Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ефимия судорожно сжимала руку рукою. Если бы давно вот так открылся Мокей! Вечно молчал, сопел себе в бороду, свирепостью душил, а от сердца слова ни разу не обронил.
– Озрись, озрись, Ефимия! Отринь туман тот. Клятву дам: на руках носить буду. В городе жить будем. Без бога, без Исуса.
Ефимия готова была втиснуться в подушку:
– Не будет того, не будет! Изыди, изыди! Богородица пречистая, спаси мя!..
Мокей глянул на иконы в переднем углу:
– Пощепал бы их! Со богородицей, со святыми угодниками, со Исусом. Ладно, молись.
И ушел.
Ефимия не могла оторвать взгляда от двери, за которой скрылся Мокей.
Он ли был в избе? Мокей ли?
VI
Не удалось Мокею обмолотить апостолов и верижников. Как только высунул голову из сенной двери на улицу, в тот же миг в шею впилась веревка. Не успел рукой взмахнуть, как дыхание перехватило. Третьяк постарался с Микулой.
Захлестнув удавкой, повалили и руки заломили за спину да веревками связали. И ноги стянули в кучу.
– Не удушили? – пыхтел Микула.
– Экого в час не удушишь, – ответил Третьяк и чуть отпустил веревку на шее Мокея. Тот со свистом набрал воздух, узнал Юсковых.
– На огонь поволокете? – спросил. – Исус-то, он с огнем да с ворами и грабителями за одним столом трапезу правит.
Третьяк, долго не раздумывая, завернул в сени, нашарил там какую-то тряпку, помойную, должно, и этой тряпкой упаковал срамную пасть богохульника.
Подняли и потащили к избе Филаретовой на судный спрос…
По всей общине – вопль и стон…
Мыслимое ли дело: еретик пощепал древнейшие иконы! Такого не зрили отроду до нынешнего века. Старушонки ревели в голос. Старики изрыгали проклятия. Молодые мужики и молодухи набожно крестились. Ну, а пустынники-верижники – тут и говорить нечего: источались в вопле, как ветер в свисте в зимнем лесу.
Со всех землянок и избушек бежали мужики и бабы к избе Филарета, чтоб откреститься от еретика и отвести от себя кару господню.
Возле избы Филарета, на той самой телеге, где когда-то скрывался беглый каторжник Лопарев, соорудили стол, накинув на телегу скатерть, а на ней – щепы от древних икон. По краям телеги свечи зажгли.
Сытый чернобородый Калистрат, умильный и благостный, торжествующий свою полную победу над Филаретом, возвышался возле телеги в облачении духовника. И крест золотой на цепи, и посох новый с золотым набалдашником от старого, и голос зычный, и в академии побыл к тому же. По всем статьям – архиерей.
Мокея поднесли к телеге, развязали ноги.
– Выньте кляп, – повелел Калистрат и приказал, чтоб привели старца Филарета.
Низвергнутый духовник идти не мог; паралич хватил. Правая рука и нога чужими стали, и рот перекосился. Легко ли было пережить, как сын Мокей щепал самого Исуса?!
Отца и сына поставили рядом. Двое верижников поддерживали старца под руки.
Калистрат помолился, начал спрос:
– Сын ли твой Мокей стоит рядом?
У Филарета что-то забулькало в глотке, не разобрать. Калистрат протянул руки к общинникам:
– Братия и сестры многомилостивые! Зрите, зрите, вот он, пред очами вашими старец Филарет. Поднимали вопль, што я под спудом держу Филарета и посох отобрал силой, а того не ведаете, как я сбил тем посохом рога сатаны с башки старца.
Пронесся глухой стон: «Оглаголать, оглаголать еретика», – что означало: обвинить. И Калистрат «оглаголивает»:
– И вот, братия и сестры, заявился ноне вечером Мокей, сын Филаретов. Кабы старец не осквернил Исуса, и творца нашего, и духа святого, разве свершилось бы экое святотатство?! Зрите, иконы наши в щепу обратились. Образ Спасителя…
Калистрат перечислил иконы.
Суеверная толпа старообрядцев придвинулась к телеге, требовала выдать еретика Мокея, чтоб тут же растерзать его и в Ишиме утопить.
Протодьяконский бас Калистрата угомонил единоверцев:
– Волки вы али праведники? Под богом вы стоите али под сатаной? – и ткнул ладонью в небо.
Мокей слушал, понимал и ухмылялся. Калистрат дурачит мужиков и баб, а сам себя почитает «вседетельным» – совершенным.
– Ты веруешь в бога, Мокей, сын Филаретов? – толкнул бас Калистрата.
– А ты веруешь, вседетельный Калистратушка? Али притвор едный, штоб брюхо набить дармовой снедью? Эко! Он верует! Чей крест носишь? Филаретов! Четыре фунта золота! С этим крестом отец мой Казань брал, а ты его себе нацепил. Хвально!
Калистрат затрясся от злобы:
– Веруешь в бога али нет? Глаголь, брыластый сын еретика!
– Ты сам брыластый боров!
Как можно стерпеть такое поношение? Духовник Калистрат – да брыластый – толстогубый, значит, срамной!
– В третий раз вопрошаю: веруешь в бога?
– А ты сам зрил бога? Исуса зрил? Угодников зрил? И где они, сказывай! На небеси? На тучах али под туча-пи? На звездах сидючи али под звездами?
– Еретик, – возвестил Калистрат.
– Такоже ты, брыластый, еретик, паче того – мытарь хитрый!
– Еретик, еретик, промеж нас, братия! – орал Калистрат.
– Брыластый боров, вор, мытарь, крыж римский! – отвечал Мокей.
Верижники попадали на колени от богохульства Мокея. Старухи визжали. И вдруг возле телеги появилась Ефимия в черном платке, укутанная до шеи в синее покрывало. Как она в таком одеянии прошла к телеге, никто не заметил. Приблизилась к Калистрату, распахнула на груди покрывало, спросила:
– За что мне перси жгли железом, Калистрат, скажи? И ты зрил то и молчал. Глядите, люди, как мне праведники Тимофей, Андрей и Ксенофонт жгли железом перси и на иконы молились. Глядите! И под теми иконами сына мово и Мокея, Веденейку, подушкой удавили. Бог ли то заповедовал, скажите?!
Толпа притихла, замерла.
Старухи испуганно отпрянули: срам-то какой! Ефимия-то совсем сдурела – голые перси выставила на судном моленье!
– Голую меня пытали старцы, жгли огнем да на иконы молились! И то творилось по воле изгоя Филарета, сатано треклятого! И бог то заповедовал, скажите?
У Калистрата жилы вздулись на лбу. Он до того взмок в своей иоановской верблюжьей рубахе, что даже чувствовал, как по ложбинке спины течет пот.
– Мучение ты приняла во имя господа бога нашего, Ефимия! – ответил Калистрат и гаркнул во все горло: – Помолимся, братия и сестры, за мученицу Ефимию!
Помолились, пропели аллилуйю.
– Поди теперь, Ефимия. Негоже стоять как-то, – погнал Калистрат.
Ефимия не уходила.
– Мокея развяжите. Не делайте суд божий своими руками. И сказано в Писании: «До семи раз прощать брату моему, согрешившему против творца нашего?» И сказал Исус: «Не говорю до семи, а до семижды семидесяти раз». Тако ли в Писании, Калистрат? Калистрат подтвердил.
– Сына мово и Мокея удушили. Чей грех?
– Изгоя Филарета! Сатано!
– У сатано были руки старцев: Тимофея, Ксенофонта, Андрея. Пошто не судите их, мытарей?
Верижники закричали: гнать бабу! Но Ефимия требовала свое:
– Не судите мытарей, не судите Мокея. Иконы он порубил в беспамятстве. И бога отринул от тяжести. Пусть идет в мир и там узнает: есть бог или нету. Развяжите его!
Третьяк подскочил к племяннице, чтоб увести ее, но помешал Лопарев.
– Мокея судите – судите меня! – кричала Ефимия. – Жгите огнем, и тогда погибель всем будет за мытарство, тиранство! И сказал Исайя…
Калистрат сообразил, что решение надо принимать немедленно и что брыластого еретика Мокея не удастся сжечь, если оставить в живых Ефимию. А разве можно тронуть благостную мученицу, не посрамив самого себя?
– Братья и сестры, – затянул Калистрат, – отторгнем еретика, яко не бымши с нами. Уйдешь ли ты сам, Мокей Филаретов, али гнать тебя батогами связанного?
Мокей умоляюще воззрился на Ефимию.
– Подружия моя, Ефимия, пусть со мной уйдет. Не жить ей с вами, мучителями! Уйдем, подружия.
Ефимия откачнулась, молитвенно сложив руки на груди. А со стороны женщин и даже старух пронесся вопль:
– Не уходи, благостная! Не уходи. На кого ты нас покидаешь, скажи?
– Со Исусом оставайтесь! – ответил Мокей. – Со Калистратом-гордоусцем.
– Батогами гнать еретика! Батогами!
– Подружия, уйдем! – звал Мокей супругу свою.
– Не будет того, Мокей Филаретов. Не была я твоей подружней, а черной рабыней, сенной девкой в избе Филаретовой. Веденейку мово мучитель отторг от груди моей и удушил! Не стало Веденейки, чужие мы вовсе, Мокей Филаретыч. Прощевай! Пусть настанет в душе твоей просветление.
– Оно у меня настало, – не сдавался Мокей. – Озрись, могет, и ты станешь, как я.
- 70-летие Великого Октября в ЧССР - Владимир Земша - Историческая проза
- Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды - Семен Бабаевский - Историческая проза
- Свет мой. Том 2 - Аркадий Алексеевич Кузьмин - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- Юрий Долгорукий. Мифический князь - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Люди остаются людьми - Юрий Пиляр - Историческая проза