Сигамба с негодованием отвергла это требование, говоря, что пусть лучше выдадут ее саму Бычачьей Голове, чем Белую Ласточку, находившуюся под ее покровительством.
Старики, до такой степени ослабевшие, что едва держались на ногах и могли издавать одни хриплые, отрывистые звуки вместо связной речи, стали доказывать Сигамбе, что Белая Ласточка только навлекла на упомондванов еше большие бедствия, чем прежние, поэтому племя решило насильно выдать Бычачьей Голове виновницу всех настоящих бедствий и тем избавиться от угрожавшей всем страшной смерти от жажды, если она, Сигамба, откажется сделать это добровольно.
Долго спорила бедная Сигамба, отстаивая Сузи, угрожая своим соплеменникам еще большим гневом духов их предков и Великого Духа за то дурное даю, которое они собирались сделать. Но все было напрасно, и она вынуждена была сдаться, хотя и выговорила себе известное условие.
— Если уж такова ваша непреклонная воля, что вы хотите спасти себя только ценой выдачи ни в чем неповинной Белой Ласточки, то скажите Бычачьей Голове, чтобы он пустил нас к воде. Так как я не могу выдать Белую Ласточку собственными руками, то объявите ему, чтобы он сам пришел к нам на гору за ней. Она будет сидеть на своем любимом месте, на вершине горы, и следить за тем, чтобы он заставил освободить вам проход к воде и уговорил начальника зулусов совсем отступить и оставить нас в покое. Как только зулусы уйдут и нам будет дан свободный доступ к воде, пусть Бычачья Голова приходит за Белой Ласточкой. Вы и я ручаемся за то, что она пойдет за ним. Я приношу моему племени страшную жертву; но боюсь, как бы Великий Дух не наказал нас потом за то, что мы ради своего спасения нарушаем священные правила гостеприимства.
Старики с просиявшими лицами поклонились и отправили к Черному Питу посла объявить ему решение Сигамбы. Тот сначала потребовал было немедленной выдачи Сузи без всяких условий; но потом после долгих переговоров согласился на предложенное Сигамбой условие.
Было уже поздно, поэтому решили, что Сузи утром при первых лучах рассвета будет сидеть на вершине горы, и Пит, как только увидит ее, выполнит свой уговор: снимет осаду, откроет проход к воде и отошлет войско назад. Так как осада была начата благодаря тому, что он подружился с Дингааной и просил его помочь ему получить убежавшую от него «жену», за что обязался уступить королю часть своих обширных земель со всем находившимся на них движимым и недвижимым имуществом, то от него зависело и прекращение враждебных действий зулусов против упомодванов.
Между тем Сузи, уже несколько дней не выходившая из своей хижины, была совершенно убита, хорошо понимая, что она невольная причина страданий племени, которое не только ее приютило, но даже почтило избранием в начальницы. Конечно, всеми делами руководила одна Сигамба, а Сузи только пользовалась преимуществами своего положения и ни во что не вмешивалась.
Отпустив стариков, Сигамба пошла к Сузи. Расстроенная страшной душевной мукой, молодая женщина лежала на постели, уткнувшись лицом в подушку, сделанную для нее Сигамбой.
— Ласточка, ты спишь? — тихо окликнула ее маленькая женщина.
— Нет, Сигамба, — ответила Сузи, подняв голову. — Я только лежу и думаю, не лучше ли мне пойти и сказать Черному Питу, что я готова стать его женой, лишь бы прекратилась эта ужасная осада, из-за которой люди гибнут мучительной смертью от жажды. Я не в силах больше слышать этих жалобных криков и воплей, этих раздирающих душу стонов и проклятий… Пусть берет меня Черный Пит. Как только я увижу, что вы все спасены, то сейчас же сделаю то, что приказывает мне моя честь: кинжал все еще со мной.
— Ну, до кинжала дело все-таки не дойдет, хотя я и вынуждена была согласиться на выдачу тебя Бычачьей Голове, — спокойно сказала Сигамба.
— Да? — вскричала Сузи, вскочив на ноги и дикими глазами глядя на маленькую женщину. — Ты все-таки согласилась на это?.. Боже мой!.. Могла ли я подумать, что ты, Сигамба, мои лучший друг, когда-нибудь решишься выдать меня, как бы тебя к этому не вынуждали? Неужели ты не понимаешь, что мне легче сделать это самой?.. Я и так уж готова была на эту жертву, но не на вынужденную, а на добровольную; в этом большая разница… Впрочем, это, пожалуй, и к лучшему, — с невыразимой горечью добавила она, поникнув головой: — легче будет умирать с разочарованием в душе.
Бедная дочь наша во всем желала видеть честность, доведенную до конца, и мучилась, когда видела — или думала, что видит, — хотя бы малейшую низость в ком-либо.
— Успокойся, Ласточка, — нежно проговорила Сигамба, кладя ей свою крохотную черную руку на плечо. — Я ведь только обещала выдать тебя, но еще не выдала.
— Что ты хочешь сказать этим? — спросила Сузи, с недоумением взглянув на свою собеседницу.
— А вот я тебе сейчас расскажу, что придумала.
Объяснив Сузи наскоро их безвыходное положение, маленькая женщина продолжала:
— Человека, который сам постоянно хитрит, обманывает и способен действовать из-за угла, тоже не стыдно обмануть и сделать так, чтобы он не остался ненаказанным. Я отрежу тебе волосы и выкрашу тебя в наш цвет. Завтра утром, как только освободят проход к воде, ты смешаешься с толпой, которая бросится вниз к реке. Никто не заметит тебя; все будут рады добраться скорее до воды. Когда ты очутишься внизу, сможешь спастись. Я научу тебя, что нужно будет сделать. Я прикажу Зинти…
— Если ты так любишь меня, как я тебя, то должна идти со мной, Сигамба, — перебила Сузи, целуя ее. — Ты будешь жить у меня, как моя сестра…
— Нет, Ласточка, лучше не уговаривай меня, — сказала Сигамба твердым голосом. — Я лучше тебя знаю, что нужно делать. Жить с тобой, как сестра, я не могу, а быть у вас опять служанкой — для меня теперь унизительно. Оставаться же здесь начальницей я не желаю: народ мои опротивел мне с тех нор, как я услыхала, что он готов выдать тебя, лишь бы спастись самому: не так завещали нам действовать наши предки… Нет, Ласточка, не говори более об этом, — прибавила благородная, мужественная женщина, видя, что Сузи, вся в слезах и в страшном отчаянии, хочет опять перебить ее. — Мое решение бесповоротно. Я должна уплатить тебе долг и умереть; никто не может препятствовать мне в этом. Если тебе всего сказанного мною мало, то я прибавлю, что мне так назначено судьбой, а против судьбы, надеюсь, ты спорить не будешь!
При этих словах Сигамба бросила на Сузи такой взгляд, что наша бедная дочь вдруг лишилась всякой возможности возражать и, покорно склонив голову, позволила Сигамбе делать с собой все, что той было нужно.
Усадив Сузи посреди хижины, знахарка остригла ее прекрасные густые и длинные волосы и окрасила ей лицо, шею и руки в темный цвет. Я видела Сузи окрашенной таким образом и могу сказать по совести, что хотя ее и трудно было узнать, но красота ее от этого нисколько не пострадала. То же самое нашли мой муж, Ральф и многие другие, знавшие нашу дочь.