вот почему я работала с Верещагиным.

— Попроси корреспондента, который туда поедет: пусть оставит мне все, что снимет, — это последнее, о чем я его попросила.

Вот здесь он посмотрел на меня уже с подозрением.

— Этот композитор знакомый твой, что ли?

— Вроде того. Всё, Верещагин, давай работать.

Я подумала еще, не оставить ли съемочной группе книжку, чтобы они отдали ее Профессору, без всяких объяснений, но потом поняла: нет. Я хочу сделать это сама. Потом, когда-нибудь.

В Праге у меня не было ни минуты свободной: на два дня, кроме церемонии вручения премии, мне запланировали еще шесть или семь встреч. Все хотели знать, что у нас там происходит, в городе. Я надеялась, что в день концерта, когда в Большом зале будет играть Кончерто гроссо, я хотя бы посмотрю вечерние новости в гостинице, но не тут-то было, вечер тоже был занят. А наутро надо было вылетать обратно.

В аэропорту, когда я ждала самолета, мне пришло сообщение от Верещагина: «Сделано. Репортаж про гения тебя ждет». Можно было, конечно, залезть на сайт телеканала и все посмотреть прямо сейчас, но мне не хотелось спешить. В каком-то смысле спешить больше было некуда.

Встречала меня редакционная машина, а Доктор ждал дома. Дочка была на репетиции, у них в музыкальной школе надвигались выпускные экзамены. Я сразу увидела, что Доктор хочет мне что-то сказать, он никогда не умел это скрыть.

— Что?

— Нет, ничего. Я не люблю, когда ты уезжаешь, ты же знаешь. Даже на два дня.

Да, это я знала, но не это же он хотел мне сказать.

— И все-таки?

— Может быть, тебе будет интересно. Я сходил вчера в Большой зал, на концерт.

Его-то я об этом точно не просила.

— И как?

Он помолчал.