Читать интересную книгу Ночной гонец - Вильхельм Муберг

Безбоязненно покоилась Ботилла головой на руке жениха, ее суженого.

— Не бойся! Я твой!

Ее охватила сладкая истома, и она вся трепетала. Душой она была как в раю. Пусть бы так на веки веков!

«Обрученные! Неразлучные! До гробовой доски!»

Они задремали.

Когда Ботилла проснулась, он уже ушел от нее. Рядом с ней никого не было. Там, где только что лежала его рука, топорщился пучок колючего вереска. Земля под ней была твердая и голая, а вокруг, между чахлых кустов можжевельника, желтели прядки прелой, увядшей травы. Ни птиц, ни цветов. Она лежала на открытом пригорке в можжевеловой пустоши среди отцветающего вереска, и промозглый осенний день с серыми тучами стоял над лесом.

Второпях вернулась она домой, по-прежнему сжимая в руке железный гвоздь, спрятанный в переднике.

Мать уже хватилась Ботиллы — дочь куда-то запропала, хотя ее никуда не посылали. Матушка спросила дочь, где та была.

— В лес ходила, матушка.

— Чего ты там не видела?

— Хотела побыть одна, дорогая матушка.

— Гуляла бы ты поближе к дому. В лесу недолго и заплутать.

Ботилла не могла сказать, что ходила по ягоды: она не брала с собой кузовка, да и ягоды уже сошли, и только подмороженная брусника осталась на кочках. Не могла она сказать, что ходила присмотреть за скотиной: ведь коров больше не пасли на выгонах. Потому она ответила только:

— Хотела побыть одна.

Отцу с матерью пришлось довольствоваться этим ответом. Однако отец все же посоветовал:

— В другой раз не ходи так далеко!

Он мог бы ее спросить, почему она бродит по лесу без дела, без причины. Но Ботилла была всегда послушной и покорной дочерью. С тех пор как она подросла, ее почти не наказывали. И в девушках держала она себя достойно и в строгости и наказывать повода не давала. Родители не знали с ней ни забот, ии печали. Староста видел, что дочь уважает и почитает его, как и должно уважать и почитать заботливого отца, который любовно оберегает свое дитя и желает ему добра. Строгие отцы требовали, чтоб дети всегда находились под их родительским оком, даже когда они были совсем взрослые, как Ботилла, но если уж ей хотелось погулять в лесу, развеять там свою печаль, то не мог же он отказать в этом родной дочери. Правда, в лесу она намается, и уж тогда мало проку будет от нее в усадьбе, да и мало ли что может с ней там случиться!

Поэтому староста сказал дочери:

— Не забредай-ка далеко!

— Не стану, батюшка.

И больше о том речи не было.

Ботилла не промолвится, что приключилось с ней на лесной прогалине. И кого она там повстречала, останется ее тайной, которую она никому не откроет.

Не испугалась девица, когда, проснувшись, не услышала пения птиц и не увидела вокруг распустившихся цветов. Не стала тужить, что видит лишь голую колючую кочку, на которой только что лежала его рука. Не печалилась, что суженый сгинул да пропал.

Знала она, что ей делать.

Стоит ей пожелать — и она покличет его и вызовет на прекрасную зеленую луговинку; стоит ей захотеть — и она тайком уйдет из дому и встретится с суженым в лесу.

Вор обкрадывает самого себя

В землянке под поваленным дубом живут двое. Один из них покидает землянку днем, другой — ночью. Один возвращается домой ввечеру, другой — поутру. Один приходит со снизкой рыбы, с пойманной в силок птицей, другой — с солониной и прочей снедью. Один спит ночью, другой — днем. Каждый из них занят своим делом, и теперь они ладят друг с другом. Но каждый кормится тем, что добыл сам, и добычи другого не трогает.

На трясине Флюачеррет курлыкали журавли в последние дни перед отлетом и тревожно кричали чибисы, завидев лисицу или ястреба. Цветы белоуса завяли, и пух их висел на стебельках сухой и мертвый. В брусничнике падали на землю тяжелые, набрякшие ягоды, и тетерева прятались в кочкарнике. А на болоте белела неспелая клюква, нанизанная на короткие стебельки, твердая, как желуди. Высокое и ясное стояло небо над лесной осенью.

Солнцеворот и время свадьбы минули, а жених все еще хоронился в лесу. Облаву не снимали, и Сведье не осмеливался подходить близко к деревне. Здесь, в безлюдном и глухом лесу, до него доносились лишь голоса людей, бродивших в поисках заблудившейся скотины. Изредка доходил он до озера Мадешё, но, если неподалеку были люди, поворачивал назад. Порох и дробь были у него на исходе, и он ставил теперь силки на птиц и капканы на зайцев. В этой охоте он был удачлив.

Когда Сведье, проверив силки и капканы, приходил домой со знатной добычей, Угге говорил ему:

— Она не оставляет тебя своею милостью.

Лесной вор догадывался, кто посылал Сведье такую удачу, но имени его пособницы не называл. Сведье отмалчивался.

— Только она теперь тебя не отпустит! — сказал Угге предостерегающе. — Удружить ей надо.

— Это как же удружить?

— Известно как — по-мужски. Придется тебе ее потешить.

— Если ты про ту самую, так ей я не удружу.

— От нее не уйдешь! — проронил Угге.

То ли жалость, то ли зависть слышались в голосе вора, — Сведье не понял. Он утаил, что однажды ночью, когда Угге промышлял в деревне, лесовица лежала у него на постели.

Вначале он решил, будто все это ему по сне померещилось. Сведье привиделась его невеста Ботилла; она ласково лежала у него на плече. Такой сон видел он много ночей, но на этот раз, когда проснулся, какая-то женщина все еще лежала рядом с ним. На теле у нее не было ни единой нитки, она раззадоривала и распаляла Сведье, а он, проснувшись, коснулся голой груди лесовицы, приняв ее за грудь невесты. Но, разглядев, кто эта женщина, он отшатнулся и закричал. Ибо у женщины, лежавшей в постели, не было лица. Тут-то он и понял, кто она такая. Над спящим имела она полную власть, и Сведье во сне подпустил ее к себе. В страхе выкрикнул он имя Христово, и она тут же исчезла в темноте землянки. Там, где она только что лежала, осталась лишь овечья шкура.

В ту ночь он с ней не опоганился, но совесть его мучила всякий раз, когда он вспоминал, что принял ее нагую грудь за грудь честной девушки. Только подумать — у этой женщины не было лица! Or пророчества Угге ему стало не по себе. «От нее не уйдешь!»

Наступила глубокая осень, ночи были безлунные, стояла воровская, темная пора. В одно прекрасное утро Угге стал собираться в дорогу, сказав с таинственным видом, что у него есть важное дело.

— Путь туда не близкий, так я пойду лесом засветло.

Обычно же он уходил из дому перед сумерками. Угге добавил, что воротится завтра, а то и послезавтра. Если же от него не будет вестей целую неделю, то пускай Сведье его больше не ждет.

Сведье знал, что у Блесмольского вора есть в деревне тайные друзья-пособники, готовые укрыть его от погони. Угге велел справиться о нем у палача, коли он не вернется на этот раз.

— Знаешь ли ты Ханса из Ленховды? — спросил Угге.

— Не доводилось встречать.

— А и встретишь, так не бойся. Он ведь тоже крестьянствовал, пока его не заклеймили.

Тут Угге стал рассказывать про палача, хвалясь столь важным знакомством. Ханс из Ленховды был смолоду честным человеком, но потом угораздило его убить своего соседа и недруга, и его осудили на смерть за смертоубийство. Родня Ханса была с достатком, они предложили тингу пятьдесят бочек ржи за его жизнь. Среди судей были друзья убитого, и они отказали родне Ханса. Сам Ханс давал сто бочек ржи и тоже получил отказ. Но умер старый палач, и Хансу сказали, что сохранят ему жизнь, если он даст заклеймить себя и станет палачом. Тогда-то он и потерял свои уши — судьи взяли два уха взамен ста бочек ржи. Ханс из Ленховды откупился ушами. Прежде он был человеком степенным, а нынче нравом изменился и пристрастился бражничать.

— Может, тебе еще придется повстречаться с Хансом из Ленховды, — сказал лесной вор, не думая ничего худого.

Угге ушел, но воротился назад еще до захода солнца. Он уже был у самой деревни, когда услышал колокольный звон в Альгутсбуде. Был праздничный день, и звонили к обедне. Он редко занимался воровским промыслом по воскресеньям и уж никогда не крал в праздник. Он запомнил на всю жизнь, что его отца в праздник схватил ленсман. Бог был милостив к нему сегодня и упредил его звоном альгутсбудского колокола. Лесной вор решил дождаться буднего дня. Сведье понял, что он затевает нешуточное дело.

На другой день Угге снова отправился в путь, но на сей раз он вернулся домой только через сутки к полудню с мешком муки за спиной. Муки в мешке было примерно четверть.

— Ты где это муку украл? — спросил Сведье.

— У мельника в Сутарекуле.

Вор пришел усталый, запыхавшийся, Ему пришлось идти в южный конец прихода. Когда стемнело, он залег на крыше сутарекульской мельницы и стал караулить. К полуночи мельник улегся спать в мельничной каморе, и тут-то Угге, не будь промах, и стянул мешок. Куда как просто — детская забава! Домой он пошел по проселочной дороге, и встречные принимали его за безлошадного торпаря, из тех, что ходят пешком на мельницу. Целых три четверика муки раздобыл он.