Сердце его забилось сильнее, когда на празднике он краем глаза заметил, как Марго уводит новобрачную из-за стола. Пожалуй, такого волнения, как сейчас, он не испытывал с того далекого времени, когда открывал для себя тонкую и загадочную науку любви. Он чувствовал себя молодым трубадуром, впервые идущим на свидание к своей Прекрасной даме, и это сравнение заставляло его одновременно и замирать от восторга, и с недоумением спрашивать себя, а возможно ли это после всего, что он пережил, что испытал? Анжелика дарила ему давно забытые ощущения новизны, юности, свежести, и голова его кружилось от любви к ней и желания поскорее заключить в свои объятия.
Войдя в комнату, Жоффрей даже на миг растерялся, увидев спальню пустой, но потом обнаружил, что дверь на балкон приоткрыта, а его молодая жена в роскошном свадебном платье устроилась на низкой кушетке, стоящей около балюстрады. Когда она обернулась, он увидел, сколько волнения, почти страха, плещется в ее изумрудных глазах.
Он медленно подошел к Анжелике и отвесил ей глубокий поклон.
— Вы разрешите мне сесть рядом с вами, сударыня?
Она молча кивнула, наблюдая, как человек, ставший ее мужем всего несколько часов назад, садится около нее на кушетку и небрежно опирается рукой на золоченый подлокотник. Он был настолько же спокоен, насколько она взволнована, и Анжелика ругала себя за то, что не может скрыть от него своих лихорадочно горящих глаз и вспыхнувших обжигающим румянцем щек. Она закусила губу и отвернулась, избегая смотреть в его слегка прищуренные насмешливые глаза.
— Здесь красиво, — тихо проговорила она, не зная, что еще сказать, и надо ли что-то говорить.
— Да, — в тон ей ответил де Пейрак. — Особенно Тулуза прекрасна во время Цветочных игр.
— Цветочных игр? — чуть склонив голову набок и бросив на него быстрый взгляд, переспросила Анжелика.
— Я рассказывал вам, моя дорогая, об Отеле Веселой Науки, — мягко улыбнулся граф де Пейрак. — Все изящество, вся галантность, которыми славилась Аквитания и, следовательно, Франция, должны вновь возродиться в этих стенах. В Тулузе только что состоялось присуждение премий Тулузской литературной академии, знаменитые «Цветочные игры». «Золотой фиалки» удостоен один молодой поэт из Руссильона. Со всей Франции и даже со всего мира привозят поэты свои творения на суд в Тулузу, на родину лучезарной вдохновительницы трубадуров прошлых времен Клеманс Изор.
— Клеманс Изор? — повторила девушка, подаваясь вперед. Низкий тембр голоса Жоффрея завораживал ее, она могла слушать его часами.
— Это очень старинная легенда, — ответил мужчина, откидываясь на спинку кушетки и устремляя задумчивый взгляд на погруженный в сон парк и белоснежную мраморную беседку, стоящую в его глубине. — В семье лангедокского графа Луция Изора родилась дочь Клеманс. Повзрослев, она влюбилась в рыцаря графа Рауля Тулузского, побочного сына Раймонда Тулузского, но её отец не дал им пожениться, юноша ушел на войну и там погиб. Клеманс дала обет сохранить верность покойному и посвятить себя поэзии и меценатству. Она так и не вышла замуж, а свои средства завещала на проведение конкурсов окситанской поэзии под названием «Цветочные Игры».
— Какая печальная история, — тихо вздохнула Анжелика.
— Да, трагедия и любовь, как правило, тесно связаны, и именно об этом слагали песни и стихи трубадуры, которые потом исполняли, путешествуя по городам и замкам влиятельных сеньоров.
Жоффрей тихо запел одну из старинных баллад. Было видно, что девушка успокоилась и даже заулыбалась. Он готов был рассказывать ей легенды и петь всю ночь, если она этого захочет. Он был готов ждать ее, сколько потребуется. Ведь ему было нужно не только ее тело, но и ее любовь…
Анжелика придвинулась чуть ближе. По телу ее пробежали мурашки, в горле пересохло, все вокруг было словно пропитано любовью, желанием. И глаза мужчины напротив, и слова песни, которую он исполнял, были наполнены призывом, странно волнующим, манящим, головокружительным.
— О чем эта песня? — спросила она, как только Жоффрей закончил петь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— О любви, об этой волшебной ночи…
— Любви? — голос девушки чуть дрогнул, а рука коснулась плеча мужчины.
Мягким движением он обнял ее за талию и заглянул в глаза.
— Там в саду есть маленький зеленый водоем, в котором утонула луна, словно жабий камень в рюмке с анисовым ликером… У этой воды цвет ваших глаз, моя душенька. Во всем мире я ни разу не встретил таких необычных, таких пленительных глаз. А розы, которые гирляндами обвивают наш балкон! Они такого же цвета, как ваши губы.
Анжелика завороженно смотрела на него и чувствовала, как он медленно проводит кончиками пальцев по ее губам, заставляя их слегка приоткрыться.
— Ты вся дрожишь. Тебе холодно? — прошептал он, наклоняясь так близко, что она почувствовала его горячее дыхание на своей щеке.
— Нет, — и девушка, подавшись вперед, растворилась в восхитительной сладости поцелуя.
Губы, уже однажды опьянившие ее, снова повергли ее в водоворот неведомых прежде ощущений. Все пробудилось в ней в предчувствии высшего блаженства, которому ничто теперь не могло помешать, упоение охватило ее с такой силой, что она испугалась и отпрянула от Жоффрея, но тут же снова прижалась к нему, не в силах расстаться даже на миг.
— Пойдем, — вставая с кушетки, увлек ее за собой де Пейрак.
Анжелика ступала по выложенному мозаикой полу, не чувствуя под собой ног, словно плыла. Около алькова горел ночник, хотя в нем и не было необходимости, поскольку лунный свет проникал в самую глубину спальни, отчего обшитые кружевами простыни на огромной кровати напоминали снежно-белую пену. Она услышала легкий шорох упавшего к ее ногам платья и свое прерывистое дыхание, когда руки мужа коснулись ее обнаженной кожи. Сердце оглушительно забилось в груди, губы пересохли от волнения, когда Жоффрей осторожно опустил ее на белоснежные подушки, благоухающие фиалкой. Анжелика откинулась назад, пытаясь ускользнуть от его ласк, которые открывали ей все новые и новые истоки наслаждения, о которых она даже и не подозревала. Страх был забыт, и весь ее мир сосредоточился на одном человеке. На его руках, ласкающих ее тело, на его губах, целующих ее. Она подчинялась ему, а он с безграничным терпением и беспредельной нежностью открывал дня нее новый, еще не изведанный, но такой манящий мир любви. Жоффрей сдерживал свою страсть, понимая, как юна и пуглива эта пленительная нимфа, завладевшая его сердцем, еще не осознающая силы своих чар и потому требующая к себе особого подхода, особого внимания. Анжелика была создана для любви, и это читалось во всем — в движениях ее тела, ее взглядах, прикосновениях, и он сходил с ума от желания сделать ее своей, раствориться в упоительном восторге обладания этой женщиной, самой восхитительной, самой желанной, воплощающей в себе всех других женщин… А она словно чувствовала себя во власти какой-то неведомой силы, которая жила не столько вне ее, сколько в ней самой и толкала в бездну страсти. Анжелика погрузилась в блаженство, пронзительное и пьянящее; отбросив всякую стыдливость, она отдавалась самой смелой ласке; она закрыла глаза, ее уносил какой-то сладостный поток. Ее не возмутила боль, так как всем своим существом она жаждала господства над собой. И когда он овладел ею, она не закричала, а лишь невероятно широко раскрыла свои зеленые глаза, словно желая навсегда запечатлеть в своей памяти эту волшебную ночь, которая соединила ее с мужчиной, предназначенным ей Судьбой.
***
Воздух уже был наполнен утренней свежестью, хотя солнце еще не показалось из-за горизонта. Анжелика стояла на балконе, впитывая в себя прелесть нового утра — утра, которое она встречала обновленной, словно распустившийся навстречу солнечным лучам цветок. Ее переполнял восторг, когда она вспоминала прошедшую ночь. Анжелика почти не спала, но ничуть не чувствовала себя уставшей. Напротив, она была абсолютно счастлива, и все ее вчерашние страхи казались ей глупостью. Она любит Жоффрея, он любит ее и, что бы не готовила им в будущем жизнь, ничто не сможет их разлучить и разрушить то чувство, что есть между ними…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})