Читать интересную книгу Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад - Арнольд Дж. Тойнби

Но разумеется, «зелот», вооруженный бездымным скорострельным оружием, — это уже не чистый «зелот», ибо, признав западное оружие, он вступает на оскверненную почву. Нет сомнения, что, если он об этом задумывается — что случается крайне редко, ибо поведение «зелота» обычно иррационально и инстинктивно, — он говорит себе, что пойдет лишь до определенной черты, и не дальше, что воспользуется военной техникой Запада лишь для того, чтобы удержать западного агрессора на расстоянии и посвятить завоеванную свободу «сохранению порядка» во всех остальных областях жизни, чтобы получить благословение Господне для себя и своих потомков.

Такое умонастроение можно проиллюстрировать весьма примечательной беседой, состоявшейся в 20-х годах нашего века между зейдитским имамом Саны Яхьей и британским посланником, чьей миссией было попытаться убедить имама вернуть мирным путем часть британского протектората Аден, которую он оккупировал во время мировой войны 1914–1918 годов и не захотел возвратить, несмотря на поражение его османских повелителей. В заключительной беседе с имамом, когда уже было очевидно, что миссия не достигла своей цели, британский посланник, пытаясь повернуть разговор в другое русло, сделал имаму комплимент по поводу отличной выправки его новой армии. Увидев, что имам комплимент принял, посланник продолжал так:

— Полагаю, что вы воспользуетесь и другими западными институтами?

— Думаю, что нет, — ответил имам с улыбкой.

— Правда? Это интересно. А могу ли я осмелиться спросить о причинах?

— Мне кажется, мне не понравятся западные порядки, — ответил имам.

— Вот как? И какие же именно?

— Ну, скажем, там существуют парламенты, — продолжал имам. — Я сам люблю быть правителем. Возможно, парламент был бы для меня утомителен.

— Ну если дело в этом, — сказал англичанин, — то уверяю вас, что ответственное представительное парламентарное правление отнюдь не обязательная принадлежность западной цивилизации. Посмотрите на Италию. Она от этого отказалась, а ведь это одна из великих западных держав.

— Еще алкоголь, — заметил имам. — Не хочу, чтобы это пришло в мою страну, где, к счастью, о нем почти не знают.

— Вполне вас понимаю, — сказал англичанин, — но если уж зашла речь об этом, то могу вас также уверить, что и алкоголь отнюдь не непременный спутник западной цивилизации. Посмотрите на Америку, она совершенно отказалась от него, но это ведь тоже одна из великих держав.

— Как бы то ни было, — ответил имам с улыбкой, означавшей, по-видимому, что разговор окончен, — я не люблю ни парламент, ни алкоголь, ни вообще все такое.

Англичанин не понял, был ли оттенок юмора в прощальной улыбке, с которой были произнесены эти слова, но в любом случае они попали в точку, показав, что вопросы о возможных западных инновациях в Сане были значительно злободневнее, нежели хотелось признать имаму. Собственно, эти слова свидетельствуют, что имам, глядя на западную цивилизацию со стороны, издалека, видел ее как нечто целое и неделимое, и отдельные ее черты, которые для западного человека казались совершенно не связанными друг с другом, воспринимались им как органически увязанные части единого целого. Таким образом, имам, по собственному молчаливому признанию, восприняв элементы западной военной техники, фактически внес в жизнь своего народа самый краешек того клина, который со временем будет вбит и неумолимо расколет пополам традиционно сплоченную исламскую цивилизацию. Он дал старт культурной революции, которая в конце концов не оставит йеменитам никакой альтернативы, кроме как прикрыть свою наготу готовым западным костюмом. Если бы имам встретился со своим современником г-ном Ганди, последний предостерег бы именно от этого, и его предсказание уже подтвердилось на примере других исламских народов, открывшихся для коварного процесса вестернизации несколькими поколениями раньше.

И вновь в качестве примера можно привести отрывок из отчета о состоянии дел в Египте в 1839 году, подготовленного д-ром Джоном Баурингом для лорда Пальмерстона накануне одного из периодических кризисов, постигавших западную дипломатию в «восточном вопросе» в конце правления Мехмеда Али, османского государственного деятеля, который к тому времени уже тридцать пять лет правил Египтом и систематически «вестернизировал» жизнь его обитателей. В своем отчете д-р Бауринг отмечает удивительный на первый взгляд факт, что единственный в Египте тех лет родильный дом располагался на территории морского арсенала Мехмеда Али в Александрии. Автор пытается расшифровать причину этой странности. Мехмед Али стремился играть независимую роль в международных делах. Для этого в первую очередь требовались эффективная армия и флот. Эффективный флот — это был флот, построенный по западной модели того времени. Западную технологию морского строительства знали и могли применять лишь специалисты, привезенные из западных стран; однако эти специалисты не хотели идти на службу к египетскому паше даже за щедрое жалованье, если им не гарантировали содержание их семей и подчиненных по тем стандартам, что были приняты у них на родине, на Западе. Одним из основных условий благоустроенного быта, по их понятиям, является медицинское обслуживание квалифицированными западными врачами. В противном случае нет госпиталя, нет и арсенала; так что при строительстве арсенала изначально был запланирован госпиталь. Западная колония при арсенале, однако, была малочисленна, а медицинский персонал снедала энергия, которой Бог наградил франков, желая, видимо, наказать; жителям же Египта имя — легион, и в повседневной медицинской практике самым распространенным случаем были роды. Таким-то образом и появился родильный дом для египетских женщин в пределах морского арсенала, руководимого западными специалистами.

Это подводит нас к рассмотрению альтернативного Ответа на Вызов со стороны чуждой цивилизации, ибо, если имама Яхью можно назвать представителем «зелотизма» в современном исламе (по крайней мере такого «зелотизма», который убежден в необходимости держать порох сухим), тогда Мехмед Али — представитель «иродианства», чей гений ставит его наравне с эпонимическим основателем секты. Мехмед Али на самом деле не первый «иродианин», сформировавшийся внутри ислама. Однако он первый сумел следовать заветам «иродианства» без страха возмездия после смерти его предшественника — несчастного османского султана Селима III. Мехмед Али также первый, кто следовал заветам «иродианства» твердо и с заметным успехом — чего не скажешь об изменчивой жизни его современника и сюзерена султана Махмуда II в Константинополе.

Итак, «иродианин» — это человек, действующий по принципу, что самый эффективный путь уберечься от неизвестного — это овладеть его секретом, и когда «иродианин» попадает в трудное положение, представ перед более опытным и лучше вооруженным противником, он отвечает на вызов тем, что отказывается от своего традиционного военного искусства и учится воевать с врагом его же оружием и овладев его тактикой. Если «зелотизм» — это форма архаизма, возникающая под внешним давлением, то «иродианство» — это форма космополитизма, вызванная тем же внешним фактором; и отнюдь не случайно, что в то время, как цитадель современного исламского «зелотизма» располагалась в негостеприимных степях и оазисах Неджда и Сахары, современное исламское «иродианство» — рожденное теми же силами и примерно в то же время, чуть больше полутора веков назад, — со времен Селима III и Мехмеда Али сосредоточилось в Константинополе и Каире. Константинополь и Каир в царстве современного ислама прямо противоположны столице ваххабитов в Эр-Риаде, в степях Неджда и твердыне сенусситов Куфаре. Оазисы, бывшие оплотом исламского «зелотизма», заметно удалены и недосягаемы, города же, ставшие колыбелью исламского «иродианства», лежат или вблизи, или непосредственно на великих природных международных путях, таких как черноморские проливы или Суэцкий перешеек; и по этой причине, равно как и по причине стратегического значения этих двух стран, их столицы — Каир и Константинополь — испытывали сильное влияние со стороны западного предпринимательства. Воздействие всякого рода началось с тех пор, как только Запад начал набрасывать свою сеть на цитадель ислама.

Совершенно очевидно, что «иродианство» куда более эффективный Ответ на Вызов из двух альтернативных ответов, способных родиться в обществе, вынужденном защищаться от воздействия превосходящей чуждой силы. «Зелот» пытается спрятаться в прошлом, как страус, уткнувшись головой в песок; «иродианин» же смело смотрит в настоящее и изучает будущее. «Зелот» действует инстинктивно, «иродианин» — по здравом рассуждении. Собственно, «иродиа-нинну» приходится сделать усилие разума и воли, чтобы преодолеть «зелотский» импульс, являющийся нормальной спонтанной человеческой реакцией на Вызов, стоящий в равной степени и перед «зелотом», и перед «иродианином». Стать «иродианином» уже само по себе есть черта характера (хотя совсем необязательно привлекательного); интересно заметить, что японцы, пожалуй, единственные из незападных народов, принявших Вызов Запада и успешно проявляющих свое «иродианство», в прежние времена, с начала XVII по конец XIX века, были столь же яркими представителями чистого «зелотизма». Будучи людьми сильного характера, они взяли все, что можно, от «зелотского» Ответа на Вызов; однако, когда факты убедили их, что упорство в этом направлении приведет их к катастрофе, они сознательно сделали крутой поворот и повели свой корабль дальше под парусом «иродианства».