ладно, дорогой, давай, пока. Через полтора часа на этом же месте — мой товарищ упругой походкой ринулся подземному переходу, а я неспешно пошёл обратно.
Заброшенные лабаз представлял собой длинную прямоугольную коробку толстых стен их узкого, старого образца, кирпича. На месте первоначальных ворот и несколько оконных проемов, с проросшими вездесущими отростками клена, можно было проникнуть в этот памятник городского зодчества девятнадцатого века местного значения, как гласила ободранная табличка, висящая на одном гвозде. Дальше шли глухие стены, упиравшиеся в забор склада Павла Афанасьевича. Я осторожно, чтобы не запнуться на груде кирпичей, пошагал вовнутрь. Передо мной простирался длинный, тёмный коридор, прореженный темными дверными проемами справа и слева. Фонарик, ожидаемо, светил еле-еле. До появления в продаже ярких импортных фонарей оставалась ещё лет пять. Аккуратно перешагивания человеческие фекалии, я двигался по коридору. Пройдя в глубину лабаза, примерно наполовину, я остановился. Впереди простирался толстый слой известково- кирпичной пыли, вроде бы, не тронутый человеческими ногами, очевидно, что любители облегчиться, так далеко не заходили. Моё внимание привлекла цепочка кирпичей, вроде бы упавших случайно, откуда-то сверху, и лежащая вдоль левой стены в строгую линию, как череда кочек на болоте. Но на них, почему-то, пыли не было. Если широко шагать по этой, импровизированной, дорожке, то можно дойти до самой дальней стены склада. И я пошёл, отчаянно балансируя правой рукой, а левой — одним пальцем опираясь на стены, боясь соскользнуть с небольших керамических обломков и оставить свой след на нетронутой, похожей на лунную, поверхности. В дальнем углу предпоследнего, слева, закутка, что-то темнело. Долбаный фонарик с малюсенькой лампочкой, не давал разглядеть, что припрятали там наследники капитана Флинта. Я хотел уже зайти посмотреть, что там лежит, заботливо укутанное тряпками, но в последний момент что-то заставило меня остановиться с поднятой в воздух ступней. Посветив под ноги, я сумел разглядеть очень тоненькую, почти прозрачную, леску, натянутую над порогом и закреплённую с обратной стороны стены маленькими кусочками пластилина. Нет, такой хоккей нам не нужен. Я осторожно, как рак, попятился назад, воткнул в плоскую трещинку одного из кирпичных обломков тонкую, почти прозрачную, стружечку от спички. Случайно ее не увидишь, а если наступишь на кирпич, то обязательно сломаешь. Дальше будем посмотреть. Наверное, мне, грешному, мой ангел ворожит, который мой хранитель. Ночью, на докладе, ротный сказал, что завтра с Ломовым мы приходим в отдел в десять часов вечера. Будем патрулировать по своему участку до шести утра в гражданской одежде. Второй год квартирные воры, будто с цепи сорвались. Пользуясь тем, что выходные дни граждане проводят за городом, эти негодяи и расхитители ценностей, ночью, проникали в оставленные без присмотра жилища, и выносили оттуда всё, что было плохо приколочено. В этот временной промежуток обычно страдали первые и последний этажи. Внизу жулики, пользуясь тем, что советские граждане не знали о существовании пластиковых окон, не мудрствуя лукаво, отрывали штапики деревянных рам снаружи, аккуратно складывали оконные стекла на асфальт. Потом самого лёгкого закидывали в беззащитное окно, после чего раскрывались изнутри самые неприступные двери и сообщники, на цыпочках, чтобы не потревожить сон соседей, начинали как муравьи, трудолюбиво выносить все более-менее ценное. В условиях товарного дефицита практически всего, оборотистые барыги брали все. Самые смелые жулики проделывали тоже самое, но только спустившись с крыши и, вися надо асфальтом на высоте пятнадцати — двадцати метров, покачиваясь на сомнительных верёвках головой вниз. В этом году один такой уже сорвался в свой последний полёт с высотки на улице Дрейфующих Полярников. Утром, отскребая остатки переломанного тела от асфальта, подумали сначала, что это юный влюблённый. Но пробив его нетрудовую биографию, с двумя судимость по сто сорок четвертой статье части третьей Уголовного кодекса РСФСР, с проникновением в жилище, поняли, что любовь здесь другая, более корыстная. В двадцать два часа тридцать минут мы с напарником стояли в начале нашего маршрута у театра «Огонь Прометея». Город ещё не спал, в кустах раздавалось довольное хихиканье и переборы гитары в три нехитрых аккорда, где-то, в ярко освещённой окнах, народ душевно выводил «Камыш, камыш» и «За что вы девушки красивых любите».
— Куда пойдём?
— Пока никуда. Если хочешь, можем погулять по центру.
— А потом?
— Потом, мы сядем в засаду и будем ждать.
— Ждать чего?
— Друг мой, Дима, пока вчера, ты трескал мамины коклеты с пюрешкой, привет, кстати, маме передавай, я слазил в этот лабаз.
— Я тебя звал с собой!
— Дима, я не могу так часто объедать твою маму, я слишком стеснительный для этого. Так вот, в конце лабаза, в предпоследней комнате слева что-то лежит, что-то ценное.
— Ты не посмотрел?
— Нет, там лесочка была натянута поперёк, может быть, ещё какие сигналки стояли, я решил не рисковать. Я думаю, что кто-то сегодня сюда придёт и что-нибудь ценное положит.
— Кто-то придёт?
— Мне кажется, что самое ценное они сразу забирают, а что попроще и потяжелее, типа хрусталя, несут сюда.
— И что ты хочешь?
— Там стены глухие, если мы их далеко от выхода прихватим, они никуда не денутся.
— И что, вот так прямо сидеть будем все время?
— Блин, ну если будем ходить по маршруту, их упустим, а если они нас издалека увидим, то вообще суда не пойдут.
— А если на территорию кража будет?
— Где-то пятьдесят на пятьдесят, что если будет кража, на нашей территории, то они или принесут сюда хабар, или не принесут. Если принесут утром — мы будем молодцы, а если не принесут, то утром мы выхватим нехилый пиздячик.
— Ну ладно уговорил — Дима делал вид, что мой план ему не нравится, но я видел, что он притворяется.
Погуляв полтора часа по центральным улицам, мы засели в густых кустах напротив лабаза. Через полчаса всё тело затекло, очень хотелось почесаться, высморкаться, прокашляться. Наверное, я никогда не смог бы стать снайпером, которые, как пишут в книгах, лежали в засаде сутками, замерев деревянными бревнами и даже «ходили» под себя. У меня характер не такого склада, без движение лежать я не смогу. Хорошо, что уже комаров нет, а то бы попили бы они кровушки нашей. Минут через тридцать Дима толкнул меня, мол — смотри. По дорожки мимо лабазы шустрил кто-то во всём тёмном. Видно было очень