Езда на собаках
Собачий хомут, или алык, употребляемый туземцами приморья, во всем сходствен с описанным Крашенинниковым при объяснении способа езды камчадалов, то есть состоит из двух петель, которые надеваются на собаку через правую или левую лопатку передних ног, наблюдая, чтоб нахвостник, которым собака привязывается к нарте, всегда был между ею и нартой.
Длина нарт приморцев бывает от 8 до 12 футов, но у квихпагмютов строят нарты с лишком за 20 футов – на них они перевозят свои байдары и байдарки при отправлении на весенние промыслы.
Алеут на промысле
Рисунок М. Тихановаemp1
Лапки – род лыж, но только лыжи делаются из тонкой выгнутой доски, подшитой снизу тюленьей шкурой или камосами213, а лапки сгибаются из четырех трехгранных брусков, связанных попарно; передний конец лапок разводится от 7 до 10 дюймов шириною и кверху загибается, а задние концы парных брусков связываются вместе без развода и выгиба; к средине лапки вставляются две распорки, расстоянием одна от другой в меру ноги, и пространство между ними оплетается оленьими петлями для надевания на ногу. Из оленьих же петель привязываются путцы. Чтоб след, оставляемый на снегу, более уминался, остальное пространство лапок переплетается тонкими сеточными маклячьими ремнями. Длина лапок у приморцев не более 3 футов, у соплеменных им кускоквим и квихпагмютов от 4 до 41/2 фута. Лапки и нартенные полозья выделываются из березового дерева.
Сверх стрел, употребляемых при промысле белуг и макляков и кидаемых с руки, поморцы имеют особые стрелы для птиц и оленей, которыми стреляют из луков. Птичьи стрелы делаются с тупыми носками различной формы, с целью если не убить, то оглушить птицу. Наконечник олений бывает из моржовой кости с зазубринами на одной стороне; само же копьецо вставляется нынче железное, а прежде вставлялось обточенное из аспида. Для легкости полета стрелы к противному концу наконечника привязываются ястребиные или орлиные перья, которыми очень дорожат туземцы, так что за пару крыльев и хвост платят по цене двух бобров. Стрелы выделываются наиболее из лиственничного леса, добываемого с Квихпака или из глубины залива Нортона. Длина древка близ 2 футов; костяного наконечника – 6 и 7 дюймов; копьеца – 2 дюйма. Луки выгибаются из лиственницы или еловой крени. Для большей упругости в сгибы наружной их стороны подвязывают пластинки моржовой кости и перетягивают по длине китовыми кручеными нитками. Тетиву натягивают из круто свитого маклячьего ремня.
Независимо от больших празднеств, принадлежащих к религиозным обрядам, на которые собираются все жители окружных селений, туземцы поморья коротают вечера глубокой осени и начала зимы на так называемых игрушках, или вечеринках. Как во всей поднебесной, так и у них песни, пляска и угощения составляют предмет таких увеселений, но все это в своем роде: здесь не семья семью приглашает к себе на вечеринку, но или все народонаселение жила участвует в игрушке, или женщины приглашают мужчин и потчуют их из своих запасов, или те угощают женщин своими. Для разнообразия бывают переряжанья, или своего рода маскарады. В таком случае женщины, делая вечеринку, являются в мужских парках, усах, с подвязанными под нижнюю губу корольками и пляшут по-мужскому; мужчины, наоборот, представляют женщин.
По разности повода игрушек и пляски бывают различны, но напев песен, равно как и такт их единственного инструмента, бубна, – всегда одинаковы, именно: один удар или возглас, пауза, потом два удара, второй сильнее или выразительнее первого, пауза, опять два удара, пауза и т.д., что весьма утомительно для уха.
Песни в общих игрушках поются женщинами и бубенистами, впрочем, и некоторые из плясунов им подтягивают, особенно уставщик пляски, который к избранной песне нередко примешивает речитативом свои импровизации. Уставщиками бывают или шаман, или уважаемый всеми старик, или промышленник.
Все общественные или частные увеселения устраиваются в кажимах. В общих игрушках плясуны, мужчины и женщины, становятся вокруг ямы огнища, и под звуки бубен и песен мужчины делают различные телодвижения с припрыгиванием с ноги на ногу, но не переменяя места, – искусство плясуна выражается гибкостью и подвижностью мускулов. Женщины, с потупленными и нередко вовсе зажмуренными глазами, тихими, плавными движениями рук представляют кукол или как бы раму движущейся картины, и чем менее плясунья показывает в себе жизни, тем она считается совершеннее в искусстве. В плясках туземцев поморья ничего нет сладострастного.
Толмачи Михайловского редута, отзываясь непонятием слов, не могли мне передать содержания которой-либо из туземных песен. И точно необходимы совершенное познание языка и особый дар, чтоб из туземной песни сложить что-либо подобное нашей. Они так вытягивают слоги, что при пении слышится только однообразное: «Ай... аий... Ай... ай... яий», протягиваемые от одного ударения в бубен до другого. Туземцы сказывают, что сами они некоторых своих старинных песен или перенятых от других племен не понимают, и я этому верю. Они наиболее усваивают пляску, то есть телодвижения, для каждой песни особенные, и которые только человеку, не изучившему тайны их искусства, могут казаться однообразными.
Русский человек со своими нравами, привычками, верованием занес на север и русскую песню. Несколько раз мне удавалось слышать молодых туземок, распевающих чисто: «Я по сенюшкам гуляла», «В темном лесе» или «В осемьсот третьем году, на Кадьяке острову» – песню, сложенную промышленниками былых годов на возврат Баранова из Ситхи. Конечно, они не все понимают, что поют, но тем объясняются их музыкальные наклонности. Некоторые мастерски отпрыгивают и казачка, но так, частно, не в обществе.
Мужской плясовой наряд состоит в узких коротких штанах из шкур белых оленей и чукотских легких узорчатых торбасах; женщины, сверх нарядных своих парок, надевают все кольца, перстни, браслеты и бисер[43], так что на щеголихе всех европейских изделий бывает фунтов по 15 и более.
Невзирая ни на какой жар, ни при каких обстоятельствах ни в кажиме, ни у себя в зимнике, я не видал женщин в натуральном костюме. Напротив, мужчины запросто в кажимах или при плясках наиболее являются совершенно в природном виде, но соблюдая условное приличие.
Маски, или личины, ни при частных игрушках, ни в общественных празднествах между туземцами приморья не в употреблении; лица марают графитом или углем только при религиозных игрищах, как о том сказано в своем месте.
Чтоб познакомить читателя с порядком обыкновенных туземных вечеринок, я здесь прилагаю описание двух: мужской и женской – в том виде, как они были записаны мной в дневнике.
Вечеринка женская. 11 октября 1842 года на жиле Агаххляк, близ редута Св. Михаила
Когда мы пришли в кажим, обыкновенным путем из сеней, гости, то есть мужчины и женщины с других жил, находились в сборе. Хозяек не видали ни одной. По трем лавкам, передней и боковым, горело по жирнику. Яма огнища была застлана досками, но в средине оставалось незакрытым небольшое круглое отверстие, через которое надлежало выходить хозяйкам. Перед ним на полу горело еще два жирника. Гости, составляющие хор, под звук двух бубен, пели различные припевы. Двое туземцев содержали порядок, давая размер или такт небольшими палочками, к которым привязаны были волчий хвост и крылья чайки. Так прошло добрых полчаса. Из припевов толмачи перевели мне, что один из уставщиков подсмеивается над женщинами, сказывая, что, видно, у них ничего нет, когда они так долго не показываются, другой, напротив, выхвалял досужество своей жены, ожидал с нетерпением ее появления с толкушей из оленьего сала и морошки, которой ему весьма хотелось отведать. Наконец, когда жена его появилась из-под полу в оставленное отверстие, он с энтузиазмом припевал, что исполняются его ожидания, что вскоре все убедятся в мастерстве его жены. Жена его точно показалась первая, но, силясь выказаться более, по причине своей дородности, завязла; все захохотали, и та со стыдом скрылась и более не показывалась. Вслед за ней явилась другая. Бубны забили сильнее, голоса затянули свое однообразное «яй...я... яй», но слова песни были иные: выставясь по пояс, в пантомимах и мимике легко, понятно, выразительно она показывала, как сбивала жир, как клала в него различные приправы, потом, подняв над головой кондак214 с желанным кушаньем, приглашала жестами всех присутствующих приблизиться; продолжая пляску, внятно изображала пышность, сладость толкуши; наконец деревянной ложкой начала оделять ею всех мужчин, окруживших подполье, кладя прямо на пол, на котором наросло близ 1/4 дюйма грязи; по окончании раздачи, наклонясь вторично, достала чавычью юколу, похвалила ее вкус, запах, свежесть, потом вышла из подполья, подала юколу мне и отошла к прочим женщинам.