Читать интересную книгу Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет" - Петр Попов

– Кто там?

Вызов

Появление Озрика разрушает ожидание. Наконец-то! – И Гамлет, и Горацио прекрасно понимают, что Озрик – посланник Клавдия. Итак, началось!

Перед нами опять «новый» Гамлет. Он вновь берет инициативу в свои руки, но при этом ведет себя весьма странно: вместо того, чтобы подогнать Озрика, узнать у него скорее о цели его прихода, Гамлет почему-то постоянно сбивает его с толку, оттягивает выяснение обстоятельств. Он откровенно издевается над вестником короля, передразнивая «изысканный» стиль его речи, заставляя надеть шляпу. Гамлет так откровенен в своей иронии, что, думается, совершенно не обязательна ремарка «Вполголоса...» по отношению к этому обмену репликами:

 Гамлет

– Знаешь ты эту мошку?

 Горацио

– Нет, милорд.

 Гамлет

– Твое счастье. Знать его – не заслуга… Поставь скотину царем скотов – его ясли будут рядом с королевскими.

Сразу при появлении Озрика Гамлет преобразился. В нем вновь на какой-то миг берет верх бойцовское начало, и, как бы бросая вызов самой Судьбе, начинает он с издевательства над противником, откровенно вслух обсуждая с Горацио личность Озрика. Однако с этим «мальчиком» шутки плохи. Это даже не Розенкранц или Гильденстерн. Не моргнув глазом, он пропускает мимо ушей все колкости принца. Он так и не надел шляпу, он довел до конца свою миссию, он во всем настоял на своем, и Гамлету остается только заняться вещами куда более существенными, чем словесные выпады против королевского холуя. А нам гораздо интереснее все, что скрыто за внешней стороной этого состязания в остроумии.

Что касается Озрика – ему очень легко сносить насмешки принца: ведь кроме профессиональных хамства и выдержки, он обладает еще одним качеством – знанием предстоящих событий. Конечно же, правы те комментаторы, которые утверждают, что Озрик был посвящен во все тонкости заговора против Гамлета. Именно он потом и подсунет Лаэрту нужный клинок (Король: «Раздайте им рапиры, Озрик»). Поэтому сейчас, зная, что перед ним уже практически труп, Озрик легко «прощает» Гамлету его издевательства, с мстительным наслаждением представляя дальнейшее. С каким нескрываемым удовольствием расписывает он достоинства Лаэрта, «настоящего джентльмена» (не то, что некоторые!), как он смакует прелести отделки оружия и достоинства коней, выставленных в качества заклада на поединке. Ведь это все вещи, имеющие для него безусловную жизненную ценность: он вообще, видимо, умеет жить со вкусом, получая наслаждения от всех материальных благ. В этом тоже есть свой скрытый смысл: вот сейчас ты, принц, издеваешься надо мной, но я-то останусь жить и буду счастлив, окружая себя изящными предметами роскоши, вращаясь в кругу людей порядочных и утонченных, а ты через полчаса сдохнешь в муках. Так что корчи умника, пока жив!..

Гамлету значительно сложнее. Он чувствует, что наступил решающий момент. Сейчас нужно сохранить хладнокровие, нужно найти какую-то опору. Проще всего эту опору обрести одолев, подавив кого-то, вот хоть это ничтожество. Все-таки не забыт прошлый опыт, не так легко полностью отрешиться в этом жестоком мире от въевшейся в твою натуру привычки топтать ближнего! – Но оказывается, что даже с Озриком не удается справиться принцу: тот нагло выдерживает все оплеухи и даже позволяет себе вполне откровенно (хотя так, что не придерешься) издеваться над Гамлетом, намекая, что до Лаэрта принцу далеко как по части воспитанности, так и по навыкам фехтовальщика: «Король, сэр, утверждает, что при обмене ударами Лаэрт в двенадцати схватках возьмет верх над вами не более чем на три удара». А потом, получив согласие Гамлета на поединок с Лаэртом, обменявшись с принцем последними любезностями, Озрик, наконец, нахлобучивает на себя шляпу уже без приглашения со стороны принца, о чем свидетельствует Горацио: «Побежал, нововылупленный, со скорлупой на головке».

Гамлету только и осталось, что излить свое раздражение в гневной тираде по поводу того, что «Таковы все они, нынешние». Он еще не успел придти в себя, не успел осмыслить происшедшее, как уже является некий лорд (у нас – опять Вольтиманд) с тем же предложением, что и Озрик.

Зачем понадобился Шекспиру этот второй вестник, которого обычно бесследно изгоняют из спектаклей? Неужели драматург перед самым финалом трагедии так нерасчетливо тратил сценическое время? Или он не хотел отдать Озрику (как часто это делается режиссерами) пожелание Гертруды о том, чтобы Гамлет перед состязанием помирился с Лаэртом? – Думается, дело вовсе не в нерасчетливости и не в щепетильности Шекспира. Действительно, мог ведь и Озрик передать просьбу королевы. Нет, драматургу важно создать ощущение травли. Гамлет обложен, как волк, со всех сторон. Только что был Озрик, теперь лорд. На принца явно оказывается давление. Становится понятно, что если бы Гамлет передал через Озрика отказ королю, то его заставил бы дать согласие этот лорд, а если и тут не получилось бы, то Клавдий прислал бы нового гонца… По всему видно, что король решил покончить с принцем немедленно. И Гамлет не может не почувствовать этой травли, не зря у него так «нехорошо на душе» после общения с посланцами Клавдия.

Есть и еще один существенный момент: желание Гертруды помирить Гамлета с Лаэртом, что, действительно, звучит гораздо убедительнее в устах другого, более нейтрального, нежели Озрик, порученца. Видимо, королева испытывает тревогу по поводу состязания, она чувствует, что что-то затевается против ее сына, который теперь стал так дорог ей. Своим пожеланием она пытается остеречь Гамлета, подсказывает ему способ защиты. Действительно, Лаэрту (мы это увидим) будет гораздо труднее общаться с Гамлетом после христианского шага принца к примирению с противником. Но вот для Гамлета, для того нового Гамлета, который робко и мучительно пытается появиться на свет у нас на глазах, эта просьба Гертруды имеет и еще более глубокий смысл: «Она учит меня добру». Ведь он и сам, еще до прихода Озрика, хотел помириться с Лаэртом. Кажется, вот-вот откроется Гамлету нечто новое в этой бесчеловечной жизни, вот сейчас он примет, наконец, для себя за образец идеалы добра и любви к ближнему. Еще чуть-чуть, и...

– Но Горацио возвращает его к реальности: «Вы проиграете заклад, милорд». Предчувствуя подвох, Горацио пытается предостеречь принца от опрометчивых решений.

Состязание, как таковое, мало волнует Гамлета. Он готов встретить свою Судьбу, готов вверить себя небесным силам:

«На все Господня воля. Даже в жизни и смерти воробья. Если чему-нибудь суждено случиться сейчас, значит, этого не придется дожидаться. Если не сейчас, все равно этого не миновать. Самое главное – быть всегда наготове. Раз никто не знает своего смертного часа, отчего не собраться заблаговременно? Будь что будет!»

Вот и вернулся принц в мир нормальных представлений о добре и зле, Гамлет, несмотря на затаенную тревогу, пожалуй, даже рад тому, что сейчас, наконец, все станет ясно, сейчас, вероятно, произойдет нечто, что снимет с него ответственность выбора решений. Однако, какая чудовищная усталость слышится в его словах, как безнадежен его фатализм! «Будь что будет!» – удивительная антитеза к «Быть или не быть...» Было: «To be, or not to be…» – стало: «Let be». В этом весь Гамлет, вся его переменчивая натура.

Развязка

Сам поединок (с точки зрения зрелищной) интересовал меня меньше всего: право, если бы прием, в котором сценический бой вовсе отсутствовал, не был блестяще изобретен в спектакле Ю.П.Любимова, я тоже искал бы средства отказаться от «фехтования». Стилевая же логика нашего спектакля подсказала иной ход, который в какой-то мере тоже разрушал зрелищный эффект эпизода, что позволило сосредоточиться не на том, как владеют оружием дуэлянты, а на сути происходящего. Мы исходили из того, что «бой» по внешним признакам – спортивное состязание со всеми вытекающими из этого аксессуарами: судьями, рапирами вместо боевых клинков, фехтовальными масками. И потому, ставя поединок, мы стремились в его образе передать впечатление, производимое сегодняшним состязанием рапиристов с характерными скупостью и ограниченностью движений, короткими атаками и моментально заканчивающимися схватками.

Гораздо интереснее то, что происходит до поединка и во время его с людьми.

Вот в зал ввалилось все окружение Клавдия, – все эти озрики, вольтиманды, офицеры. Нет только священника, он не принимает участия в подобных «безобразиях». Почему-то первая реплика у Клавдия:

– Стой, Гамлет. Дай соединю вам руки.

– Что произошло? Почему король останавливает племянника? Почему от короля исходит инициатива примирения противников, будто Гамлет не хочет мириться с Лаэртом? Но ведь мы могли убедиться, что таково было его собственное желание, Шекспир не случайно подчеркнул это. Так что же, выходит, сейчас, когда настало время выполнить благое намерение, Гамлет от него отступился? – Не думаю. Поэтому мы прочли происшедшее следующим образом: