Читать интересную книгу Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

«Всё я видела и поняла, да только не то же самое, что и ты. Жаль, тебе всего не объяснить, только хуже сделаю. Ладно, нам, бабам, не привыкать помалкивать. Батюшка Корней тоже небось уверен, что всегда и во всем верх берет. Вот и нечего устои менять, тем более, мужам уверенность в себе, как воздух, нужна. И нам так проще… иногда».

– Перестань! Нечего тут войну устраивать! Я сама разберусь.

– Ну, как знаешь, Анюта, я тебя предупредил. Не война, конечно, это ты того… но запомни: Арина умна и знает много такого, что простой купеческой вдове неведомо. Сумеешь это на пользу нашему общему делу обернуть – честь тебе и хвала, а не сумеешь… М-да, сам займусь.

«А ведь он и тут ее оценил. Ну да: злиться-то злится, но и восхищается… Сам он займется… ага, как же… полетят клочки по закоулочкам. Тут напор только навредит».

– Да не смотри ты так! – заметив что-то в ее взгляде, Алексей сбавил тон и заговорил уже примирительно: – Не желает она нам зла, знаю я! И что у нее сейчас один Андрюха в голове, тоже вижу. Но сила в ней чувствуется, понимаешь? И немалая сила! Не влиять на наши дела, хоть бы на обучение девиц, она не сможет – не живут такие только домашними заботами, мало им этого.

– Да это-то понятно, Леш…

– Еще бы непонятно! – Алексей неожиданно улыбнулся. – Ты ж и сама из таких, ненагляда моя… Я сегодня вечерком, после отбоя, загляну?

– Заглянешь? И все? – Анна насмешливо вскинула брови, высвобождая свои пальцы из мужской ладони: невместно, отроки с любопытством поглядывали. Но слов-то им издалека не слышно. – Ну, хоть в гляделки поиграем, если тебе ничего больше в голову не придет.

– Ох, Аннушка, и язык у тебя – усмехнулся Алексей. – За что и люблю. Так я зайду?

– Ну, если за язык, – протянула Анна и окинула Алексея таким взглядом, что он аж подобрался. – Язык-то у меня и впрямь… умелый… – хохотнула она тихонько. – А не забоишься ко мне на язычок попасть?

– Неужто ты сомневаешься? – Алексей с загоревшимися от ее игры глазами подшагнул вплотную и снова попытался взять Анну за руку.

– Лешка! А ну, прекрати! – Анна немедленно отстранилась и мотнула головой в сторону. – Иди… вон, тебя отроки заждались. А вечером… я еще поду-умаю, – добавила она с усмешкой.

– Вот и ладно, значит, жди, – выдохнул он в ответ. Потом тряхнул головой, словно сбрасывая морок, резко повернулся и зашагал в сторону места для занятий, на ходу надевая шлем, который до того висел у него на локте, словно корзинка, с уложенной внутри бармицей. Принял у одного из отроков деревянный меч и махнул рукой другому, задающему ритм движений ударами колотушки в щит. Отроки один за другим принялись повторять уже привычные упражнения, нападая на наставника, а Алексей, почти не пользуясь деревяшкой, уклонялся от их ударов, изредка награждая нерадивых или неловких ударами дубового «клинка».

Анна невольно залюбовалась своим мужчиной – несмотря на почти двухпудовую тяжесть доспеха, движения его больше напоминали танец, а не воинское упражнение: ноги стояли на земле вроде бы и твердо, но в то же время легко, стан сгибался и поворачивался без видимых усилий, быстро, но плавно. Тяжелая деревяшка словно сама по себе перелетала из руки в руку и постоянно находилась в движении, ни на миг не останавливаясь.

Отроки рядом с наставником действительно напоминали неуклюжих щенков – большеголовых, толстолапых, неловких, но настырных и азартных.

«Господи, вот уж не ждала, не гадала, а привалило счастье. Мой! Мой он! Шальной, упрямый, сильный – и мой! Уж это счастье я никому не отдам! Только бы он не понял, что на самом деле я убить за него готова… От одной его усмешки мысли путаются. Но я-то не девка, голову терять себе не позволю. Да и нельзя – сразу не ровней себе считать будет, а добычей, которую со временем и бросить можно…

Хоть и грешно это, невенчаными-то, но я же рядом с ним про все забываю… Может, я и вправду, как матушка говорила, порочна? Сколь грехов-то на мне – не отмолить… Но от Лешки не откажусь, пусть даже гореть мне потом в геенне огненной!

…Муж он и есть муж. Не согласилась с ним сразу, а он тут же: «Не сумеешь – сам займусь», – и весь разговор на блуд перевел. Мол, что с бабы взять – «волос долог, ум короток». Ну, нет, милый, я уже не та девка сопливая да строптивая, которую Фрол из Турова привез… Не выйдет у тебя ничего – еще посмотрим, кто кого обуздает. Вон Арина тебя как обвела: безропотной она сделалась, как же! Она тоже добилась, чего хотела. Займется он… Только смотрел-то на нее как… Нет, не как на врага, а как на жеребца – хорошего, но норовистого, ее силу почуял и зауважал.

…Так что иди отроков гоняй, это у тебя хорошо получается, а умную бабу только такая же баба и сможет правильно оценить!»

И только уже направляясь следом за Ариной, Анна вспомнила, что хотела посоветоваться с Алексеем про учебу девок.

«Ну, ничего, вот вечером как раз про это с ним и поговорим».

Арина, как оказалось, ушла совсем недалеко – просто завернула за угол и неспешно направлялась в сторону девичьей, так что боярыня быстро догнала ее.

– Что, глянулся тебе наш Прохор? – разговор о местном малолетнем мудреце показался сейчас Анне наиболее безопасным. – Ведь мальчишка еще совсем, а такое иногда скажет, что наставники в затылках чешут. И в кого только уродился? Отец-то его как раз из таких был… из бездумных. Ладно, он с девицами скоро закончит, но сразу же после этого у них стрельба из самострела будет, а это надолго, – пояснила Анна, увлекая Арину к девичьей. – Пойдем-ка в пошивочную, поговорим, пока я свободна, там нам никто мешать не будет. Да и посмотрю я, наконец, что это за бабу деревянную племянничек мой мне подкинул. И тебе будет на что поглядеть. Ты, я приметила, хорошо рукодельничаешь, но того, что мы тут делаем, ты и в Турове не видела.

С этими словами Анна распахнула дверь в особую светлицу, которую с самого начала присмотрела себе под мастерскую, и обомлела.

«Да-а… ТАКОГО в Турове она точно не видела…»

За спиной послышался резкий вздох – и тут же оборвался. Посмотреть и правда было на что: напротив висящего на стене большого овального посеребренного блюда, отполированного и начищенного до блеска, в одной нижней рубахе стояла Анька. Застигнутая их появлением врасплох, она испуганно замерла, не успев изменить старательно, но неумело принятую позу, неприличную и смешную одновременно. Так и стояла враскорячку, поставив ногу на лавку, отставив зад и нелепо изогнувшись. На лице ее еще держалось выражение, должное, видимо, изображать невиданный соблазн и плотский грех – эдакая застывшая личина. Впрочем, выражение это стремительно оплывало, уступая место паническому ужасу: как ни глупа была Анька, а то, что влипла она на этот раз очень основательно, уяснила моментально. Одного взгляда на мать хватило.

А та и сама не могла понять, ЧТО поднималось у нее в душе и невольно отражалось в глазах – так, что даже Аньку проняло. Вид бесстыже кривляющейся девчонки – ее дочери! – вызвал уже не гнев, а ярость и… боль. Когда-то юную Анну очень сильно обожгло этой болью, хоть она и постаралась запрятать те постыдные воспоминания как можно глубже, забыть, похоронить их. Вместе с болью подступил ужас – тоже давно спрятанный, но от этого не менее жгучий. И уже не она, а именно этот ужас заговорил сейчас вместо нее:

– Та-ак… – от тихого голоса, почти шепота, Анька вздрогнула, как от окрика, попятилась, чуть не споткнувшись, и испуганно залепетала, стремительно бледнея:

– Мам…очка… я не то… я не за тем… я поглядеть хотела… – суетливо потянулась за сброшенным платьем и замерла, настигнутая резким окриком.

– Стоять! – боярыня словно кнутом щелкнула, подошла к дочери, оглядела с ног до головы и брезгливо бросила. – Ну, насмотрелась?

– Ты не поняла… просто я… у меня… прыщик тут… – всегда бойкую и скорую на оправдания Аньку сейчас было не узнать.

«Она же… Да как посмела?! Грех-то какой! ГОРЕТЬ ТЕБЕ В АДУ, ДЩЕРЬ ПОРОЧНАЯ!!! СЕМЯ ДЬЯВОЛЬСКОЕ!!! МОЛИСЬ!!!»

И прогоняя невесть откуда всплывшие слова, гася боль и слепую ярость, но распаляя гнев, появилось уже осмысленное понимание:

«Не дай бог кто увидит – опозорит ведь… Не только себя опозорит – весь род. Ну нет, не позволю! Из-за одной дурехи вся семья страдать должна? Не хочет умнеть – пусть здесь прозябает».

– Одевайся… – все тем же чужим голосом проговорила Анна, – в Ратное поедешь.

– Как – в Ратное? Зачем? – ахнула Анька.

– Пусть дед решает, что с тобой делать. Все равно пользы от тебя роду нет, один укор и поругание.

– Матушка, да я же только…

– Молчи! – оборвала ее боярыня да так взглянула, что Анька замолкла на полуслове и испуганно присела. – Видела я все. Делай, что велено!

Если бы мать кричала или хлестала ее по щекам, Анька бы не так испугалась, как вот этим, в самом деле усталым и холодным словам. Мама, такая привычная, понятная, временами суровая, куда-то пропала, а вместо нее над Анной-младшей возвышалась совершенно чужая женщина. Она не скрывала своего презрения и смотрела на девчонку с брезгливостью, как на случайно попавшегося под руку слизняка, и слова ее, вроде бы негромкие, отзывались похоронным звоном.