с превеликой радостью.
Начальство село в бот и отправилось восвояси.
Что тут сталось! В доме у мастера стон и слезы; мать, братья, сестры — все ревут, жалеючи о потере.
А Йу залез на лодочный сарай, стоит на крыше, за бока держится и хохочет.
А как лето кончилось и наступила осень, пришло известие, что лодка, в которой ехал фогт с восьмерыми спутниками, без следа сгинула на пути через Вест-фьорд [75]. Но в те дни по всему Нурланну началась замена старых лодок на новые, и такая пошла горячка, что Йу не поспевал сделать хотя бы десятую часть того, что у него просили.
Из ближних и дальних мест приезжали люди и толклись у сарая, где он работал; не всякому удавалось заказать лодку или купить готовую; если Йу соглашался, этому радовались, как великой удаче.
Два с лишним десятка готовых лодок выстроились на берегу.
Йу перестал следить, которая из них седьмая, он уж и думать забыл о каких-то подсчетах. Ну выпало кому-то захлебнуться в соленой водице! Стоит ли горевать об одной потонувшей лодке, когда столько других надежно носят по морю своих хозяев, которые живут в достатке и благоденствуют. Одним словом, Йу давно перестал вести счет лодкам. Пускай, мол, покупатели сами хорошенько смотрят и выбирают, которая им больше понравится.
Между тем Йу сделался важной шишкой, он так круто заправлял в своем деле и так властно себя поставил, что всех держал в страхе, никто не смел ему и слова поперек сказать.
На чердаке у него выстроилось в ряд несколько мер серебра, к тому времени он уже снабжал лодками всю округу.
И вот как-то раз поехали его братья в церковь к воскресной службе, они сели в новую десятивесельную лодку и взяли с собой младшую сестренку Мальфри.
Вечер настал, а их все нет как нет. Пришел подмастерье и стал советовать, что надо бы снарядить лодку на розыски, — начиналась непогода.
Йу с отвесом в руках занимался в это время разметкой следующего бота, на этот раз он задумал построить такое большое и замечательное судно, чтобы все остальные не шли рядом с ним ни в какое сравнение.
— Что же, по-твоему, они отправились в море на таком корыте, на каких у нас раньше плавали? — прикрикнул Йу на своего помощника и выставил его, так что тот не успел даже опомниться.
А ночью Йу не мог сомкнуть глаз, слушая, как воет ветер и бьется в стену, а с моря несутся протяжные крики.
Вдруг в дверь постучали, и, кто-то его окликнул.
— А ну вас! Ступайте, откуда пришли! — сказал Йу и перевернулся на другой бок.
Немного погодя будто бы маленькие пальчики заскреблись за дверью, и снова-тук-тук!
— Уймитесь! — рявкнул Йу. — Ночь на дворе, а вы спать не даете! В своем доме человеку покоя нет!
Но возня под дверью все продолжалась, кто-то там шебаршился, как будто никак не мог дотянуться до дверной ручки.
Все выше и выше елозили по двери невидимые ручонки.
А Йу, будто бы так и надо, знай себе хохочет.
— Где это видано, чтобы большая десятивесельная лодка с Морских островов опрокинулась оттого, что ветер подул! — продолжал он насмешничать.
Но тут ручка двери дрогнула, опустилась, и дверь распахнулась.
Глядит Йу, а на пороге Мальфри с матушкой и все братья. Вокруг них тлело морское свечение, с одежды стекала вода.
У всех были бледные, землистые лица, на губах застыла предсмертная судорога.
Окоченелая ручонка Мальфри обвивала шею матеря; видать, вцепилась в последний свой смертный миг; девочка плакала и жалостно укоряла брата, что сгубил её молодую жизнь, не уберег от погибели.
Тут уж Йу понял, отчего они не возвращаются.
Точно ветром его подхватило, кинулся он в темную ночь, кликнул людей на помощь; люди сбежались, разделились по лодкам, отчалили.
Вышли в море, долго везде искали, да все понапрасну.
А на другой день, когда уж совсем светло стало, волны вынесли к берегу пропавшую лодку, она плыла вверх днищем, а в днище на месте киля зияла пустая дыра.
Тут уж Йу понял, кто был виновником.
Но с той ночи, как у него погибла вся семья, все переменилось для Йу в родном селении.
Днем, пока звенели топоры, со стуком опускались и шуршали по доскам рубанки, пока со всех сторон раздавался перестук молотков, там шла привычная жизнь, и на берегу все теснее становилось от строящихся лодок, которые стояли бок о бок, сгрудившись, как птицы на гнездовье.
Но едва наступал вечер и смолкал дневной шум, к Йу приходили гости.
Хлопотунья-матушка шаркала по комнатам и копошилась в шкафах, выдвигала и задвигала ящики; потом лестница начинала скрипеть под грузной поступью братьев, которые подымались наверх, в спальные комнаты.
Йу разучился спать по ночам.
Иногда приходила малютка Мальфри, и стонала, и вздыхала под дверью.
И вот, лежа в кровати, Йу бессонными ночами принимался считать и прикидывать, сколько же лодок с негодными килями вышло из его мастерской и пустилось в плаванье.
Счет получался длинный, и чем длиннее, тем больше становилось лодок-призраков.
Тогда Йу вскакивал и в кромешной тьме спешил туда, где стояли лодочные сараи и навесы.
Возле каждой лодки он опускался на корточки, водил вдоль борта коптилкой и выстукивал молотком её киль, стараясь угадать, которая из них седьмая, но сколько ни вглядывался и ни прислушивался, ни разу не заметил ничего особенного. Все лодки были прочные и справные; где ни колупни, всюду из-под черной смоляной краски выглядывало светлое, чистое дерево.
Однажды ночью на него опять напал страх при мысли о новой трехпарной лодке, которая стояла у причала и завтра должна была выйти в море. Тревога не отпускала и наконец погнала его на пристань, чтобы еще раз проверить, все ли в порядке с килем.
Он залез в лодку, сел на корме и нагнулся, чтобы посветить лампой, как вдруг на него пахнуло от воды густой и тяжелой гнилью.
В тот же миг ему послышались в море хлюпающие звуки множества шагающих ног, как будто по мелководью брела большая толпа народу, приближаясь к берегу.
И вот он увидел, что из моря выходит кучка людей и направляется к сараям, их было столько, сколько обычно помещается в лодке.
Худые и костлявые, шли они, понуро согнув спины и выставив перед собой руки. Все, что попадалось на их пути, будь то камень или столб, свободно проходило сквозь их тела, их поступь была неслышной.
За первыми тянулись другие, их было много