Читать интересную книгу Долг - Абдижамил Нурпеисов

Ты улыбнулся, не переставая удивляться столь страстному жизнелюбию крохотного божьего создания. Они перенесли нелегкую зиму, избежали сотни опасностей и вот теперь как ни в чем не бывало радуются благим переменам в жизни и с упоением, без оглядки предаются своим весенним трудам. Нет, это все-таки поразительно. И уж как понять, что они намного раньше и острее нас чувствуют любой знак, любые изменения природы, безошибочно определяя, каким будет год. Поглощенный лекциями, сессией, ты и не заметил, как пришла весна. А они, должно быть, уже давно празднуют возвращение тепла и света. И их радостные хлопоты передались, взволновали тебя тоже. Не будь птах, ты бы, пожалуй, мог и проморгать весну. Ощущал бы тепло, видел бы распускающиеся почки, щурился от солнца, но по-настоящему весны не почувствовал бы. И потому по-детски обрадовался, что чудотворное время года, пробуждая и обновляя мир, не миновало тебя, своей будоражащей свежей струей влилось в твою грудь... Неизъяснимый восторг, охвативший и тебя, требовал сиюминутного ответного действия. Подхватил и помимо воли понес неизвестно куда. Ты испытывал радость и необыкновенную легкость. Тебя влекло в неведомое, манило, торопило, и ты, не чуя под собой ног, бежал, бежал без оглядки, точно ошалелый, и не было тебе дела ни до трамваев, грохочущих мимо, ни до шумной уличной толпы, бросавшей на тебя недоуменные взгляды. Ты пришел в себя, лишь очутившись перед трехэтажным светлым зданием, которое несколько месяцев так упорно обходил стороной. Ты стал как вкопанный, переводя дух. Да, тот день и в самом деле был роковым в твоей жизни... Но это узнать тебе было суждено много позже. А тогда будто некая таинственная сила на время лишила тебя воли, и все, что делал ты в тот день, происходило почти неосознанно, как в бреду, само собой, так по крайней мере, казалось тебе потом, когда ты пытался шаг за шагом восстановить свои действия. Ты и по улице-то бежал, ликуя так, будто воскрес твой родной отец, бог весть уже когда истлевший на кладбище за рыбачьим поселком... во весь рот улыбался, как блаженный, каждому встречному, как бы приглашая всех порадоваться вместе с тобой. Влетев в здание института, ты ошалело глядел вокруг и потом все с той же легкостью на душе и в теле бросился было по лестнице вверх, преодолевая одним махом по две-три ступеньки. И вдруг... будто уперся в невидимую стену, чувствуя, что покидают силы, схватился за перила: с верхнего этажа в окружении подруг спускалась тебе навстречу Бакизат... вот и она тебя заметила. И ты обратил внимание, как она изумилась... видимо, твоему, как всегда, неурочному появлению. Бойкий стук каблучков на мгновение будто запнулся, сбился со своего всегда уверенного ритма. Она дернула за рукав шедшую рядом стрекотуху и что-то шепнула ей на ушко. Сердце твое замерло; кажется, ты догадался, что она сейчас скажет своей насмешливой подружке. Неужели опять о надушенном платке в потной ладони? Красивые, одна другой наряднее девушки показались тебе злыми фуриями, ты стоял как истукан, не осмеливаясь поднять на них глаз. Стоял в растерянности, не зная и не представляя себе, как быть, как поступить, когда эти насмешницы, готовые в любую минуту прыснуть, обжигая тебя огнем любопытных глаз, проплывут мимо. О твоем состоянии, должно быть, Бакизат первая догадалась. Пропустив вперед отчего-то загадочно потупившихся, посерьезневших сразу подруг, сама она чуть поотстала. Не знал ты ее намерений, но на всякий случай посторонился, прижимаясь к стенке так, будто хотел слиться с нею. Бакизат, сделав к тебе шаг-другой, молча взяла тебя за руку, слегка стиснула ее.

— Жадигер... — необычно мягко и ласково прозвучал ее голос. Ты, кажется, прежде ни разу еще не оставался с ней вот так, наедине. И не мог прийти в себя. — Где ты бываешь? Что-то совсем не показываешься...

— Времени, знаешь... Лекции...

— Понимаю, конечно, к госэкзамену готовишься?

— Да... к нему... к госу. А вы?

— Мы тоже. Как раз хотели сейчас в городскую читалку.

— Ну, тогда иди... догоняй. Я так просто... Проходил мимо...

— Хорошо, что ты пришел. А то бы еще немного, и я, наверное, сама...

«Неужели правда?» Горячая волна поднялась, прилила к сердцу, окатила измаявшуюся за эти бессчетные дни душу. А притихшая рядом с тобой Бакизат отчего-то посмотрела на тебя один, потом другой раз. И почему-то дольше обычного задержала взгляд черных глаз и вдруг, отчего-то смутившись, вся вспыхнула. Поспешно отвела вмиг наполнившиеся слезами глаза и, кусая губы, быстро-быстро заморгала длинными ресницами...

— Что с тобой?.. Ба-ки-зат...

— А, так... не надо... Не обращай внимания, — Бакизат отвернулась, сморгнула слезы, и через мгновение на лице ее появилась смущенная улыбка, — видно, устала... Нервы...

Ты и сам сейчас видел, как осунулась она, поблекла за те дни и недели, когда ты не видел ее. Черные влажные глаза устало прятались за густыми ресницами.

— Что это ты испачкался? Повернись-ка немножко. Повернись!

Ты не сразу понял, что от тебя требуется, потому недоуменно посмотрел ей в глаза. Она молча улыбнулась, зная, что ты всегда готов беспрекословно исполнять любое ее желание или каприз. И, не дожидаясь, так же молча повернула тебя мягким движением и стала отряхивать со спины известку, в которой ты измазался, уступая давеча дорогу девушкам.

У тебя голова закружилась. Слабость ударила в ноги. «О боже... боже мой! Не во сне ли... все это?»

— Следил бы за собой, — участливо, как своему, сказала она, почти развеяв твои сомнения. Все не зная, верить или нет, ты во все глаза тревожно и радостно глянул на нее. Но как изменилась она! Раньше... при встречах, бывало, не прочь была и пошалить, с чисто девчоночьим удовольствием подтрунить над тобой. И каждый раз подворачивались ей на язык какие-то неожиданные, озорные слова. То, бывало, с усмешкой при всех спросит: «Не завел еще себе зазнобу?..» В другой раз вроде весело рассмеется: «Когда женишься? Хоть бы на свадьбе твоей Погулять!»

А теперь... нет, ничего нельзя понять. И отчего-то вдруг закружилась голова. Прислониться, опереться бы обо что-нибудь. Может, это всего-навсего сон? Что ж, тогда, выходит, это во сне кружится голова? И вся твоя нежданная, еще не уверенная в себе радость, от которой так гулко колотится сердце и хочется куда-то бежать и бежать, это не явь вовсе, а все тот же сон, его продолжение? Да и впрямь, с какой бы стати обрушиться на тебя такому счастью? И потому, как во сне, перед твоими глазами дрожит, зыбится горячее марево со стучащей в висках кровью. И не знаешь, какому из навалившихся разом чувств поверить. Счастью или сомнению. Надежде или страху. Ты только бросаешь на Бакизат пытливо-робкие взгляды и тут же поспешно отводишь глаза. Потому что хочешь и в то же время не можешь задержать взгляд на непривычно тихой и усталой, чем-то подавленной девушке. Или ты ее, бледную, будто опавшую с лица, тоже видишь во сне? Иначе куда подевалась ее прежняя девически горделивая осанка? Где ее озорство и лукавые искорки в черных глазах? Вот она стоит возле тебя вся поникшая и дрожащими пальцами беспрестанно и нервно теребит пуговицы на кофточке... Пос-той?..

И с болью вдруг вспомнил недавний разговор аральских ребят, которые говорили, что... что, мол, Азим затеял женитьбу на ней и, объявив даже день свадьбы, потом ни с того ни с сего вдруг сам ее расстроил. «Выходит, правда?! — тонким комариком в голове звенела назойливая мысль. — Выходит, правда и то, что Азим будто бы решил жениться на какой-то своей сокурснице». Так оно позже и случилось. Но в тот роковой день, когда ты стоял на лестнице ЖенПИ рядом с Бакизат, во все это еще не верилось. «Не может быть...» — думал ты тогда. Бакизат, видимо поняв, о чем ты подумал, перестала теребить пуговицу, и на ее лице промелькнула какая-то тень беспокойства.

— Как... из дома письма получаешь? — спросил ее.

Бакизат молча кивнула. Надо было отвлечь ее от грустных мыслей, рассказать что-нибудь смешное и веселое, не то, казалось, вот-вот она разревется. Но не знал, о чем говорить. О чем?.. А ведь когда валяешься на железной койке в общежитии, в голове роятся одни красивые слова и возвышенные мысли... Надо же, а... Сейчас, в нужный момент, все разлетелись, как вспугнутые невесть чем воробьи. В голове до жути было пусто, и в растерянности ты беспомощно озирался вокруг. Не рассказать ли ей о тех суетливых птахах на ветках старого тополя, об их удивительном жизнелюбии... Но тут Бакизат чуть приметно усмехнулась:

— Ты что... скучаешь, небось, по аулу? — Она посмотрела на тебя долгим изучающим взглядом.

— Не знаю, почему… не могу что-то привыкнуть к городской суете. Понимаешь, шум, грохот, суматоха. Все куда-то спешат, бегут, толкаются. Всюду машины несутся косяками... Знаешь, иной раз прямо заткнул бы уши да закрыл глаза...

Чем больше ты, увлекаясь ходом своей неожиданно подвернувшейся мысли, говорил, тем удивленней она смотрела на тебя, видимо стараясь понять, вникнуть в состояние твоей души, которое, к ее огорчению, не укладывалось в голове никак.