Читать интересную книгу Смертник - Владимир Махов

Ника сидела на чем-то деревянном и от нечего делать всматривалась в лица спящих парней. Макс почивал сном праведника. Спокойное расслабленное лицо, размеренное дыхание.

Краб вздрагивал во сне, поджимал синие губы. По его худому, изможденному лицу, покрытому двухдневной щетиной, пробегала судорога. Это делало его еще более неприятным, чем обычно.

В наступившей тишине обостренный слух девушки улавливал любой шорох, доносившийся из соседнего помещения.

– Шей, тебе говорю! – Тихий голос, без сомнения принадлежавший умирающему Перцу, был для Ники подобен удару грома.

Послышалась возня, потом что-то упало.

– Легче, Грек. Мне… больно.

– Так?

– Да, еще здесь стяни. Туже. Пусть лучше кожа внахлест идет, чем дырка останется.

Установилась долгая тишина.

Ника лихорадочно соображала. Она пыталась себе представить, как они затолкали внутрь Перца все то, что высыпалось из люка. Вместе с грязью и мусором, со всем, что налипло на кишечник. Как можно было вместить все это в живот? Ладно – втиснули, ладно – зашивают. Но возможно ли, чтобы человек после этого жил, еще и разговаривал, да не просто так – советы давал?!

Все это в голове не укладывалось.

– Грек, брось туда всю эту фигню. Подальше, в угол. Крысы съедят…

– Не жалко? – сдавленно прошептал проводник. – На память оставить не хочешь?

– Смешно тебе. Давно пора было от этого дерьма избавиться.

Они помолчали.

– Давно это началось?

– А я знаю? – Перец понизил голос до еле слышного шепота.

Ника осторожно поднялась. Тщательно выбирая место, куда можно поставить ногу, не опасаясь постороннего шума, она подошла к двери и прислонила ухо к щели.

– В один прекрасный день есть и пить перестал. Только и всего. Не требовалось. Внутри, понимаешь, будто что-то чужое ворочалось.

– Почему к доктору сразу не пошел? Говорят, на ранней стадии…

– Говорят, говорят!.. Некогда было. Меня живодеры на третьем уровне в котельной обложили. Там все водой залито. А посреди оборудование валом навалено – вроде как остров получился. Живодеры воды не любят. Не знаю, может, они рассчитывали, что я сам к ним приду, когда сидеть надоест. Вот на этом острове месяц без малого я и проторчал.

– Месяц, – выдохнул Грек.

– Без малого. Видать, кто-то посвежее в наши края забрел. Снялись они всем семейством и охотиться ушли. А то сижу, бывало!.. Там свет тусклый. Эти суки нарочно проявятся, рассядутся на лестнице, щупальца вытянут и сидят не двигаясь. А потом раз – и исчезнут. Сердце в пятки уходит, жду, что они наплюют на всю свою нелюбовь к воде и с голоду ко мне полезут. Страшно до жути. У меня к тому времени из оружия один нож остался. Тискаю его в руках до боли. А толку-то от этой железки? Случись что, только и годится на то, чтобы себе по горлу резануть.

– Досталось тебе, Перец.

– Еще как. Так я, когда они снялись, долго сидел, чтобы удостовериться. Вот тогда и понял, что мне вообще ни еда, ни питье не нужны.

– Погоди, а спирт?

– Вспомнил! Я думал, забудешь. Жадность меня по старой памяти одолела. Хлебнул, так чуть вообще не сдох от твоего спирта. Таким узлом внутренности закрутило, думал, из горла полезут. А потом ничего, отпустило. Даже хорошо стало.

Некоторое время стояла тишина.

– Что делать будем, Перец?

– Ясен перец, выходить надо. Вас выведу, воздуху на поверхности глотну и назад. Здесь тоннель есть, аж за «Сталкером» выходит. Вернетесь, не беда.

– Знаешь, хватило мне этих подземных лабиринтов. Может, ближе выход есть? Я по старинке, по земле предпочитаю ходить.

– По земле – это хорошо. Но не нужно. На этом уровне тихо – выродки выше развлекаются.

– Выродки выше. А живодеры ниже…

– Были живодеры. Набрел я неделю назад на семейку. Дохлые все лежат. Те самые, что меня держали. У одного щупальце с корнем вырвано, я его хорошо запомнил. «Монолитовцы» под землей лазали и между делом семейку положили. Но и своих, конечно, оставили будь здоров.

– Одной семейкой, сдается мне, в таких катакомбах дело не обошлось.

– Не скажи. Сам знаешь, живодерам простор нужен. Может, под Выселками и другое семейство имеется, но пока до них дойдет… Наши-то матерые были, всех разогнали.

– Ты-то чего на третий уровень полез, если знал, что там живодеры?

– Для дела полез, Грек. – Перец надолго замолчал, потом продолжил: – Дорога на Выселки только через третий уровень выходит. Выведу вас, воздуху живого напоследок глотну и на дно. Спать буду. Устал я, Грек.

– Так спи. Может, укол тебе сделать?

– Не надо мне теперь ничего… человеческого. Зона обо мне позаботится.

– Скажешь, когда пойдем. Я рядом буду.

– Ага. Эти твои видели, что со мной?

– Да. То, что ты отдельно и кишки отдельно.

– И Краб видел?

– Краб нет. Только Макс с Очкариком.

– Скажи, зашил ты меня. Живучий я очень. Вели, пусть не болтают.

– Будь спокоен.

– Да, «Патриота» бояться, в Зону не ходить.

– Юморист.

– Все равно скажи, проболтаются – убью на фиг!

Ника осторожно отошла от двери и села на прежнее место, рядом со спящим Максом.

В соседней комнате установилась тишина.

Мигала лампочка. Она загоралась, выделяла из непроглядной тьмы белые измученные лица, на долю секунды оставляла в памяти негатив и гасла.

«Так вот они какие, мутанты, – думала Ника, глядя прямо перед собой. – Те, о которых столько рассказывал Красавчик».

Она-то делила его байки на десять, относя их к разряду тех историй, что обрастают подробностями для устрашения слушателей. Все эти человекоподобные собаки с гипертрофированными глазами, превосходно видящие в темноте. Люди-змеи, с гибкими как шланги костями, позволяющими заползать в самые узкие щели.

Из того, что рассказывал Красавчик, следовало, что трансформации происходили не только с телами. Гораздо страшнее, с его точки зрения, были мутации, касающиеся иных возможностей. Существовали люди, которые могли передвигать взглядом предметы, или те, кто, подобно хозяину, улавливал мысли на расстоянии. Красавчик называл их перерожденцами.

Исходя из вновь открывшихся обстоятельств, Ника принялась заново оценивать давние разговоры. Красавчик никогда не говорил о мутациях определенного типа во множественном числе. Он вообще считал, что волна повальных биологических изменений, прокатившаяся по Зоне после второго взрыва на ЧАЭС, не имела никакого отношения к мутациям, так сказать, индивидуального характера. Со временем все эти выродки, живодеры и хозяева благополучно уйдут в небытие. Новая Зона перекроит всех, кто имеет к ней отношение. Каждая мутация строго избирательна и уникальна в своем роде.

– Обойди всю Зону, – откровенничал Красавчик в минуты благостного расположения духа. – Ты не найдешь двух одинаковых мутантов. Для чего ей это нужно – другой вопрос.

«Ей» – это, естественно, Зоне. Красавчик персонифицировал ее, но Ника не поддерживала его в этом. Такая же земля, как и везде. А то, что там нарушается ряд законов физики, значит всего лишь, что не созрели земляне для иных постулатов. Может, лет через пятьдесят…

Вот здесь фантазия ее подводила и вместо чего-нибудь обнадеживающего выдавала продолжение: «…вся земля превратится в одну большую Зону».

– Ты веришь в Бога? – однажды спросила Ника, не надеясь на положительный ответ.

– Я верю в творца, – серьезно ответил Красавчик. – Вот Зона – творец. Если Господь создал всех людей по своему образу и подобию, то Зона пошла дальше и прежних ошибок не повторяет. Она творит каждого в отдельности. Авось и получится что-нибудь интересное. Поэтому ты не найдешь в Зоне двух одинаковых мутантов.

Подвижки разума в человеческом теле Ника не назвала бы мутациями. Наоборот, вместо страха они вызывали скорее гордость за человека и его возможности, до поры скрытые и благодаря Зоне ставшие явными.

О телесных мутациях сказать так было нельзя. Они пугали, внушали опасение, вызывали какие угодно чувства, от омерзения до жалости, в любом случае ставили барьер, отделяющий мутантов от людей.

Девушка соглашалась с Максом, который назвал Перца хорошим человеком. Она добавила бы: да, хорошим… но кем угодно, только не человеком.

Когда за дверью послышался осторожный шорох, Ника напряглась. Она ожидала неизвестно чего, даже того, что вдруг сюда заползет Перец, передвигающийся на руках, прямо как ящерица. А за ним, разворачивая змеиные кольца, потянется грязно-бурая лента кишечника.

На пороге, освещенный вспыхнувшей лампой, возник Грек. Он успел смыть с лица кровь. Проводник тихо закрыл за собой дверь, боясь потревожить того, кто за ней остался.

Глаза их встретились, и Ника, к своему неудовольствию, осознала, что он многое про нее понял. В частности то, что она подслушивала.

Проводник подошел к ней, подхватив по дороге опрокинутый ящик, перевернул его и сел в двух шагах от нее.

В это время погас свет. Долгие секунды, показавшиеся Нике вечностью, она ждала. Кто их поймет, этих сталкеров? Свернет ей шею, как цыпленку, чтобы события, невольной свидетельницей которых она стала, навеки остались тайной.