Читать интересную книгу Пути Господни - Ксения Кривошеина

Однажды мне родители сказали, что придёт необычный гость, немецкий офицер. Наверное, сегодня это может показаться диким, и почти неправдоподобным, но это было именно так. Он, впрочем, побывал в гостях и у других русских семейств, побывавших в Компьене, оставшихся ему благодарными. Вот и мои родители пригласили коменданта лагеря, Нахтигаля, к пяти часам на чашку чая. Более того, к этому времени Игорь Александрович вполне уже состоял в антинацистском подполье и активно помогал матери Марии (Скобцовой). Так, что подобное прилюдное общение с немецким офицером, было по всем статьям, небезопасно.

Необычный гость прибыл во время, в руках у него была кожаная палочка — стек, пил чай, говорил по–французски с акцентом. С его разрешения я взял его серую армейскую фуражку с распластанным оловянным одноглавым орлом и долго его рассматривал. Лагерная буколика «Соловья» долго продолжаться не могла, всё дошло до высокого начальства. В наказание за халатность Нахти–галь был переведён в боевую часть на Восточном фронте. Там он выжил, но после поражения Рейха Союзники в его личном деле обнаружили должность «начальник лагеря» и арестовали.

Его должен был судить Нюренбергский Трибунал, каким‑то четвёртым или пятым процессом, но Компьень–ские русские все как один написали этому Трибуналу петицию с обстоятельным рассказом об отношении к ним Нахтигаля в 1941 году.

Нюренбергские судьи никакого состава преступления, кроме факта занимаемой должности в «деле» Соловья не обнаружили, а потому оправдали его подчистую…»

Никита рассказал мне эту историю, а я подумала, что Берлинская стена, построенная для разделения собственного народа в мирное, послевоенное время, уже дала трещину во время войны! Кто был друг, кто враг? И как заведомый враг, неожиданно оборачивался другом…Ведь среди немцев было немало настоящих антифашистов. Они понимали, что идеи Вермахта не только безумны, но и обречены. Особенно, это стало явным после Сталинградского поражения. А те немцы, которые поняли довольно быстро, что необходимо что‑то делать, были настоящими патриотами. С таким человеком Игорь Але–ксандрович познакомился в Париже в сорок первом.

Свободное владение немецким позволяло ему для Сопротивления выполнять самые рискованные задания. Для изучения на месте ряда вопросов, касающихся промышленности и применения иностранной рабочей силы, Игорь Александрович в сорок третьем году, несколько раз приезжал в Берлин. В тоже время в Париже, в одной русской семье он познакомился с неким Вильгельмом Бланке. Это был немец, лет 30–40, служивший в экономическом отделе «Мажестик» в звании Sonderfuhrer. Он прекрасно говорил по–французски, учился в Швейцарии и не имел близких и родных в Германии. Почти всю свою жизнь он провёл за границей, занимаясь коммерческой деятельностью. Бланке много бывал по делам во Франции и Испании, где во время гражданской войны находился в «красной зоне».

Постепенно, в результате встреч и разговоров с Игорем Александровичем, Вильгельм стал высказывать своё не согласие с Гитлеровской политикой и вскоре уже не скрывал своих антинацистских убеждений. Он был крайне пессимистичен в своих высказываниях, говорил, что война будет проиграна Германией и считал, что чем скорее она окончится, тем легче будут её последствия для немецкого народа.

После долгого наблюдения за Бланке Игорь Александрович пришёл к выводу, что необходимо попробовать предложить ему сотрудничество. Уверенности, что Бланке согласиться и пойдёт на вербовку, не было никакой, но, как ни странно, немец без колебаний и сразу принял предложение.

Материалы, которые он стал передавать, оказались крайне важными. Эти сведения изымались из документов и выписок ежедневных рапортов гестапо о деятельности её на всей территории Франции, всех арестов, раскрытия тех или иных отделений, организаций, радиопостов и часто даже с фамилиями арестованных В этих же рапортах перечислялись и проведённые Сопротивлением террористические акты, действия против «маки» с точным количеством жертв с обоих сторон.

В результате провокации, в 1944 году, Вильгем Бланке и Игорь Александрович были арестованы.

Это был второй арест Кривошеина, после Компьеня. Но, если тогда, всё кончилось благополучно, то теперь его допрос и пытки, начались немедленно и длились с понедельника 12–го по субботу 24–го июня. Прерывались они, лишь в воскресенье, 19–го(ведь и чинам Гестапо, нужно было отдохнуть). За эти одиннадцать дней его иногда отвозили «ночевать» в тюрьму Френ, но чаще он оставался там же, на рю де Соссэ, в маленькой мансарде, похожей на пенал, с руками, скованными наручниками, за спиной. В этих допросах и пытках были применены все, ставшие уже киношными гестаповские методы: его избивали, пытали «ледяной ванной», «кормили» дружескими уговорами с подкупом и провокациями, и с рассуждениями о долге. Результат — нервное истощение от многодневных бессонниц, физические страдания и страх ареста друзей и семьи… Нина Алексеевны и Никита в этот момент скрывалась на ферме под Парижем, потом в семье Генриха де Фонтенэ, который был другом и видным деятелем Сопротивления. С первого же дня Игорю Александровичу сказали, что он будет расстрелян! На протяжении всех одиннадцати дней допроса и пыток, он ставил перед собой только одну задачу — никого не выдать, чтобы не дать делу «развернуться». До конца своих дней, для него так и осталось загадкой, почему расстрел был заменён на депортацию в Бухенвальд.

Он видел Бланке после своего ареста ещё два раза. Один раз издали в здании гестапо, другой раз их вместе привели на допрос, из тюрьмы Френ. Они были скованы одной парой наручников, поговорить им не удалось. Всяческое слово и жест карались мгновенно. Бланке вёл себя на допросах прекрасно, никого не выдал, не сказал ничего, что могло ухудшить положение Игоря Александровича. Вернувшись из Бухенвальда, он узнал, что Вильгельм Бланке, также твёрдо и бесстрашно держался перед военным судом, который состоялся в июле месяце в отеле «Континенталь». Он взял на себя полную ответственность за свои действия и сказал, что он немец, любящий свою родину, ненавидящий фашистский режим и что он с радостью сделал то, что ему велел долг и совесть. Бланке расстреляли в августе 1944 года. Игорь Александрович вернулся в 1947 году в СССР, где был опять арестован и где на Лубянке, во время допросов его упрекали, «что если он выжил в Бухенвальде, то значит был сотрудником гестапо». Поверить, что человек по доброй воле вернулся на родину, они не могли, ну, а коли вернулся, значит враг.

Моё послевоенное Ленинградское детство прошло в окружении сверстников, рисующих мелком на чём попало свастики. Немцы — это фашисты, потом это при–печатывание перекинулось на других иностранцев, порой величали так и своих русских, которые выделялись из общей массы. Фильм Александрова «Цирк», призванный воспитывать уважение к цвету кожи и профилю, экзамена на терпимость не выдержал. Позднее образ «не своего» человека перекинулся и на людей кавказкой национальности.

Это трибальное «наш — не наш, свой — не свой» так засело в сознании советских людей, настолько проникло в поры, перекинулось в поколения, что и молодые, те кто теперь летает в бизнес классе на «Эр Франс», и те, кто живут в русской глубинке, с трудом себя сдерживают от оскорблений. В слово «свой» вложено больше чем принюхивание, в нём отгороженность от «не нашего», желание подпереть Стену, подновить железный занавес, внутри которого были свои круги ада, и километры колючки отгородившие «своих же от своих», и сын доносил на отца, а брат в монастырских стенах расстреливал брата. Кто же был «наш» и «свой»? И когда же это безумие началось?

Прошлый век, как ни один в истории, был помечен построением «стен» и границ. Но стены рухнули, Европа едина, человек обрёл свободу, но так и не сумел обрести мир с самим собой. Труднее всего осмыслить, что «своего» можно встретить за пределами своей семьи, города, страны и языка. А порой близкий, родной человек, на проверку оказывается чужим.

Владыка Василий

Мне очень трудно поставить окончательную точку в моём повествовании.

Эта завершающая глава посвящена Архиепископу Василию (Кривошеину): офицеру, монаху, богослову. Мой рассказ о нём является как бы доказательством тому, что мы ничего не можем предполагать и решать заранее и только Господь ведает истинные пути нашей земной жизни.

По учению преподобного Макария Египетского, христианин — это таинственное единство горнего света и дольнего мира. Название новой книги, которая вышла в издательстве Сатис «Письма о горнем и дольнем» вполне соответствует и горнему свету и дольнему поднебесному пути, Божьему миру, где на протяжении почти четверти века, на Святой Горе Афон, подвизался простой монах Василий (Кривошеин).

Ничто не предвещало петербуржцу, студенту исторического факультета в миру Всеволоду Александровичу Кривошеину, четвертому сыну министра при императоре Николае II, оказаться на Афоне, стать автором всемирно известных святоотеческих и теологических трудов (о пр. Симеоне Новом Богослове, Св. Григории Паламе, о молитве и многих других). Более того, когда Всеволод в 1919 году вступил в Белую армию к Дроздовцам, он скорее помышлял о военной карьере, по примеру своих братьев — Василия, Олега, Игоря и Кирилла. Он не был особенно религиозен, но всю гражданскую войну проносил нательную иконку св. Варвары, которая сберегла его от шальной пули и высветила будущий горний Афонский свет. Именно Афон, куда он поехал паломников в 1925 и остался послушником, сделал владыку Василия таким, каким он был: смиренным монахом, ведущим скромную жизнь, сохраняя при этом свободу мысли и слова. Человек глубокой эрудиции, полиглот, несмотря на все сложности, с которыми ему пришлось столкнуться в Церкви, именно правда и любовь заставила владыку Василия всю жизнь оставаться верным Московскому Патриархату.