Читать интересную книгу "Афганский рубеж 3 - Михаил Дорин"

с социальным обеспечением ветеранов в 1980 году. Но ведь льготы «афганцам» какие-то должны будут гарантировать.

— Слово «сострадание» вам незнакомо? — возмутился я. — В той палате люди, у которых ещё есть шанс на нормальную жизнь.

Вязин замотал головой.

— Вы ведь сами доставляли сюда раненных. Как и ваши товарищи. Каждый пациент в той палате, лишь очередной кровавый ошмёток афганской мясорубки. Как бы это грубо ни звучало. Нет у них… шансов, — бросил капитан окурок и растёр его ногой.

Двери в приёмном отделении открылись. По разбитому бетонному полу застучали колёса каталок. На редко сохранившуюся плитку капала кровь и сыпалась грязь от лежачего тяжело раненного бойца. Следом занесли ещё несколько брезентовых носилок. И на каждой кричащий от боли воин.

— Пост в Анаве атаковали. Еле успели вертушками эту группу вывезти, — вбежал грязный и взмокший солдат с РД-54 с нашитым красным крестом.

Приёмное отделение теперь наполнено запахами гари и пороха, исходившими от привезённых бойцов. Медсестра слегка потерялась, роняя из рук медицинские приспособления для осмотра.

— Со мной пойдёте, Клюковикин, — потащил меня за собой Вязин.

Я помог втащить в смотровую раненных, пока Вязин давал указание медсестре будить хирургов и командира медсанбата. Девушка нервозно кусала палец и отступала назад от увиденного.

— Не стойте! Быстро за врачами, — крикнул Вязин.

Девушка очнулась и убежала. Попутно, зачем-то взяла с собой стойку для капельниц.

— Новенькая? — спросил я, когда Вязин притянул меня к смотровому столу.

— Да. Недавно из Союза. Повар по образованию, а направили в медсёстры. Бардак!

Первого бойца на смотровом столе, колошматило от шока. У него обуглилась правая рука, а сам он был сильно обколот промедолом. Вязин нашёл среди обгоревшей одежды несколько пустых ампул.

— В операционную. Следите за ним. Перекололи промедолом, — громко сказал он санитарам.

Чем дальше, тем становилось труднее смотреть на раненных. От увиденных увечий, ожогов и ран мне стало казаться, что я сам переживаю боль этих парней. Такое ощущение, что сейчас сам закричу от ужаса раньше, чем закричит от нахлынувшей боли раненный.

— А это вертолётчик. Сбили вечером в том же районе. На прикрытие полетел. Смогли отбить у духов, — поднесли к нам очередного раненного.

На смотровой стол занесли даже не тело, а его обрубок, обгоревший со всех сторон. Он весь, кажется, спёкся или сплавился. На лице сплошное месиво, а сквозь обугленную корку просвечивает розовое мясо.

Узнать в нём хоть кого-нибудь было крайне сложно. Черты лица знакомы, но я не могу понять кто передо мной.

— Как его зовут? — спросил я, но санинструктор только пожал плечами.

— Клюковкин, готов? — спросил у меня Вязин и протянул фонарик.

— Готов, — сказал я.

— Давай, свети!

Я не сразу понял, куда светить и зачем. Но осознание пришло быстро. Поднёс фонарик к глазам, но к сожалению, не сразу разобрал, где они.

Нашёл правый глаз! Он залеплен обгоревшей кожей. А вот второго уже не найти. Вместо него желеобразная масса.

Раненый лётчик начинает подавать признаки жизни. Как это возможно⁈

— Говори с ним. Пусть ответит, — сказал Вязин, продолжая колдовать над моим коллегой.

— Видишь свет? Отвечай, — спокойно спросил я, но вряд ли раненный меня услышит на такой громкости. — Видишь или нет? Дай знать! — крикнул я.

И тут произошло невероятное! Вместо слов прозвучал какой-то набор звуков.

Он реагировал! Живой и цеплялся за жизнь.

— Давай, брат! Прорвёмся, — сказал я

И вот он протянул мне свою обгоревшую руку. Будто я для него луч света и последняя надежда. Стоны и хрип этого человека нарастали. Я даже не хочу задумываться, что он чувствовал в этот момент. Какую испытывал боль и ужас.

Ещё секунда и парень затих. Его рука обмякла, но я по инерции продолжал держать её.

Вязин пытался его реанимировать, но ему уже было понятно — лётчик умер. А я продолжал смотреть в один «живой» глаз парня.

— Всё! 23.23 время смерти. Кто он? — спросил Вязин.

Один из фельдшеров достал смятый листок, где были написаны имена тех, кого привезли.

— Из 363й эскадрильи. Подполковник Баев.

Глава 17

Прохладный ветер приятно обдувал моё взмокшее от пота лицо. Мелкие частицы вездесущей пыли оседали то на губах, то на пальцах ног. Мимо меня быстро парами бегали санитары и фельдшеры, занося раненых ребят. Я сбился на 25 пациенте. И это несмотря на столь позднюю ночь.

К капитану Вязину уже подоспело «подкрепление» в лице медсестёр. Так что он отправил меня в палату. Но для меня сегодня ночь однозначно будет бессонной. От увиденного так просто не уснуть.

Сидя на крыльце медсанбата, я прислушивался к тому, что происходило в стенах приёмного отделения. Обрывки фраз доктора и медсестёр сложно было разобрать. Но интонация говорила о многом.

Если капитан Вязин повышал голос, значит, что-то не так. Тут же стучали колёса каталок и очередной раненый отправлялся в операционную.

К входу в приёмное отделение подъехала ещё одна машина. Боковая дверь открылась, и двое санитаров вытащили окровавленный брезент с раненым.

— Держи ровно, — говорил один другому.

— Пы… пытаюсь, — ответил его коллега.

Тут же у него не хватает сил, и он роняет парня, опускаясь на колени. В последний момент он успевает отвернуть голову.

— Салага! Не хрен жрать было на ночь, — выругался на него второй санитар, который тоже бросил брезент.

Я быстро поднялся и подошёл к ним. Осмотрев раненого, я понял, почему не смог сдержаться санитар. Видимо когда они поднесли брезент ближе к входу и его осветил фонарь, его взору предстали последствия ранения в голову и ниже пояса. Причём перевязку парню не успели сделать.

— Взяли и понесли, — сказал я ругавшемуся санитару.

Мы отнесли раненного в приёмное отделение. Когда я вышел на улицу, парень уже сидел на крыльце и смотрел куда-то вдаль.

— Никогда таких ран не видел? — спросил я, присаживаясь рядом.

Боец подскочил, но я показал ему сидеть.

— Я тут новенький. Прям перед этой войсковой операцией сюда прислали. Так что первый раз такие… ужасы вижу.

— То что ужас — это правда.

Боец достал пачку «Охотничьих», но дрожь в руках не позволила ему взять хотя бы одну сигарету. После того как выпала третья, он оставил попытки закурить.

— А я ещё хотел в медицинский пойти после дембеля.