Читать интересную книгу Царь Сиона - Карл Шпиндлер

— Ян! Ян! — кричала она. — Что ты задумал? О, не оставляй меня и ребенка, не бросай нас!..

Ян быстро оглянулся и пошатнулся. Закрыв глаза рукой, он пробормотал:

— Уберите девку, уберите прочь кровавое дитя!..

Отягченная преступлением совесть помутила его рассудок, и в эту минуту он думал, что видит не жену, а Натю с ее мертвым ребенком.

— Христос, Боже, спаси нас! — пели странники. Некоторые из них громко выкрикивали:

— Покайтесь, исправьтесь, примите крест… А народ шумел, и одни кричали:

— Бейте их, бросайте их в реку! Другие же кричали:

— Не трогайте их! Пусть идут, несчастные. Господь с ними!

— Новый Сион! — воскликнул снова Шомакер, схватив правую руку Яна, между тем как Маттисен держал его левую. — Новый Союз, могучий Союз! Пусть следует за нами всякий, кто желает освятиться знамением Союза!..

— Скорей, скорей, — советовали лица из толпы, сочувствовавшие сектантам, и сплотились в круг, охраняя богомольцев от враждебной партии. — Идите, пока не пришли бургомистры.

— Вот так сволочь, — смеялся Ротгер, бормоча про себя вестфальскую поговорку: «Скакать на коне и грабить не стыдно — это делают лучшие в отечестве».

— Вот потому-то и нужен Новый Союз, — возразил Ринальд со сверкающими глазами, повторяя свою любимую мысль. — Откуда же придет спасение, и кто низвергнет владычество сильных на родине, если не новый Союз, могучий Союз?

— Мы идем, Ян! Но разве не исполнится на тебе пророчество твоей матери? — с диким фанатизмом воскликнул Шомакер.

И, увлекаемый буйным порывом, как это случалось с ним время от времени, спасаясь от призрака погибшей Нати, стремясь за прекрасной Диварой и в ужасе перед грозившим ему преследованием и наказанием, Ян бросился с порога своего дома в толпу странников, и они двинулись вперед.

— Верните его, верните его ради Господа! — умоляла Микя, и Ринальд, спеша исполнить ее просьбу, бросился вперед, но…

Как некогда пляска святого Витта, как кружение беснующихся и кающихся братьев заражающим образом действовали на толпу, увлекая также зрителей и заставляя их проделывать то же, так и теперь безумие ищущих Отца заставило, в числе других, и Ринальда последовать за другими, не думая о возвращении.

«Мюнстер! Мюнстер! Мюнстер!»

Одно это название города бродило в его разгоряченном мозгу, шумело в ушах, срывалось с уст.

Так они шли вперед, дабы исполнилось пророчество.

Книга вторая. Мюнстерский пророк 1533-1534

Глава I. Рождество в Мюнстере

аступили святки, последние праздничные дни в году, которые обыкновенно радостно справлялись в Вестфалии. Но жизнь горожан в мюнстерском епископстве, и в особенности в главном его городе, странно сложилась в это время: в ней не было как раз того единодушия, которое одно только и могло бы скрасить и оживить рождественские праздники. Древний Мюнстер, очень населенный, богатый и обильный всяким добром, гордившийся знатностью своих благородных родов и своими благородными учреждениями, всегда роскошный и веселый именно потому, что был богат и знатен, к концу 1532 года совсем изменил свой внешний вид и внутренний характер. На улицах и площадях, в церквах и городских учреждениях, в ратуше и в частных жилищах все пошло не так, как прежде; гостеприимство, которым издавна славился город, теперь исчезло, потому что все родственники перессорились между собой, и каждый недоверчиво замкнулся у себя дома. Гостей принимали, но уже не было прежнего радушия; в собраниях чувствовалось отсутствие взаимного доверия, в обществе — отсутствие веселья и приятного препоовождения времени. Мужчины сидели по трактирам и шинкам, крикливо и шумно рассуждая о войне и мире, а не то собирались на тайные сходки и там перешептывались друг с другом, или также втихомолку составляли полурелигиозные, полумятежнические общества, постоянно что-нибудь выдумывая, строя воздушные замки и проповедуя восстание и революцию. Беспокойные, жадные до новостей женщины подражали своим мужьям и отцам: ведь и им тоже представлялось, что новое Евангелие сулит им ту свободу, о которой они так пылко мечтали. Женщины более умеренного образа мыслей, осторожные и благочестивые, держались в стороне и лишь изредка собирались потолковать о печальном положении городских дел у какой-нибудь приятельницы, разделявшей те же воззрения и не пускавшей к себе возбужденных неистовых приверженцев той или другой партии.

Одним из таких домов была гостиница «Розы» в улице святого Эгидия. Хозяйка этой гостиницы, госпожа Вернеке, поручила заботу о посетителях одному из своих родственников, а сама устроилась в верхнем этаже; она была уже старуха, болезненная и тяжелая на подъем.

Обыкновенно жизнь таких одиноких вдов проходит без особенных радостей, но госпожа Вернеке была всегда весела и довольна своей судьбой. Веселый нрав каким она отличалась в молодости, не покидал ее и теперь; правда, ноги служили ей плоховато, но зато язык отличался большой подвижностью; у нее сохранился также и прежний прямой, открытый и твердый характер. Оттого-то приятельницы и не переставали навещать ее, а ее хорошенькая внучка Анжела, дочь живописца, самое дорогое, что ей осталось на старости лет, часто и охотно забегала к веселой бабушке, умевшей рассказывать так много интересного про старину.

Посещения Анжелы доставляли старухе самое большое удовольствие после посещения ее духовника и друга, господина Германа Зибинга, состоявшего теперь кустосом в богоугодном заведении святого Маврикия. Хозяйка «Роз» была уверена, что господин Зибинг, как руководитель на пути в Царствие Небесное, стоит превыше всех людей. Что касается Анжелы, то эта цветущая девушка, очень похожая на свою мать и нисколько не похожая на отца, унаследовала всю ту любовь, которую питала в свое время госпожа Вернеке к своей младшей и рано умершей дочери. Кроме того, Анжела была единственным звеном, которое еще, до известной степени, привязывало бабушку к ее зятю, живописцу Людгеру. Прямодушная старуха никогда не была особенно расположена к художнику, она никогда не мирилась с его причудами и странностями. Она хвалила его только за два качества: за то, что он — отец Анжелы и за то, что он не женился во второй раз.

Об этом она и говорила как раз поздно вечером в день Рождества, когда Анжела, стоя перед ее креслом у окна светелки, так нежно держала в своих ручках ее ожиревшие руки и так ласково смотрела в ее глаза хотя уже немножко выцветшие от старости, но все еще живые и блестящие:

— Он хорошо сделал, внучка, что не привел к тебе мачехи, — говорила добрая бабушка. — Но теперь, милая моя овечка, скоро надо будет устроить тебя иначе. Конечно, ты очень еще молода; но ты уже выросла настолько, что тебе неудобно оставаться в холостом хозяйстве твоего отца. Если бы он был как все, — куда бы ни шло; но ведь он частенько и сам говорит и делает, и своим новым приятелям и подмастерьям позволяет у себя в доме говорить и делать такие вещи, которые ничему путному не научат благонравную девушку. Да вот хотя бы та страшная божба, к которой он теперь так привык как ворона к воровству. Мне говорили тоже, что он, кажется, понемножку становится еретиком. А это все тебе совсем не годится.

Анжела печально кивнула головкой и сказала:

— Милая бабушка, вы не совсем неправы, хотя дело уж вовсе не так плохо, как люди говорят. Вы давно знаете, что отец горяч; но, все-таки, он человек очень хороший. Я недавно слышала, как он выругал одного нищего раз десять подряд, и тут же, когда сердце отошло, отдал ему все деньги.

— Так ведут себя только очень неумные люди. Всему свое время.

— Что же делать, бабушка? Ведь переделать его мы не можем, и приходится с этим мириться. А что касается заблуждений, о которых мы говорили, то, конечно, я с грустью вижу, что к нам повадились ходить люди, не особенно надежные по части веры. Есть между ними и открытые лютеране. Только отец дал мне слово, что он никогда и ни за что не отступит от истинной веры.

— Ох, уж эти обещания легкомысленных людей! Эти беспутные пташки любят перемены, шатаются, что былинка по ветру, сегодня во всю глотку поют обедню, а завтра начинают гнусить еретические песни.

— Так скажите же, что мне делать? Ведь не станете же вы требовать, чтобы я ушла от отца?

— А все-таки придется это сделать, моя милая, когда-нибудь. Покраснела? Ничего, это украшает девушку. Подыщи-ка себе хорошего женишка! В такое смутное время, как теперь, хороший муж — необходимая опора для женщины, истинное благословение Божие. А придут времена и еще хуже, верно тебе говорю. И чем же поможет тебе в этой общей буре твой отец, который сам плывет по течению, как легкая соломинка?

Анжела смущенно рассматривала львиные головы на спинке бабушкиного кресла и, наконец, рассеянно сказала.