Читать интересную книгу Медосбор - Сергей Никитин

Сколько часов одолело время в этом стремительном рывке — не знаю. Я вижу себя опять на палубе рыбацкой стойки, посреди сетей и скользких расползающихся груд рыбы; волны увесисто бьют в дощатые борта судна, рвут его на якорных цепях; море, небо — все в сером моросящем дожде, длинными космами летящем по ветру. Моряна…

Устойчиво в беспросветном ненастье дует моряна.

За солнцем в Армению

Был на исходе октябрь. С севера вагоны дальних поездов уже привозили на крышах снег, уже давно отсняли холодным солнцем и синевой небес те дни, которые иногда дарит нам поздняя осень, и низкие, провисшие тучи сеяли на озябшую землю то мелкую снеговую крупку, то колючий дождь.

На Пушкинской площади поэт на пьедестале, печально клоня обнаженную голову, казалось, думал:

«Октябрь уж наступил…»

Я глядел на него из широкого окна редакции «Известий» и почти осязаемо чувствовал холод этой бронзы под мелким секущим дождем. А за спиной у меня кто-то воодушевленно рассказывал о том, что в Армении ученые с помощью параболических зеркал концентрируют вечное тепло солнца, превращая его в другие быстротекущие виды энергии на потребу человека.

«Зачерпнуть бы пригоршней из этой зеркальной чаши и плеснуть окрест животворным теплом Араратской долины…» — думал я.

И вдруг вся долина представилась мне такой же чашей, собирающей все тепло мира, — древняя долина, покоившая в своих отложениях окаменевший остов Ноева ковчега.

Тогда я, кажется, пообещал редактору отдела даже привезти один из этих обломков, только бы он посодействовал моей поездке в Армению.

И вот состав Москва — Ереван уже несет меня через рощи Подмосковья, поля Украины, степи Дона, горы Кавказа, вдоль берега Черного моря, несет в… Какой эпитет ей под стать? Древняя? Солнечная? Многострадальная? Гостеприимная?.. Но такого, пожалуй, нет, чтобы в нем одном собралась вся суть неповторимого очарования Армении. Так и зудит рука написать: «Нет слов выразить…» Но, если не можешь найти подобающие слова, не берись писать.

2

Каменистое, желто-рыжее от высохшей травы нагорье тянулось за окном вагона. Нагорье накрывал густо-синий, казалось, отвердевший, как монолит, купол неба без единого облачка. И вдруг на горизонте справа по ходу поезда неясно проступила гряда облаков странного, никогда не виданного мной, конического очертания. Их было два, этих слившихся своими основаниями конуса, сотворенных на синем фоне неба из белых и нежно-голубых облаков. Поезд продолжал свой бег через желто-рыжую пустыню, а их очертания все оставались прежними, не подвластные ни ветрам, ни перемене ракурса, и вдруг, как счастливое озарение, меня пронзила мысль:

«Да ведь это Арарат!»

Так вот он каков, горнило остывшего вулкана — остановившееся прекрасное мгновение древних времен планеты, — гора библейских легенд, эмблема Армении, запечатленная на ее республиканском Гербе!

Много чудес сотворила на земле природа, и все они неповторимы, а стало быть, и равноценны по своей красоте, будь то не известное никому озерцо Светленькое в лесах моей русской родины или всемирной славы Ниагарский водопад, и в этом собрании чудес по праву сияет голубым кристаллом чистой воды Арарат. Он еще не раз явится мне на горизонте Армении, а пока поезд увлекал меня все дальше, к древней столице ее Еревану…

3

Кавказское гостеприимство проявило себя уже в Сочи, когда в наше купе вошел мебельных дел мастер Володя Григорян, возвращавшийся домой с приморского курорта. Молодой, смуглолицый красавец с большими влажными карими глазами в обрамлении длинных лохматых ресниц, он на всеобщее угощение выставил корзину разнообразных фруктов, а через полчаса нашего общения категорически заявил, что в Ереване я ни в какую гостиницу не поеду, — «Ва! Зачем тебе эта гостиница!» — а направлюсь прямо к нему домой и буду жить там, сколько захочу. Причем это устройство моего будущего в его представлении было с самого начала непреложно, как истина, как уже совершившийся факт.

На площади Ереванского вокзала он цепко завладел моим чемоданом, видимо, полагая, что я не захочу остаться без своего командировочного имущества, кинул его в такси, втолкнул туда же меня, и мы покатили в нагорный район Еревана — Арабкир, где у самых ворот мебельной фабрики был Володин дом.

Неожиданное появление гостя не вызвало в семье никакого замешательства, тем более неудовольствия. Я был представлен маленькой, худенькой армянке — жене Володи, его толстенькому, как сусальный ангелочек, сыну — ученику второго класса — и очаровательному тонконогому, живому, как ртуть, существу шести лет от роду по имени Асмик — его дочери. Это был мой веселый игривый дружочек во все дни, что я провел в этом гостеприимном доме.

С дороги полагалась баня. Мы пошли на фабрику, и в проходной Володя коротко отрекомендовал меня:

— Мой гость Сергей.

В душевой, где под горячими струями приплясывали голые мебельщики, отработавшие свою смену, он опять сказал:

— Мой гость Сергей.

И в маленьком заведении, сочетавшем в себе магазин и закусочную, куда по правилам банного ритуала мы зашли после душа, все уже знали, что у мастера Володи Григоряна есть гость Сергей, но Володя с порога все-таки провозгласил еще раз:

— Мой гость Сергей!

— Сергей-джан! — воскликнул молодой пухлощекий продавец Каро, как будто знал меня с детства.

Привоздев руки, он в избытке радости исполнил за прилавком медленный восточный танец на месте и спросил:

— Какое вино будешь пить, гость?

— Айгешат, — сказал Володя.

Каро метнулся куда-то в недра магазинчика, выскочил с бутылкой в руке, чмокнул пробкой и разлил в стаканы благоуханный портвейн, глоток которого оставлял на языке нежную, но долго не проходящую терпкость.

О, недостойный! Я попытался заплатить за бутылку портвейна. Каро зажмурился и, присев, в ужасе накрыл голову руками, мебельщики недовольно закачали головами и зацокали, Володя сверкнул на меня из-под мохнатых ресниц двумя карими молниями…

С тех пор я избегал магазинчик Каро по той причине, что он не хотел брать с меня деньги. Даже ходить мимо магазинчика было опасно.

— Сергей-джан! — в восторге кричал всякий раз Каро, завидев меня, и, привоздев руки, исполнял свой танец. — Заходи, Сергей-джан. Я хорошо угощу тебя.

4

Убедив Володю, что мое знакомство с Арменией не может ограничиться его домом, я на третий день перебрался в гостиницу, где меня уже ждал корреспондент «Известий» по Армянской республике, мой однофамилец Борис Мкртчян[5]. Ему и его шоферу Рафику обязан я тем, что за две педели пребывания в Армении увидел там гораздо больше, чем смог бы это сделать без них.

Еще в школе историю нашей страны мы ведем с государства Урарту, и вот я стою у руин урартской крепости Кармир-Блур, невольно смущенный сознанием того, что под ногами у меня лежит прах седьмого века до нашей эры, смущенный перед громадой времени, разделившего нас, и даже как-то подавленный ею.

Вообще, когда в Армении заходит речь об истории, столетия будто не в счет; она здесь меряется тысячелетиями. Не будем уж говорить о каменных орудиях шельской и ашельской эпох нижнего палеолита — это времена доисторические, — но когда ты можешь в Ереванском музее увидеть и даже украдкой потрогать бронзовую колесницу второго века до нашей эры, найденную при раскопках курганов на осушенной территории озера Севан близ села Лчашен, то невольно ощутишь ветер времени над головой. И архитектура (храм эпохи эллинизма в Гарни, храмы Рипсиме, Звартноп), изобразительное искусство (Вишаны — каменные изображения в виде рыб), литература (уникумы Матенадарана) — все здесь восходит к седым векам глубокой древности.

О Матенадаране — хранилище древних рукописей — надо сказать особо, потому что в этой сокровищнице хранятся вещи куда более драгоценные, чем в сказочной пещере Али-Бабы. Матенадаран был закрыт для посетителей, потому что готовился к своему новоселию — к переезду в новое здание, которое уже три года выдерживалось до образования в нем воздушной атмосферы необходимых кондиций. Но магическое слово «гость», подобно заклинанию «Сезам, откройся», подействовало и здесь.

…Тихие, высокие залы, застекленные витрины, и вот я лицезрею рукописи от V века — работы древнейших историков, математиков, географов, философов, писателей, художников-миниатюристов — голова идет кругом!

Доктор филологических наук Соломея Арешан, сопровождавшая меня, тихо сказала:

— Матенадаран — гордость нашего народа. Некоторые произведения древнегреческих философов да и многих других ученых сохранились только в армянском переводе. Это — храм! — Она улыбнулась и не без иронии добавила: — И уже сюда вход мне не заказан.