Я вижу в зеркале веночек седых волос, окружающих блестящую лысину, лукавый взгляд усыпанных морщинками глубоких глаз. Симпатичный старикан и эрудирован весьма, с таким и поспорить приятно.
— Кое в чем, маэстро, вы правы, но, думаю, не стоит так драматизировать положение. Важно не какие волосы, а что под ними. Длинные волосы были и у Гоголя и у Белинского…
— Им я прощаю, особенно Гоголю. Но назовите мне хоть одного гривастого, который сделал бы для человечества столько же!
— Уж не считаете ли вы, что длина волос обратно пропорциональна уму? — смеюсь я.
— Безусловно! — подтверждает парикмахер. — Львиную гриву отращивают для чего? Чтобы прикрыть ослиные уши! Вот вы, сразу видно, человек неглупый, потому и носите короткую прическу.
— Спасибо, маэстро, вы очень добры, — церемонно кланяюсь я. — И все-таки мне почему-то не верится, что вы целыми днями сидите без работы.
— Слезы, а не клиентура, — безнадежно машет рукой мастер. — По сравнению с прежним временем…
— Ну вот в воскресенье, например, неужели никого не было? — приступаю я наконец к делу.
Мастер щедрой кистью намыливает мне щеки.
— В воскресенье, я отлично помню, было всего пять клиентов. Как вы думаете, могу я выполнить план с таким мизером?
— И среди пяти ни одного молодого?
Парикмахер помолчал, вспоминая.
— А вы знаете, был один. Он мне запомнился тем, что единственный из всех захотел расстаться со своей гривой… Клиент, пожалуйста, не дергайтесь, если не хотите, чтоб я вас порезал.
Я согласен уйти отсюда весь залепленный пластырем. Неужели удача?
— Он что, попросил постричь его наголо?
— Ну, до такой крайности не дошло. Я просто сделал ему нормальную, человеческую прическу. Но чем он совсем уж меня потряс, так это просьбой сбрить ему баки… Ну вот, вы опять мешаете мне работать. Что это с вами? Так спокойненько сидели и вдруг…
— Не обращайте внимания! И чем он это объяснял?
— Смешно сказать — он говорил, что баки его заставляет сбрить любимая девушка.
— Даже так? Интересно…
— Да, я тоже удивился. Такой странный каприз.
— Вы не могли бы поподробней описать его внешность?
Парикмахер сразу становится предельно серьезным.
— Простите, с кем имею честь?
Я вынимаю удостоверение, раскрываю. Мастер делает таинственное лицо, зачем-то прикрывает дверь.
— Не в обиду будь вам сказано, я сразу догадался, что сели вы в мое кресло неспроста. Почему? Поживите с мое — не будете спрашивать. Зачем деловому человеку стричься, если неделю назад он уже был в парикмахерской? Две? Ну так я нанемного ошибся. Значит, вас интересует тот юноша? Скажу вам сразу — на преступника он непохож. Во всяком случае, это не ломброзовский тип. Если он что-нибудь и сотворил, то, по всей вероятности, случайно.
— Однако скрывается от правосудия этот юнец довольно умело.
— Вы полагаете, он сбрил баки, чтобы изменить внешность? А вы знаете, очень может быть. Мне это как-то не приходило в голову.
— Что вам еще запомнилось?
— Знаете, очень заурядная внешность, не за что уцепиться глазу. Баки были единственной примечательностью. Теперь вам будет тяжелей его искать.
— Зато появилась косвенная улика. Без основательной причины с баками не расстаются. Сколько я вам должен?
— По прейскуранту — семьдесят копеек. А дальше что ваша совесть подскажет.
Я протягиваю рубль.
— Достаточно?
— О, молодой человек, у вас очень красноречивая совесть…
Неуловимым движением старый мастер опускает рубль в карман халата, нежно очищает щеточкой воротник моей куртки. Сервис на уровне мировых стандартов! И всего за тридцать копеек…
Освященный материальной заинтересованностью обряд очищения закончен. Попрощавшись, я иду к выходу.
— Постойте! — останавливает меня неуверенный голос. — Не знаю, пригодится ли это вам… От него пахло бензином… Странно — воскресный день, и костюм на нем был выходной, и галстук по последней моде. И все же я уловил запах бензина, очень слабый, едва заметный… Понимаете, он резко контрастировал с привычными парфюмерными ароматами.
— Вы думаете, это имеет отношение к его профессии?
Мастер озадаченно трет подбородок.
— Вот только сейчас я почувствовал, как тяжело произнести решающее слово. Я сегодня был не в меру болтлив и наверняка наговорил много лишнего… Но когда от твоего слова зависит чья-то судьба, я не могу… я не знаю…
По дороге в райотдел я заворачиваю в одно развеселое место. На почтительном отдалении от жилых домов, посреди небольшого пустыря расположилась цистерна с пивом, прозванная местными остряками «Магниткой» за неотразимую притягательность. Сюда в надежде «пообщаться» собирается самый разнокалиберный люд. Большинство, конечно, составляют рядовые пивохлебы. Однако попадаются среди них и тунеядцы, и алкоголики, и даже лица, объявленные во всесоюзный розыск. И хоть я не великий любитель пива, решаю пристроиться к длинному хвосту очереди. Долго ждать? Тем лучше. Будет время присмотреться к публике — не исключено, что здесь могут оказаться интересующие нас люди.
Очередь продвигается довольно резво, и вот я у цели. Толстушка продавщица с хитрющими карими глазами обслуживает меня по первому разряду — с отстоем и доливом. Уверен — видит меня впервые, где работаю, не знает и все же выхватила наметанным глазом из массы рядовых потребителей.
Беру свою кружку, отхожу в сторону и вдруг вижу старого знакомого. Гриша Прибылов по кличке Кирпич (это прозвище ему дали за багрово-красный цвет лица), окруженный группой собутыльников, рассказывает очередной эпизод из своей бурной жизни. Я особенно не вслушиваюсь, но улавливаю, что речь идет о субботнем «балдеже» в строительном общежитии.
Вдруг Прибылов вгляделся и, раскинув руки, пошел на меня.
— Здравствуйте, товарищ начальник! Каким ветром занесло к нашей «Магнитке»?
Собутыльники, с хмурой опаской поглядывая на меня, начинают понемногу рассасываться. А Прибылов уже рядом со своей хмельной ухмылкой.
— Товарищ Агеев, хоть пивом и не положено, хочу с тобой чокнуться. Потому что правильный ты человек и вовремя предостерег от пагубного шага…
Действительно, был такой эпизод в жизни Гриши Прибылова. Стало нам известно о готовящейся краже из продовольственного магазина. Вызвал я Прибылова в отдел и дал понять, что милиция все знает, посоветовал отговорить своих дружков. Те не послушались и подзалетели. На Гришу этот случай подействовал отрезвляюще: стал меньше пить, устроился на работу…
— Дим Димыч, ты меня уважаешь? — тянет Прибылов ко мне мокрые губы.