Читать интересную книгу Искушение Данте - Джулио Леони

— И что вас в этом так удивило?

— Одна из бочек упала и разбилась.

— Мне пойти и вытереть пол? — выпрямившись во весь рост, возмущенно спросил поэт.

— Что вы! — капитан покраснел и протянул поэту руку, которую прятал до этого за спиной. — В бочке лежало вот это!

Данте схватил то, что протягивал ему капитан, — мокрый тряпичный мешочек с чем-то мягким внутри. В келье запахло вином.

Осмотрев мешочек со всех сторон, поэт вытащил кинжал с намерением разрезать ткань.

— А что, если это колдовство?! Черная магия! — завопил начальник стражи.

Данте молча извлек кинжалом часть содержимого мешочка, не трогая ничего руками. Перед ним оказалось что-то похожее на гнилые листья и цветы.

— А может, виноделы положили в вино травы, чтобы придать ему особо приятный аромат? — неуверенно продолжал капитан.

По-прежнему не говоря ни слова, Данте подошел к окну, чтобы изучить содержимое мешочка на свету, и тут же помрачнел и нахмурился.

— Вылейте все наше вино в сточную канаву, капитан. Чистая вода пойдет приорам на пользу.

— А что это такое?

— Это — дурман. Его листья и цветы. Они опаснее всего.

— Они ядовитые?

— Да. В больших количествах они смертельны, а в малых количествах — еще опасней!

— Как это?

— От них может помутиться рассудок. У человека появляются странные сны и видения… Какой же изощренный негодяй решил применить их против правительства Флоренции?! Не просто отравить приоров, а медленно свести с ума! Воистину это дьявольское наущение. Никому об этом не говорите! Очень важно, чтобы злодей не знал о том, что мы проникли в его замысел!

— Ну и как вы теперь поступите? — спросил капитан.

— Мне надо продолжать расследование. Если я найду одну голову Гидры, от меня не ускользнут и остальные!

Начальник стражи удалился, а Данте не находил себе места.

Зло решило нанести новый удар! Из подземелий Сан Джуды оно замахнулось на само правительство города!

Пребывая в расстроенных чувствах, поэт сам не заметил, как оказался на площади. У него вновь разболелась голова, но он решительно направился к таверне Бальдо. Он не хотел, чтобы его заметили, и поэтому вновь отказался от сопровождения стражников. Однако ему хотелось быть одному не только ради сохранения тайны. Перед глазами Данте стояла танцующая Антилия.

Он должен допросить ее с глазу на глаз!

При этом Данте убеждал себя в том, что хочет видеть эту женщину только ради торжества справедливости. Но в глубине души понимал, что обманывает сам себя…

Еще не все ученые мужи с Третьего Неба собрались в таверне. Место Теофило пустовало. Остальные пили вино из стоявшего на столе большого глиняного кувшина.

Данте поздоровался с каждым и тоже налил себе вина.

Повернувшись к пустому стулу аптекаря, Данте уже хотел было спросить, не случилось ли с ним чего, когда раздался высокий голос Чекко из Асколи.

— Как часто мы говорим о любви, мессир Данте! И все же для нас — ученых — ум намного важнее! Почему же мы так часто рассуждаем об этой силе, от которой мутнеет самый острый ум? Отчего бы это?

— Не стоит ли прежде всего поговорить о силе? — вмешался Бруно Амманнати. — И не можем ли мы назвать любовь бессилием духа, покинутого животворящими началами? Что же такое любовь? Добродетель, которая рождается в нас под воздействием сил, излучаемых любимым человеком? Или страшная болезнь, которая точит умы?

Тем временем в глубине таверны послышался бой барабанов, предвещающих появление Антилии.

Так ничего и не ответив, Данте повернулся к танцовщице.

Что это? Почему он теряет голову? Почему ему так хочется погрузить свою плоть в тело этой женщины? Утонуть в нем, как в бездонном океане? Неужели это — любовь?! Неужели он сам — тот же человек, что трепетал от одного вида Беатриче? Неужели любовь так сильна, что может страшно извратить человеческую душу? Неужели именно любовь — сила, лишившая Адама и Еву земного рая?

Схватив наполненный до краев кубок, поэт стал жадно пить вино. По его телу разлился огонь…

— Вы, конечно, читали канцону вашего друга Кавальканти под названием «Меня просит женщина»?

Говорил опять Чекко из Асколи, но голос его казался поэту страшно далеким. Внимание Данте было приковано к Антилии, которая неумолимо приближалась, покачивая бедрами. Данте чувствовал, что Антилия ищет его своими черными глазами и танцует только для него. Он был готов возненавидеть остальных мужчин, желавших танцовщицу и протягивавших к ней руки.

Поэт был готов вскочить на ноги, заявить о том, что он приор Флоренции, вызвать стражу, закрыть это гнездо разврата и отправить в тюрьму танцующую блудницу.

Где же она скрывается, когда покидает таверну Бальдо? И у кого?

Данте нужно было это знать.

И он вырвет у нее признание, как только закончится это богомерзкое представление! А ведь ее наверняка привез из-за моря однорукий крестоносец! А вдруг именно он — корень зла?!

Голоса собравшихся за столом мешали поэту думать.

— Возьмем, к примеру, нашу Антилию, — говорил Августино. — Я не сомневаюсь, мессир Данте, что один ее вид распаляет мужчин, которые в ее присутствии думают только о совокуплении. А объясняется это светом, который отражается от ее тела и попадает им в глаза. Ее танец и ее флегма расширяют этот свет своим теплом, что очень характерно для особей женского пола. Любая хорошо сложенная женщина вызывает у мужчин такую же реакцию, необходимую для продолжения человеческого рода. Но как объяснить влияние, оказываемое на нас женщиной даже в ее отсутствии? Уверен, что мужчины возбуждаются от одной мысли об Антилии так, словно она рядом. Выходит, жидкости нашего организма запоминают некоторые впечатления, поступившие в них вместе со светом. Кажется, они запоминают форму сосуда, в который были налиты…

Тем временем Антилия направилась в другую сторону. Казалось, она намеревалась завершить свое представление у стола с подвыпившими купцами, что-то горланившими неподалеку от очага.

Данте усилием воли заставил себя слушать сидевших вокруг его стола.

— Ну да. Я помню эту канцону Гвидо… А вообще-то мне кажется, что любовь — это возбуждение духа. Однако она не порождается образами, которые доносит нам свет, как утверждает язычник Аль-Кинди. Любовь — это добродетель, присущая любой благородной душе с момента появления на свет. Любовь так же неотъемлема от некоторых душ, как красота — от драгоценных камней. Женская красота лишь будит любовь, которая таится в душе мужчины. Этим и объясняется способность женщины влиять на мужчин в свое отсутствие или даже после своей смерти. У меня была возможность в этом убедиться. Вы же слышали о Беатриче…

— Значит, существуют люди, в чьих душах живет любовь? Но отчего же все способны воспроизводить себе подобных, но любить может не каждый?

— Потому что искусство любви доступно не всем. А ведь именно оно побуждает нас стремиться познать все, что может быть познано. Вы же в этом не сомневаетесь? — спросил Данте, оглядев собравшихся за столом.

— Мы? — переспросил Чекко из Асколи.

— Да — вы! Разве вы, назвав общество основателей университета Третьим Небом, вы не хотели указать на то, что — после Всевышнего — всеми вашими действиями движет любовь? Мне кажется, что на ваших собраниях незримо председательствует Венера…

Слушатели Данте переглянулись, стараясь понять, к чему он клонит.

— Однако вам лучше было бы отдать себя под покровительство не Венеры, а Минервы. Ведь любовь несет с собой свет, но если им не управлять, он превратится в адское пламя. Под знаком Венеры вы рассуждаете о науке. Но разве не под этим же знаком убит мастер Амброджо?

Данте взял свой кубок, который кто-то наполнил, и отхлебнул вина. Он чувствовал, как разгорается огонь внутри его тела.

Остальные некоторое время молчали. Первым заговорил Веньеро.

— Вы очень убедительно рассуждаете, мессир Алигьери. Я мало понимаю в науках, но повидал много морей и стран. И для меня женщина — это и ветер, надувающий паруса корабля, и ураган, ломающий его мачты. Она — источник силы, нужной мужчинам, чтобы пересечь океан жизни. Ветер, которого ждут наши паруса… Nec tecum nec sine te, ни с тобой, ни без тебя, — пробормотал моряк, провожая взглядом удалявшуюся Антилию.

Данте осушил еще один кубок вина. Каждый глоток молодого белого вина, едва разбавленного кисловатой водой, сначала освежал его, а потом разжигал огонь в его теле с новой силой.

— Как же вы понимаете тогда эту строку: «Наш глаз ласкает только прелесть формы…»? — спросил у Данте Августино. — Неужели Кавальканти считает, что влюбиться можно только в то, что видишь? Чем же объяснить страсть трубадура Руделло, умершего от любви к женщине, которую он никогда не видел?