С новой болью, выбившей из тела последние остатки кислорода, вернулся шум не только крови в ушах, но и голосов рядом и накатившая с утроенной силой тошнота. Кое-как приподнявшись на колени и опираясь ладонью, Ника согнулась. Ее вывернуло на грязную мостовую.
Совсем рядом грубые голоса, звучавшие лишь как шум прибоя в ушах, обрели четкость и смысл.
— Какая занятная киска! — тонкий, явно пацанячий голос пытался звучать нарочито по-мужски.
— Да ну ты сказал, Прыщ! Она ж тощая и блюет. Больная, небось, — лениво засомневался чей-то басок.
— Больная, не больная, а вещички потряфсти можно, — внес более рациональное предложение третий, чуть заметно шепелявя.
«Вещички», — вяло шевельнулось осознание того, что болтающиеся на плече и тянущие куда-то вбок лямки и есть сумка с ее добром, всем, собранным в дорогу на Альрахан.
Неожиданно в душе зашевелилась злость вперемешку с яростью. Отдать свое какому-то отребью, из-за того, что ты слаба и не выстоишь против троих. Да и против одного. «Не отдам!» — накатила ярость, ею обернулись боль, страхи, все напряжение истекших суток.
Альрахан, пусть не виданный прежде, не чужой совсем уж, словно сам подсказал выход. Вероника села на пятки поудобнее, прямо в сухой грязи. Вставать, чтобы рухнуть прежде, чем ноги обретут устойчивость, рисковать не стала. И вскинула голову. Проулок, всего одна дверь в каменной стене. Убежать все равно бы не получилось. Трое пробующих зубки молодчиков. Судя по виду и манере держаться, не зависящей от мира, где подобные твари обитают, натуральное пьяное отребье.
Чистой рукой Ника слазила за пазуху и вытащила подвеску, купленную в сувенирном магазинчике по случаю, — не то стилизованный кинжал, не то пляшущий язычок пламени. Не серебро или золото, обыкновенная железка.
— Ни с места! — хрипло каркнула Вероника Соколова, бывшая жительница Террона, перспективная писательница и добросовестная архивистка. Прежде, чем ближайшая гадина поймала ее за волосы, чтобы по-хозяйски намотать на кулак. — У меня дозволенный артефакт!
— Брешет? — громким шепотом неуверенно спросил шепелявый у писклявого.
— Да кто ж ее знает. Девка не местная, не альраханская, ты на одежонку-то ее глянь, — сделав полшага назад, сквозь зубы выдохнул молодчик, бегающие бесцветные глазки под белесыми ресницами не отрываясь следили за пальцами Ники, сжимающими кожаный ремешок подвески.
— А ну как мы ее ножичком пощекочем, чтоб цацку бросила? — внес ценное и, по мнению Ники, очень несвоевременное предложение крупный парень со свернутым на бок носом. Ситуация закачалась на весах сомнений.
— Вы у меня, засранцы, целыми не уйдете, — зашипела змеей занервничавшая девица Соколова, входя в роль разобиженной ведьмы. Пальцы рефлекторно скользнули по ремешку и сжали само украшение.
В тот же миг три с недоверчивой опаской взирающих на Нику подонка взвыли, схватились за животы и синхронно рухнули в позах эмбриона на мостовую. Вокруг стал распространяться очень и очень характерный запашок сероводорода.
— Хватит, девочка, хватит, а то загнутся они у моего порога, нам со стражей разбираться придется, — невозмутимый голос, раздавшийся справа, заставил Нику вздрогнуть и резко повернуть голову.
Наглухо закрытая, набранная из толстенных досок дверь была приоткрыта. На пороге, скрестив руки, стоял сухощавый мужчина неопределенно средних лет. Светлые, коротко стриженые волосы, серо-зеленые с желтыми лучиками глаза, рот подвижный, верхняя тонкая губа перечеркнута наискось белой полоской шрама. И не поймешь, усмехается этот новый участник трагикомедийного действа, разворачивающегося в подворотне, или серьезен, как смерть.
Босая пятка одной ноги потянулась, почесала под коленом другой. Широкие свободные, явно домашние темно-серые штаны, светло-зеленая рубашка, небрежность позы, весь вид незнакомца мигом превращал его из наблюдателя в хозяина положения. Потому, когда он попросил, застывшую девушку:
— Артефакт-то опусти, — Ника, не задумываясь, разжала пальцы.
Трио корчившихся издало слаженный стон облегчения.
— Они, конечно, засранцы, — почти извиняясь, сказал босоногий, — а только мать вон того мне рубашки стирает, отец этого на весь квартал знатные пироги печет, а у третьего всей родни мать-вдова, сдохнет беспутный, от горя загнется. Оставь их, лоана. Наказаны уж. Теперь не трижды, а сто да три раза подумают, прежде, чем по пьяному делу пришлых обирать.
И уже для горе-грабителей добавил:
— Брысь отсель, а с родителями я вашими завтра же потолкую.
Трое, не сговариваясь, подхватились на ноги и, как могли, пригибаясь к земле, пошатываясь да придерживая отяжелевшие штаны, припустили прочь.
— О-ой, Плетельщики Судеб, батька выпорет, — стонал сын булочника.
— Ты им помолись, что живые ушли, — верещал другой.
— Да то ж, — постанывая, соглашался единственная отрада вдовицы, — Спасибо дядьке Дарету, вмешался, никогда ж ни во что не встревал, а тут вмешался.
— Действительно, засранцы, — дернув носом, прокомментировал благоуханное отступление трех незадачливых и неопределившихся (то ли грабители, то ли насильники) преступников мужчина. Хмыкнул и кивком головы указал на открытую дверь. — Пойдем-ка, девочка.
— Спасибо вам, лоан Дарет, я Ника. Скажите, почему вы вмешались? — не спеша последовать предложению, осторожно уточнила «девочка».
— Я вмешиваюсь только тогда, когда мне платят, или чувствую интерес. Ты занятная, — невозмутимо объяснил босоногий и снова позвал: — Заходи, лоана. Во дворе есть колодец.
Проигнорировать подобное завлекательное предложение Ника была неспособна. Колодец! Вода! Возможность смыть грязь с руки и прополоскать рот, убрать горький привкус боли, унижения и страха. Дарет, даже в столь непрезентабельном, как сейчас, виде, выглядел опасным, и тем не менее, девушка почему-то чувствовала, что именно для нее опасности нет.
Маленький дворик у чернокаменного с серыми искрами слюды двухэтажного дома вмещал и небольшой садик с десятком деревьев, и колодец с журавлем на выложенном белыми булыжниками пятачке. Ника мимолетно удивилась: «Неужели вода в городе залегает так близко?» и сразу направилась к каменным же кольцам шахты. Похожий колодец был у деда отчима, в деревеньке, где как-то довелось побывать девушке.
Хозяин каким-то образом, вроде и не спешил, ухитрился опередить ее и уже вытягивал веревку с ведром наружу. Черпанул глиняной кружкой, стоявшей там же, наверху, и протянул девушке. Первым делом Ника прополоскала рот и аккуратно сплюнула под корни ближайшего из деревьев. Судя по шершавой серой коре, листикам и нежно-розовым цветкам, это было что-то фруктовое. Яблоня или ее разновидность.