Читать интересную книгу Новый мир. № 7, 2002 - Журнал «Новый мир»

Но не об этом, собственно, речь. Очень странная история произошла именно с Зинаидой Петровной. Дело в том, что у нас в товариществе ни у кого не живут тараканы. Объясняется это очень просто: всем известно, что тараканы переживут нас с вами даже в случае ядерной зимы — такие они приспособленные и гораздо более совершенные существа, чем люди. Возникли они раньше людей и уйдут гораздо позже, а может, и не уйдут никогда. Но одно есть, чего тараканы не любят, — это холод. Даже было такое средство борьбы с ними в деревнях: при нетопленой печке в мороз распахивали настежь двери и окна. Часов через пять можно было возвращаться — тараканов в избе не было. Люди выметали коричневые трупики и жили дальше.

Так вот, когда Зинаида Петровна в очередной раз выезжала на дачу со всем своим скарбом, тараканы налезли в ее огромный эмалированный бак для кипячения и прибыли в наше товарищество вместе с ней. Вот тут уже началась борьба не на жизнь, а на смерть. Причем не ясно, зачем они это сделали, ведь у нас в товариществе холодно, как и во всем северном Подмосковье.

От деревянного домика Зинаиды Петровны несло за километр противотараканьими средствами. Мамаши перестали пускать детей играть с маленьким Бормотнюком, потому что дети возвращались с головной болью и всеми признаками отравления. Сначала Зинаида Петровна пользовалась ДДТ, который остался в больших количествах от ее бабушки (в семье у них ничего не выбрасывалось, все вещи, предметы и вещества лежали и ждали своего часа. И обычно дожидались). Потом вдруг выяснилось, что дустами давно уж никто не пользуется, потому что их запретила какая-то международная конвенция. Вот тут-то и пошли в ход китайские карандаши и таинственные тараканоморы, продававшиеся в метро и на рынках. Все перепробовала Зинаида Петровна. Нет, некоторые тараканы, конечно, умирали, и она коллекционировала их трупики в самой теплой комнате между рамами, потому что кто-то ей сказал, что не любят тараканы видеть тела ушедших собратьев. Потом узнали, что существуют тараканьи ловушки, такие картонные домики, внутри которых лежит таблетка, приманивающая тараканов, а стенки домика вымазаны клеем. Якобы тараканы прилипают и не могут выбраться. Ловушки были закуплены, и в первую же ночь попалось пятнадцать молодых тараканят. Но на этом все и кончилось — видно, эти твари как-то уже научились передавать информацию внегенетическим способом, как выразились наши местные ученые.

Это очень опечалило Зинаиду Петровну и заставило ее вернуться к испытанным стародавним средствам — она попыталась травить своих врагов бурой и кремнефтористым натром, а также мастерить яичные лепешки с борной кислотой. Но почему-то борьба ничего не давала. Тараканы плодились и даже расселились колонией в моторе холодильника, где всегда было тепло. Тараканята вереницами шествовали по деревянным полкам террасы, залезая в сахар и соль, хотя известно, что при всей своей всеядности тараканы этими продуктами не интересуются. Один местный специалист посоветовал Зинаиде Петровне лишить их доступа к воде — он где-то прочитал, что тараканы живут только там, где вода. Но наше товарищество слишком близко расположено к пруду — как ни пыталась Зинаида Петровна устроить у себя на террасе и кухне настоящую Сахару, ее тараканам, видно, было достаточно нашего влажного воздуха. К тому же в то лето шли бесконечные дожди, что было связано, как говорят, с бесчинствами Эль-Ниньо где-то у берегов Южной Америки, хотя никто у нас толком не понимал, при чем тут Южная Америка. Возможно, какая-то такая причина и вызвала к жизни тараканьи стада, мирно ползущие по стенам и плите Бормотнюков. И никакие виды тараканоморов никак не действовали на неприятных насекомых.

Было еще попробовано одно удивительное немецкое средство, которое Зинаиде Петровне привезли из Германии, и все ожидали больших результатов, но тут уж результатов не было совсем. Тараканы просто поели серого порошка и даже гуляли по пустой коробке, гулко топая в дачной тишине. Наверное, порошок был рассчитан на других тараканов, или тот, кто привез, не очень умел читать по-немецки.

Собственно, на этом история и закончилась. Тараканы так и остались жить, и ничего более интересного в жизни Зинаиды Петровны не случилось. Разве что то, что она в конце концов развелась с Куприянычем — не сошлись характерами, а на самом деле из-за запаха и еще из-за того, что Куприяныч очень сильно влюбился в одну молодую женщину, тоже из нашего товарищества. А Андрюша к тому времени вырос и тоже влюбился в одну молодую женщину, причем в ту же самую, что и Куприяныч. Но это совсем неинтересно. А интересно то, что Зинаида Петровна вскоре вышла замуж за санитарного врача. То есть это не столько интересно, сколько естественно. И она уехала с ним из нашего товарищества строить новую жизнь, а участок оставила сыну, который к тому времени женился. И все надеются, что Зинаида Петровна нашла наконец такую тихую пристань, где нет ни вшей, ни тараканов. По крайней мере эти явления жизни, может быть, ей легче принимать рука об руку с санитарным врачом.

Татьяна Вольтская

Яблоки Гесперид

Вольтская Татьяна Анатольевна родилась в Ленинграде. Поэт, критик, эссеист, автор нескольких лирических сборников. Многие стихотворения переведены на европейские языки. Постоянно сотрудничает с радиостанцией «Свобода» и газетой «Русская мысль» (Париж). Живет в С.-Петербурге.

Парус

Замирает поселок, потухают цветы, и, внезапно состарясь,Опадают слова:Не листва — но попутного ветра лишившийся парус,Различимый едваВ светлом море травы, и над лесом — застывшим цунами,Над ольховым кустом,И над линией высоковольтной, текущей над нами,Как река Флегетон.Белый парус обвис — он уже никуда не причалит:Ты не дуешь в него.Он скользит по теченью вдоль розовых скал иван-чая,Ничего, ничегоНе желая — ни бриза, ни вихря, ни даже крушенья, —Не мигая, как взгляд,Устремленный в себя, тихо движется собственной теньюНа закат.

* * * Схолия 1

Смерть — это когда рядомНет тебя, и, пропитанный тонким ядом,Воздух медлит у входа в легкие, и когдаНе живу — доказываю: возможнаЖизнь на Марсе, стуча и гремя нарочно, —Занята, мол, так занята!Жизнь состоит из смерти — почти что вся,А уж явится эта — косой тряся,Гремя костями, — пугать меня будет нечем:То-то невидаль — с пустотой, что мне,Уходя, оставляешь, наедине —Бесконечный вечер.

Схолия 2

Тень — это всего лишь немного света,Тобою вытесненного, но этоВсе, что мне отпущено, вопрекиПолдню, льющему сверху пламя:Ты уходишь — и вот уже за холмами.Ты и тень — двойники.Ослепив меня светом неуловимым,Ты, как всегда спеша, пробегаешь мимо,Тень растет у тебя за спиной;Он-то любит меня — твой контур, лекало, очерк,Заливает нежностью, вечной ночью,Остается со мной.

* * *

Нет тебя со мной — об этом напоминает все,Даже лягушки, в лужи — сплошной Басё! —Прыгающие с размаху,И у виска вздрогнувший край листа,И обрывок дороги — все знает, что ночь пустаИ бела, как бумага.И, как дождь, бессмысленна. Знаешь, что значит нет? —Это — когда в пространстве вырезан силуэтТвой, и его зиянье всегда со мною,Как Паскалева бездна, и день за днемЯ в нее сползаю, держась с трудомЗа посуду — покуда мою,За мышиный хвостик буквы — пока пишу,И за блик, стекающий по ножу,Пока режу хлеб, и за птичий стрекот,Изредка — за тебя: торопливым сияньем заполнив брешь,Хмуришься, куришь, смеешься — как воздух, свеж,Близок, словно локоть.

* * *

Аккордеон, Пиаф, ветер, листва, жара,Стол, умывальник, небесная кожураОблаков. Предложения назывныеСобираются в стаи, улетают в края иные,Перечислив, пересчитавВсе, что осталось, — аккордеон, Пиаф,Ветер, узор листвы на колене голом:Время, сурово к одним глаголам,Имена обтекает, как камни, — бутылки, стол,Голос, поющий «Rien!». Время само — глагол:Если не эпос, то триллер, вестерн,Если не ангел, к Деве летящий с вестью,То пожирающий розу незримый червь.Красной струне заката, воспаленной, как нерв,Не хватает руки, чтоб зазвучать надрывноИ высоко, листве не хватает ливня,Чтоб зашуметь низко и глухо, мнеНе хватает тебя в моем непробудном сне,Чтобы все взорвалось, задвигалось —                                                            засверкалаСпящая влага на дне бокала,Заскользило облако, тень пролилась с колен.Ты — мое время, дыханье, движенье… Rien…

Стихи о сне

Как заросший травой перрон — островок дневнойМимолетной встречи. Туда же, куда душаУскользает во сне, — последовать за тобойНе могу — другие спутники, корешаОкружают ее, летящую через тьмуВ край, куда засыпаешь, сквозь край, где когда-то спал.Я прислушиваюсь к дыханию твоему,Как татарник, выросший среди шпал, —К гулу поезда, к дрожи незримых дверей и скреп,Горячо просвистевших мимо, задев едваНа пути во временный, хрупкий склеп,Каждый раз возводимый заново. Голова,Закатившись в ямку между твоим плечомИ ключицей, тихо колышется на ветру,Говорящем прерывисто, но о чем —Может быть, узнаю, когда умру.Ибо малой смерти вспышка, в которой плотьРастворяет плоть, образуя слепящий сплав,Слишком быстро гаснет, чтоб ухитриться хотьЧто-нибудь разобрать,                                                            ни слова не разобравИз небесного хора, ни шороха близких крыл,Ни лица твоего озаренных черт,Ни теней, что их окружают, — лежу без силГорсткой пепла на теплом твоем плече.Приникаю ухом к смуглой земле твоей,Провожаю взглядом из-под прикрытых век;Если б даже обнял вдесятеро сильней —Ты бессилен взять меня в свой побег:Высока между нами стена из цветного сна,На ее обломках, видимых даже днем,Когда ты очнешься — выпьем еще винаИли крепкого чаю, пахнущего огнем.На ее камнях татарником прорасту,Под твоим дыханьем клонясь и качаясь. ЛишьОдного мне нужно, когда перейду черту:Ночь за ночью смотреть зачарованно, как ты спишь.

* * *

Досмотреть остаток снов,Мне отпущенных, — и в путь.Досказать остаток словНеотвязных — и уснуть.И — идти, идти во снеПо темнеющей стерне,И по земляной броне,И под облаком в огне:Словно палец по струне,Словно рыба в глубине,Словно холод по спине,Словно пуля на войне.Все равно, в какой странеТы не помнишь обо мне.

Элегия на смерть звезды

Ничего мне не надо. Пусть умирает звезда,Не исполнив жалких моих, никому не нужных,Безобразных желаний, стыдящихся на устаПриходить. Ее смерть прекрасна и ненатужна,Не замутнена тяжелым моим «хочу», —Пусть она умирает, припав к твоему плечуГоловою пылающею, недужной.Для того и развесил август свои садыВ остывающем небе, над дряхлеющею травою,Чтоб приманивать глупое сердце на смерть звезды, —Не поймаюсь, не бойся, Господь с тобою,Не пожелаю лишнего. ВообщеНе пожелаю — то ли жидкость иссякла в жилах,То ли слишком уж много звезд вотщеГоловы серебряные сложило,Обещанья не выполнив. Хоть однаБудет избавлена от позораИ умрет свободной, чтобы, достигнув дна,Тихо лечь — непроглоченная блесна —Среди битых бутылок и жестяного сора,Не желание вызывая, но зависть. Ведь это ложь,Что с пустыми руками ныряют в бездну:Все оставишь на этом свете, а смерть возьмешь,Как кольцо, которое слишком тесно,Чтобы снять его, отправляясь в путь, —И во тьме летит небесное это тельце,Заключив в округлом сиянье сутьСвоего рассыпавшегося владельца.

* * *

Ночь. Негатив поселка.Апофеоз небес,Спелых, медовых. ТолькоНаглухо заперт лес —Тыном, через которыйТихий огонь горит,Падают метеоры —Яблоки Гесперид,Так же недостижимы,Как вечера вдвоем,Как голоса за ширмойВ детстве. За окоемКапают — до любого,Как до твоей руки,Как до живого словаУтром, через глоткиПервого кофе, в кружкеСиней. Чернеет пруд.Боги свои игрушкиЗдорово берегут.Ясени, как атланты,Возле крыльца стоят.В сердце гуляет хладныйКраденых яблок яд.

Михаил Бутов