всех концов замка доносились голоса большого числа юношей, исполнявших церковный гимн хвалы и благодарения Te Deum laudamus. Далее, по пути к собору Святого Павла, была еще одна сцена с балдахином (считающимся знаком почета), поддерживаемым ангельскими фигурами, под которым виднелась величественная фигура в виде солнца, испускающего ослепительные лучи, и которому возносилась кульминация хвалы — Deo gracias.
К визуальным эффектам, специально созданным для этого случая, можно добавить толпы зрителей, которые заполнили улицы, чтобы увидеть короля и его пленников, которые, как никто другой, были живым свидетельством недавно достигнутой победы. Сам король, если и испытывал триумф, не проявил гордыни. Современников поразил контраст между внешними признаками победы и скромной одеждой и поведением короля по этому случаю, подобного которому лондонцы никогда прежде не видели. На автора Gesta произвел впечатление тот факт, что Генрих был одет лишь в простое пурпурное платье, а вместо эскорта своих рыцарей его сопровождала небольшая группа людей из его семьи. Король медленно ехал верхом и, казалось, был больше озабочен благодарностью Богу, чем славой, на которую, не без оснований, он мог бы претендовать. Таким образом он проследовал в собор Святого Павла, где его встретили несколько прелатов, которые провели его к главному алтарю, где он поблагодарил и принес жертву, сделав то же самое у святилища Святого Эркенвальда, епископа Лондона конца VII века. После этого он поехал в Вестминстерское аббатство, где его встретили аббат и монахи, а также многочисленная толпа, и где он оставил подношение у святилища святого Эдуарда Исповедника, основателя аббатства и очень любимого святого покровителя. Из аббатства он отправился в Вестминстерский дворец, где на следующий день принял мэра и еще одну большую группу горожан, которые подарили ему 1.000 фунтов стерлингов в двух золотых тазах. Затем, по приказу короля, в соборе Святого Павла была отслужена торжественная заупокойная служба по погибшим с обеих сторон, епископами, которые находились в Лондоне на соборе церковной провинции Кентербери[311]. Первая экспедиция короля во Францию была завершена.
Что было достигнуто? Пытаться ответить на этот вопрос — не значит спрашивать, считал ли Генрих, что он успешно выполнил задачу, которую поставил перед собой: мы не можем быть уверены в том, какой была эта задача в целом. Тем не менее, одна важная военная цель была достигнута: Арфлер, который епископ Бофорт в речи, произнесенной им в парламенте 4 ноября, назвал "величайшим врагом сеньора короля", был захвачен[312]. Последствия этого должны были дать английским купцам такую степень безопасности на море, которой они не имели в течение многих лет. Значение этого успеха было признано по обе стороны Ла-Манша. Усилия англичан сохранить контроль над городом; попытки французов в ближайшие месяцы отвоевать его у англичан; предложение императора Сигизмунда выступить посредником между сторонами относительно его будущего — все это подчеркивает значение, которое имел захват Арфлера — и будет иметь — как на военном, так и на дипломатическом уровне.
Более трудно измеримой по своим последствиям была победа, одержанная при Азенкуре. Выйдя победителями из сражения, Генрих и его армия смогли достичь своей цели, Кале, откуда они вернулись домой. Но масштабы победы и способ, которым она была одержана, должны были иметь последствия, которые будут ощущаться как сразу, так и в будущем, последствия, которые не ограничатся королевствами Англии и Франции. Маловероятный — или, по крайней мере, неожиданный — победитель в любом состязании часто приобретает харизму в той или иной форме. Англичане, возможно, были правы, думая, что победа вызовет страх среди их врагов, страх, который, несомненно, поможет в будущем, если Генрих решит снова встретиться с врагом. Уважение, которое французы выказывали бы английской военной мощи, было бы тем более необходимо, что Франция понесла тяжелый удар по своему руководству, как военному, так и политическому, в результате гибели более 600 рыцарей и представителей знати, включая некоторых из самых высокопоставленных, потеря руководства затронула, прежде всего, северные районы французского королевства, где все бальи, или старшие королевские офицеры в этих местах, погибли, возглавляя своих солдат в бою. Вполне вероятно, что последствия поражения при Азенкуре будут ощущаться еще некоторое время, в частности, в отсутствии противодействия попыткам Генриха к завоеванию, которые начнутся два года спустя[313]. Потери французов усугублялись большим количеством пленных, взятых англичанами. Самый известный из них, Карл, герцог Орлеанский, которому суждено было оставаться пленником в Англии до 1440 года, был важной политической фигурой, что отлично понимал Генрих, когда на смертном одре приказал не отпускать герцога Орлеанского до тех пор, пока новый английский король не достигнет возраста, позволяющего понять, каковы могут быть последствия такого решения для Англии.
Победа, одержанная при Азенкуре, означала не только власть, но и признание того, что один человек, по крайней мере, знал, как ее использовать. Повысив свой престиж в других странах, помимо Франции и Англии, Генрих придал силу своей дипломатии. В частности, это помогло в двух отношениях: во-первых это побудило короля искать союзы с другими странами в попытке достичь своих целей во Франции; во-вторых придало его дипломатической миссии на церковном соборе в Констанце большее влияние и вес. С точки зрения интересов Англии, победа не принесла ничего, кроме пользы.
Дома, как показал прием, оказанный армии Генриха, преобладало чувство триумфа, тщательно поддерживаемое, чтобы создать "дух Азенкура", но не настолько, чтобы роль Бога была забыта. Победа, несомненно, была использована для создания чувства единства нации: Англичане теперь могли высоко держать голову. Дерзкое и ироничное использование двух французских святых, Криспина и Криспиниана, сапожников из Суассона, замученных за свои христианские убеждения в конце III века, отражает растущую уверенность англичан. Битва при Азенкуре произошла в день их праздника (Шекспир должен был это отметить), и все же они, похоже, поддержали своими заступничествами "неправильную" сторону. Может быть, они мстили арманьякам, которые совсем недавно разграбили их родной город? Или, возможно, они признавали справедливость притязаний Генриха на корону Франции? В любом случае, святые должны были получить свое почитание в Англии, когда в конце 1416 года архиепископ Чичеле приказал, чтобы в будущем праздник этих двух французских святых, которым английский народ был столь многим обязан, должен отмечаться с повышенным благоговением, три для почитания Криспина и Криспиниана, три для памяти о переносе мощей святого Иоанна Беверлейского, чей праздник также отмечался в этот день, и три для других мучеников[314]. Именно благодаря таким мерам, а также празднованию королем годовщины битвы 25 октября 1416 года,[315] память о победе при Азенкуре и о том, что она сделала для Англии, поддерживалась постоянно.