Читать интересную книгу Орден Ультрамаринов: Хроники Уриэля Вентриса - Грэм Макнилл

Касуабан с самого рассвета работал в Мусорограде, и скоро ему предстояло ехать к очередному импровизированному медицинскому пункту. Серж покосился на кабину грузовика, раздумывая, как бы ему отвлечь санитара, когда увидит «Леман Русс», помеченный Паскалем Блезом, и суметь тайком выгрузить припасы.

— Легче не становится, как я погляжу, — раздался рядом чей-то голос.

Касуабан подскочил на месте — испуг и вызванный им скачок адреналина стали серьезным испытанием для его организма. Кофе расплескался, забрызгав одежду.

Рассерженный, медикае оглянулся и увидел Шейво Тогандиса, с трудом выбирающегося из комфортного паланкина Экклезиархии — словно огромная бабочка из слишком плотного кокона.

— Чего тебе? — прорычал Касуабан, радуясь тому, что кофе был таким холодным. — Что не легче?

— Не становится легче помогать страждущим, — пояснил кардинал. — Сдается мне, что кое-кто тут поставил перед собой цель, которую в принципе невозможно достигнуть.

— Ты прав, Шейво, — согласился Касуабан, откидываясь на борт грузовика. — Легче не становится. Да и не может стать.

— В точку, — произнес кардинал.

Тогандис просто обливался потом, что неудивительно при его комплекции, и Касуабан улыбнулся, наблюдая, как прислуга силится помочь толстяку выбраться из паланкина.

Оказавшись наконец на воле, Тогандис подошел к грузовику и обменялся рукопожатием с медикае, который с трудом подавил в себе желание сразу же вытереть о штаны ставшую липкой от чужого пота ладонь.

— Доброе утро, дружище, — произнес кардинал. — Еще один день в служении Императору и его народу.

— И еще один день для исправления ошибок прошлого, верно? — отозвался Касуабан.

Тогандис одарил его странным взглядом и кивнул, жестом приказывая своей свите, состоящей из священников и сервиторов, поставить его переносной алтарь у останков сгоревшей самоходной артиллерийской установки «Грифон».

Серж Касуабан и Шейво Тогандис составляли весьма странный дуэт и тем не менее за годы, прошедшие со Дня Восстановления, стали если и не друзьями, то во всяком случае — товарищами, связанными общим делом. Они никогда открыто не обсуждали то, чему стали свидетелями на Зоне Поражения, но оба каким-то образом поняли, насколько нуждаются друг в друге, и, почти не сговариваясь, принялись выплачивать свой долг Салинасу и всем его гражданам поочередно.

Раз в неделю они наведывались в самые нищие трущобы Барбадуса. Касуабан предлагал нуждающимся свои врачебные услуги и советы, а Тогандис проповедовал всем желающим слово Императора. Поначалу в этих вылазках трудиться приходилось почти лишь одному Касуабану, но время шло, дела у людей за годы, прошедшие со Дня Восстановления, становились все хуже, и все больше и больше граждан города приходили искать защиты и благословений Императора.

Касуабана никогда не сопровождали солдаты, только водитель да несколько сервиторов, чтобы помогать разгружать медикаменты и обеспечивать самую минимальную охрану, в которой, спасибо Паскалю Блезу, почти не было необходимости. Тогандис путешествовал несколько менее скромно, разъезжая в паланкине из инкрустированного дерева с серебряной оковкой, сопровождаемый небольшой компанией распевающих псалмы священников и лоботомированных кадильщиков.

— Поздновато ты сегодня, — заметил Касуабан, но без упрека в голосе.

— Да, — отозвался Тогандис, — мое сомнамбулическое состояние было отравлено фантасмагориями.

С трудом отыскав смысл в словах кардинала, Касуабан кивнул:

— Что-то плохое приснилось?

— О, это лишь отчасти описывает произошедшее, мой гиппократствующий друг.

— Ночной кошмар? — спросил медикае настолько непринужденно, насколько мог.

— Не то слово. Видения столь отвратительного свойства, что, уверившись в их реальности, человек и с ума сойти может.

— И что же тебе приснилось?

— Мой милый Серж, известно то, я думаю, тебе.

— Шейво, откуда же мне знать?

Тогандис наклонился поближе, так, чтобы его больше никто не мог услышать.

— Мне снилась Зона Поражения.

— Ох.

— Вот, слог один, а все уж сказано, — сказал Тогандис. — Что ж, вполне точное описание.

— А ты что ожидал услышать? — прошипел Касуабан, хватая кардинала за руку и оттаскивая его подальше от кабины грузовика. — Держал бы ты лучше свой проклятый рот на замке. Это не та тема, о которой стоит рассуждать вслух, а в этом месте и подавно.

— Хочешь сказать, тебе не снится Хатуриан? — произнес Тогандис. — Боюсь, я буду склонен назвать тебя лжецом, если ты заявишь нечто подобное.

— Ты не мой исповедник, Шейво, — сказал Касуабан, вытаскивая из кармана помятую серебряную фляжку и отхлебывая из нее.

— Ага, теперь я вижу, почему ты снов своих не запоминаешь, — заметил кардинал.

— Не смей меня судить, — отрезал Касуабан, делая еще один глоток. — Уж кому это и делать, так точно не тебе.

— Коль человек в церковном облачении не смеет обличить тебя в пороке, то кому еще это сделать?

— Не тебе, — повторил Касуабан. — Нет у тебя такого права. Ты и сам был там.

Тогандис кивнул и пододвинулся к товарищу настолько близко, что тот почувствовал аромат сегодняшнего завтрака кардинала и затхлый запах пота.

— Я был там, это точно, и мир скорее перевернется, чем перестану жалеть о том.

— Неужели? — язвительно усмехнулся Касуабан, тыкая пальцем в грудь священнослужителя. — Тогда чего же ты все еще носишь медаль? Гордишься?

Тогандису хватило приличия как минимум на то, чтобы смутиться.

— Нет, не горжусь. Ношу же потому лишь, что, если я ее сниму, подаст то Лито Барбадену недобрый знак. Или, может, ты думаешь, что, хотя бы заподозрив, что мы злоумышляем против него, он не пошлет Эвершема по наши головы?

Касуабан вцепился в одеяния кардинала.

— Говори, мать твою, потише! — прошептал медикае. — Или ты смерти нам ищешь?

Тогандис покачал головой и с недовольной гримасой высвободил свою ризу из рук товарища.

— Пойми, Серж, я ведь не ссориться с тобой пришел, — произнес кардинал.

— Тогда зачем?

— Хочу предупредить.

— Предупредить меня? О чем?

— Я видел их прошлой ночью, — сказал Тогандис. — Мертвецов Хатуриана.

— В кошмарном сне?

— Нет, в церкви.

— Что ты несешь?

— Они пришли за мной, — объяснил Тогандис. — Да, пришли за мной, но так и не забрали, чему причин, скажу как на исповеди, сам я не нахожу. Они обрели силу, Серж, настоящую силу. И лишь вопрос времени, когда они явятся за нами всеми.

Касуабан покачал своей фляжкой перед лицом кардинала.

— Сдается, Шейво, что это не о моем здоровье тебе следует тревожиться. Взглянул бы ты лучше сначала в зеркало.

— Я не шучу, Серж, — настаивал Тогандис. — Неужели сам не видишь? Что-то изменилось и далеко не к лучшему. Мир стал совсем другим. Я чувствую это в каждом глотке воздуха.

Серж Касуабан хотел бы поспорить с кардиналом, но перед его внутренним взором вновь предстала девочка, лежащая на больничной койке и произнесшая до сих пор преследовавшие его слова. И не он ли сам проснулся посреди ночи с раскалывающейся от боли головой, вынырнув из ужасного сна, в котором из пещеры выбралось чудовище с пылающими глазами, намеревающееся его сожрать?

Но восставшие мертвецы?

— Ты чувствуешь! — сказал Тогандис, заметив выражение лица товарища.

— А если даже и так? Что я могу тут поделать? Мы с тобой оба прекрасно знаем, что натворили и чему позволили случиться. Если мертвецы придут за нами, то почему бы и не позволить им войти?

— Так хочется сдохнуть? — спросил кардинал.

— Нет, — ответил Касуабан, опуская плечи и переводя взгляд на озлобленные лица тех, кто называл Мусороград своим домом. — Смерть была бы слишком простым выходом для нас. Куда большее наказание жить с осознанием того, что мы сделали.

— Сомневаюсь, что мертвецы смотрят на проблему с той же позиции, — заметил Тогандис.

Уриил и Пазаний проследовали за Эвершемом по дворцовым коридорам, аскетичное убранство которых стало более понятным после знакомства с Лито Барбаденом. В проходах дежурили облаченные в красную униформу Фалькаты в блестящих кирасах и со сверкающими серебром кривыми мечами, но, как отметил про себя капитан, ни один из этих людей не имел при себе ни лазгана, ни даже пистолета.

По пути Эвершем был не слишком общителен, он исключительно вежливо и лаконично отвечал на обращенные к нему вопросы, но не предоставлял никакой информации сверх самого необходимого. О Яницепсах он сказал Уриилу лишь одно: «Когда увидите, сами все поймете».

Наконец они вышли из дворца, причем с противоположной стороны от той, с которой заходили в него. В разные стороны от основного корпуса разбегались высокие здания с похожими на зубья пилы парапетами, образуя треугольник внутреннего двора. Если сам дворец был построен из темного, внушающего страх камня, то эти крылья выложили гладкими розовыми плитами, поблескивавшими, точно полированный гранит. Внешние стены западной пристройки пестрели узкими оконцами, но не было видно ведущих внутрь дверей. Крыша ее обросла лесом антенн.