Покинув офис, я пытаюсь урезонить Юдина:
– Михаил, мы же взрослые люди, давай обсудим…
– Лучше помолчи, – веско советует он, и на какое-то время я даже прислушиваюсь.
Спустившись к парковке, мы так и идем к его тачке в плотной сцепке: Миша держит меня, я держу сумку, и только Мишу сдерживает чудо.
Юдин утрамбовывает меня на переднее сидение и, злобно зыркнув для устрашения, садится на место водителя.
Я предпринимаю еще одну попытку успокоить буйного клиента:
– Стоит ли так кипятиться?
– Марин, закрой рот. Это в твоих интересах.
Ну чего… До смерти осталось… Прижухнув, сижу молча до самой Солнечной.
На объекте пусто, видимо, рабочих Юдин отпустил.
Мне становится не по себе.
В основном, потому что внутри поднимается волнение определенного характера, и связано оно совсем не со страхом, если только не убрать из этого слова первую букву.
– Давай, золотко, – ехидно приглашает Михаил. – Пойдем полюбуемся на работу великолепного мастера. Я ведь правильно понимаю, вручную старалась?
Гордо вздернув подбородок, я прохожу в услужливо распахнутые двери и вперед Юдина чешу в кабинет, который сегодня обрел законченный вид. Ничего не могу с собой поделать, занос на каждом шагу моя задница совершает впечатляющий.
Собственно, финальный облик кабинета вживую я еще не видела, поэтому с удовольствием любуюсь на дело рук своих.
Все выглядит прекрасно, а если смотреть от дверей, то и пристойно.
Из огромного окна падает золотой послеобеденный свет как раз на то самое панно, над которым я корпела почти неделю.
Среди спокойной гаммы оформления, это яркое пятно приковывает взгляд.
Прекрасно исполненный пейзаж осеннего леса со всеми его теплыми оттенками, багрянцем…
– И что вам не нравится, Михаил Батькович? – расхрабрившись, насмешливо спрашиваю я. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Хотя бы получу удовольствие от бешенства Юдина напоследок.
– Ты издеваешься, коза? – ревет Михаил. – А ну-ка иди сюда, драгоценная. Садись за стол, на рабочее место, и посмотри на этот шедевр. Что ты видишь, талантливая моя?
Что-что?
Можно подумать, я не в курсе, что именно рисовала.
Кстати, то, что выглядело элементарно в интернете, воплотить оказалось не так-то легко. Так что сил на сюрприз Юдину было положено немало.
Процокав к приложенному месту, усаживаюсь и разглядываю плоды своих трудов.
Шикарно.
Я постаралась воплотить психологическую головоломку для глаз.
Ну знаете, вам показывают картинку и спрашивают, что вы на ней видите? А вы такой сразу – лебедей. А потом приглядываешься, а там…
Так вот мой осенний лес скрывал свое сокровище, которое предстает во всей красе именно с рабочего места Юдина.
– Скажи мне, как?
– Что как? Как мне это удалось?
– Нет! Как мне теперь работать?
Я перевожу взгляд снова на панно и с удовольствием отмечаю, как шикарно на зеленых простынях, смотрится обнаженное мужское тело, на рыжую голову женщины склонившейся над его пахом, на выразительный сосок выступающий точным мазком…
Поднимаю глаза на Михаила, возвышающегося надо мной.
– Я провел здесь полчаса, Марин. У меня травма. Снимай трусы!
Глава 50
– Шта? – вылупляюсь я на Юдина. – А потрахаться тебе не завернуть?
– Я за отсутствие упаковки, надо быть эко-френдли, Марин. И уж совсем я против самообслуживания, Михаил кладет мою руку себе на ширинку, которая вот-вот лопнет.
Потрясающая наглость! У меня от восхищения аж дар речи пропадает. Нет, ну я, конечно, догадывалась, на что Михаил рассчитывает. Трудно было не догадаться, когда он прижимался стояком. Ну он же не думает, что я буду с ним заниматься сексом?
Судя по морде, думает.
И судя по тому, что подрагивает под моими пальцами, тоже.
Южный полюс робко напоминает мне, что вообще-то тут никто не возражает.
Нет, нет, нет и еще раз нет!
Конечно, после того, как прояснились обстоятельства, и выяснилось, что Юдин в ближайшее время не женится, можно было бы позволить себе некоторые маневры…
Мозг ехидно припоминает, что утром, отойдя от похмелья, некоторые своевольные части тела весьма сожалели, что не получили ничего существенного в гостях.
Но он же меня только в любовницы зовет, а это как-то некомильфо.
Я ему, значит, суперкартину, а он мне только член?
Память, оживившись намекает, что в краткосрочных перспективах сделка выгодная.
– Перетопчешься! – радостно объявляю я в предвкушении любимой забавы «я тебе дам, но нервы помотаю».
– Нет, не перетопчусь, – нависает Михаил надо мной и пальцем подцепляет тонкую бретель кремового шелкового топа.
Бретель послушно скатывается с плеча.
Под тяжелым взглядом Юдина мое дыхание становится тяжелее. Чертов сукан!
Сидеть невозмутимо, когда он поглаживает мгновенно нагревающуюся под его руками кожу, непросто.
И я знаю, и он знает, к чему все идет.
Да он только вчера меня отодрал как шлюшку, и даже трусы снимать не пришлось. Миша просто сдвинул в сторону неразумные кружавчики, вставшие на его пути, и отжарил.
– Куда ты руки тянешь, ирод? Я против! – бью я по наглой руке, ласкающей ключице, но добиваюсь этим только того, что она ныряет под шелк и бесстыдно ложиться на грудь.
– Кому ты врешь, Марин? Я по глазам вижу, ты уже завелась. Пойдем к папочке, я тебя на коленках покатаю…
– Иди в жопу… – слабым голосом посылаю его я, прикрывая глаза от удовольствия, когда шершавая подушечка поглаживает напрягшийся сосок.
– Как скажешь, госпожа дизайнер, – хрипло соглашается Юдин. – И туда схожу.
У меня мгновенно распахиваются глаза.
Я прекрасно помню дубину Михаила! Надо драпать!
Вскакиваю с места, но куда там!
Второй раз за день я притиснута телом Юдина к столу, а сквозь броню его брюк на живот мне давит твердая плоть. Сладкой тяжестью наливается внизу, а от горячего дыхания Михаила на щеке мурашки вылупляются на коже.
Но Юсуповы не сдаются, и перехожу к активному сопротивлению.
Активному, но бесполезному.
Был у меня парень когда-то – дизайнер одежды, так вот Юдин справляется с раздеванием значительно быстрее. Вот что значит замотивированный человек!
В результате бестолковой возни шелковый топ с подозрительным треском покидает свое теплое местечко. Пара секунд, и руки мои плотно зафиксированы за спиной одной левой Юдина, а его губы вбирают сосок, выставленный выгибающейся спиной, видимо, для удобства Михаила.
От легкого посасывания и меня дергает внизу живота, будто натягивается струна. Пульсация между ног становится чревато интенсивнее.
– Прекрати! – требую я.
– Нашла дурака, – хмыкает Михаил и резким движением разворачивает меня спиной к себе.
Кончиком языка он проводит за ухом.
– Я, Марин, всегда получаю то, что хочу.
Черт, при этих словах меня пробирает видимая дрожь. Видимая Юдиным. Довольный произведенным эффектом, он тискает мою грудь, все плотнее прижимая меня к себе, трется об меня пахом.
Сердце колотится в ожидании неизбежного.
Ладонь скользит от налившихся полушарий вверх, слегка сжимает горло, поднимается к лицу. Кончиками пальцев Михаил обводит губы, покалывающие от нехватки поцелуев.
Даже не сама ласка, а понимание, что скоро будет сладко, заводит меня. Меня торкает так, что хочется застонать. Влажность в трусиках повышается, температура тела растет.
Как он это со мной делает? Мерзавец имеет такую власть над моим телом, что точно его поимеет. Блядь, философия хренова.
Разозлившись, кусаю Юдинские пальцы, но вызываю только этим у него только довольный смешок.
– Горячая лошадка… Сейчас объездим.
И пока ладонь зажимает мне рот, в игру включается другая рука. Собрав спереди в гармошку мою недлинную юбчонку, Михаил добирается до насквозь промокших трусиков.
– Маринк, а Маринк, – жарко шепчет он мне на ухо. – Ты мокрая. Ты течешь для меня. Зараза рыжая! Грязная девчонка…