Моцарт сделал вид, что ничего не слышит. Погрузился в свои мысли и представил себе, что исполняет серенаду. При этом он напевал глупый текст да Понте. Myзыка была великолепна. Никто и внимания не обратит на текст. Да, мелодия перечеркивала весь вздор о медоточивых устах и нежном сердце!
Все, готово. Серенада закончена. Наконец-то Моцарт что-то написал! Он и не думал оборачиваться. Нет, не стоит обращать внимания на Йозефу. Так и следует поступить. Моцарт действительно очень устал. От двух лишних бокалов вина и от этой тяжелой, но удачной работы. Он встанет и, не оборачиваясь, пойдет в спальню. Там специально подготовили небольшую софу. Так же, как и в гостинице «У трех львов», он ненадолго приляжет. Приляжет, наконец-то приляжет… Даже не станет снимать туфли с пряжками. Просто приляжет. Усталость сама позаботится обо всем. Конечно, сейчас ему не хватало Констанции. Моцарт думал о ней, ведь в это время они всегда ложились вместе. Среди пражской суеты лежали вдвоем на софе.
«Хороший фазан, фатальный ухажер, ухоженный фазан, прекрасная капуста, и вообще…» Моцарт потянулся и широко расставил руки. Где же Констанция? Она сейчас придет к нему. Вот она подошла. Она была уже совсем рядом. Он лежал неподвижно. Прошло две, три секунды. Моцарт не открывал глаз. Затем почувствовал, что она поцеловала его. Да, она всегда целовала его перед сном. Но почему-то в этот раз поцеловала в лоб. Почему в лоб?
Моцарт испугался и немного съежился. Он открыл глаза и увидел перед собой Йозефу. Она наклонилась к нему, словно хотела прилечь рядом.
— О Господи, — сказал он, — неужели уже так поздно? Уже четыре, пять? Даже шесть часов? Меня ждут!
Моцарт вскочил, поправил волосы и выбежал через кабинет к двери. Перепрыгивая через ступеньки, несколькими прыжками преодолел лестницу, будто за ним шились дикие звери. Затем пересек двор и вышел за ворота. Он побежал вниз, вниз, в снова ожившую долину. В голове звучала серенада. Звуки мандолины сменялись пиччикато струнных инструментов. Музыка побеждала слова о нежности и медоточивых устах.
Йозефа смотрела ему вслед, пока Моцарт не скрылся из виду. Скоро он вернется, она была уверена. Йозефа допустила оплошность — пришла слишком рано. Ее привлекла к нему эта музыка. Неописуемое счастье охватило все ее естество. Йозефа хотела поцеловать Моцарта в благодарность. В конце концов, он начал работать над оперой. Это был первый отрывок, который он создал в этих стенах! Кончиками пальцев Йозефа приподняла еще влажную бумагу и села за клавесин, собираясь сыграть. Она будет первой, кто сыграет этот отрывок, и только позже его услышит весь мир. Йозефа старалась держать себя в руках, но пальцы все равно дрожали от волнения. Она заиграла. Когда прозвучали первые аккорды, ей показалось, что Моцарт снова стоял внизу, во дворе, и пел ей серенаду. Только ей.
Глава 4
Казанова сидел в салоне дворца графа Пахты, пытаясь сосредоточиться на чтении, но его не покидали мысли о венецианском карнавале. Было несложно осуществить что-нибудь подобное. В конце концов, у него имел» и опыт. Раньше, еще в Венеции, он давал такие приемы в своих покоях. Однажды одна красавица подарила ему двадцать четыре цехина, чтобы он позаботился об оркестре, который должен был играть во время ужина. Верно, она потребовала, чтобы Казанова переоделся женщиной. Как же ее звали? Ее имя было… Но нет, Казанове не хотелось вспоминать такие истории.[6]
На этот раз оркестр был под рукой. Кстати, очень хороший оркестр. Намного лучше, чем венецианские музыкантишки, получавшие гроши за свою игру. Чаще всего они теряли терпение во время праздника и сами пускались в пляс. Музыканты смешивались с толпой танцующих, пока, ко всеобщему веселью, не оставался один-единственный альт. Небольшой оркестр графа Пахты, напротив, играл довольно слаженно. Это не был случайно подобранный оркестр, в котором музыканты играют каждый для своего удовольствия. Казанова скроет оркестр за искусно украшенной ширмой. Музыка будет доноситься из тайника и играть во время всего приема. Это понравится даже Моцарту.
Моцарт обязательно должен прийти. В конце концов, Казанова устраивает праздник в его честь. Следует пригласить Лоренцо да Понте, актеров, может быть, чету Душеков. Гостей придет немного, и они все будут словно на ладони. Подадут устриц. Да, во время приема подадут целое море прекрасных, искрящихся устриц. Л также анчоусы, запеченные мидии и камбалу под соусом. Позже принесут жаркое из цесарки, требуху, пареное мясо и дичь. Молодую зайчатину, косулю и рагу с мясом дикого кабана. В качестве гарнира следует приготовить фаршированные кабачки, фасоль и острые баклажаны. На десерт — венецианское печенье, жаренное в оливковом масле и смазанное цедрой апельсина. Это простое, но Вкусное угощение заставит забыть о количестве поглощенной пищи. И гости захотят шампанского.
Джакомо Казанова лично проследит за приготовлением ужина. Он полдня проведет в кухне и сам все попробует. Так он сможет по-настоящему насладиться тонким вкусом блюд и еще ранним вечером утолить свой голод. В отличие от гостей. Вообще-то важнее всего было поближе познакомиться с певицами — Терезой Сапорити, Катариной Мичелли и супругой директора. Во время приема у Казановы будет возможность прошептать им на ухо свое мнение об этом негодяе да Понте и о его тексте. Нужно сказать, насколько ужасен текст. Он не только испортит всю оперу, но и исказит музыку. Но Казанове следовало быть очень осторожным — с каждой нужно говорить отдельно. Синьор Джакомо не боялся этого. В былые времена ему приходилось иметь дело и не с такими женщинами. Он переманивал их на свою сторону, ухаживая за ними часами, а порой целыми днями. Едва ли кто-то мог отказать ему.
Почему же ему так не хотелось об этом думать? По чему не хотелось вспоминать о прошлом? Потому что он ненавидел свой возраст. Казанова был уже не в состоянии наслаждаться всей полнотой чувств — любо вью и вожделением, которые становились достойным завершением любого праздника! Раньше он готовил приемы только с одной целью — увенчать их достойным финалом. Заманить одну, двоих, а то и троих женщин в свои покои. Устрицы лишь пробуждали желание. Сотни устриц. Казанова целовал красавиц, поедая ужин, который превращался в эротические игры, и постепенно переходя к более изощренным плотским наслаждениям: к раздеванию, любованию обнаженным телом и умению полностью отдаться страсти.
Казанова мог бы целыми днями рассказывать об этом. Нет, не днями, а неделями. Раньше он любил поговорить на эту тему. Но тогда синьор Джакомо еще мог добавить к своим историям одно или два приключения. Однако сейчас ему ничего не удастся, хотя с возрастом он научился еще искуснее обращаться со словом. Да, только с возрастом приходит умение намекать и свободно высказывать свои мысли. В молодости ему приходилось рассказывать чужие истории или импровизировать. На ходу придумывать комедии.