Читать интересную книгу Клеопатра - Генри Хаггард

Я часто виделся с царицей Клеопатрой и с каждым разом все больше удивлялся широте и ясности ее редкого ума, который своим богатством и блеском напоминал ткань, сплетенную из золотых нитей, расшитую драгоценными камнями и переливающуюся на свету. Она немного побаивалась меня, поэтому старалась поддерживать со мной дружбу и спрашивала меня о таких вещах, которые никак не были связаны ни с астрологией, ни с предсказаниями. Часто я видел и госпожу Хармиону, даже более того, я постоянно видел ее где-нибудь недалеко от себя, хотя и не слышал, как она приходила или уходила. Ее легкие шаги были почти беззвучны, и я замечал ее, только когда она уже была совсем рядом и поглядывала на меня сквозь свои длинные опущенные ресницы. Для нее не было заданий слишком сложных: что бы я ей ни поручал, она все выполняла с охотой и быстро, день и ночь она трудилась для меня и во благо нашего дела.

Но когда я благодарил ее за преданность и говорил, что в свое время ей это воздастся, она топала ногой, надувала губы, как недовольное дитя, и отвечала, что, хоть я и постиг множество наук и великий ученый, но не знаю самого простого: служение во имя любви не требует благодарности и само является наградой. И я, глупец, не имея никакого опыта в науке любви и не замечая и не понимая женщин, полагал, что она говорила о своей любви к Кемету и что служение нашей общей цели для нее высшая награда. Но когда я начинал хвалить ее возвышенный дух и выражать свое восхищение ее верностью отчизне, она сердилась, начинала плакать и убегала, оставляя меня в величайшем недоумении. Ибо тогда мне ничего не было известно о том, как терзалась ее душа. Не догадывался я и о том, что, сам того не желая, пробудил в ней страстную любовь и что страсть эта мучила, терзала, жгла ее сердце, и оно кровоточило, словно в него вонзили тысячи стрел. Я не знал… Но откуда мне было это знать, если я смотрел на нее не иначе как на помощницу, как на полезный инструмент для достижения нашей общей священной цели? Ее красота не трогала меня, даже тогда, когда она склонялась ко мне и ее дыхание касалось моих волос, я думал о ней не как о женщине, а смотрел так, как человек смотрит на красивую статую. Какое дело до подобных душевных услад мне, поклявшемуся в верности Исиде и отдавшему себя своей отчизне – Египту! О боги, призываю вас в свидетели, я невиновен в том, что стало причиной моих бед и несчастья для земли Кемет!

Какая странная вещь – женская любовь, такая незаметная, хрупкая в начале, когда только зародилась, и такая всеохватывающая, грозная под конец! Когда она рождается, это ручеек, тоненькой струйкой выбивающийся из самого сердца скалы. А что потом? Потом это могучая река, по которой плывут караваны богатых кораблей, которая орошает огромные земли, наполняя их радостью и счастьем. А бывает, что она превращается в неуправляемый бушующий поток, который, разливаясь, смывает все, что было посеяно с такой надеждой, выходит из берегов разума, смывает эту надежду, превращает в руины дворцы чистоты и храмы веры. Ибо, когда Незримый создавал законы мироздания, он вложил в них как одну из составных частей зерно женской любви, и теперь от его непредсказуемого развития зависит мировое равновесие. Она превозносит ничтожных до необозримых высот власти и высокородных низвергает в прах. И потому, пока существует женщина, это таинственное создание природы, это истинное чудо света, Добро и Зло всегда будут идти рядом. Неподвижно стоит она и, ослепленная любовью, плетет нить нашей судьбы, льет чистую воду и сладкое вино в чашу горечи и отравляет благотворное дыхание жизни ядом своих желаний. Куда бы ты ни шел, она всегда будет перед тобой. Ее слабость – твоя сила, ее власть – твоя погибель. От нее ты берешь начало и к ней приходишь. Она – твоя рабыня, хотя все же держит тебя в плену. Ради нее ты забываешь о чести, ради нее открываются замки и рушатся преграды. Она неисчерпаема, как океан, она переменчива, как небо, и имя ее – Непредсказуемость. Мужчина, не пытайся ускользнуть от женщины, не пытайся отделаться от женской любви, ибо, куда бы ты ни сбежал, она все равно останется твоей судьбой, и все, что ты делаешь, ты делаешь ради нее!

Так и вышло, что мне, Гармахису, который никогда не задумывался об этих материях, чьи помыслы всегда были бесконечно далеки от женщин и их любви, суждено было пасть оттого, что я презирал и на что даже не обращал внимания. Дело в том, что Хармиона… Она полюбила меня. За что – не знаю. Эта любовь была порождением ее сердца, и о том, к чему привела эта любовь, будет рассказано позже. Я же, ничего не подозревая, относился к ней как к сестре и шел с ней рука об руку к нашей заветной цели, ни о чем не задумываясь.

Время шло, и наконец настал тот день, когда со всеми нашими приготовлениями было покончено.

Вечером накануне той ночи, когда должен был быть нанесен удар, во дворце проходило шумное празднество. В тот день я встретился с дядей Сепа и командирами отряда в пятьсот воинов, которые должны были завтра в полночь, после того как я убью Клеопатру, ворваться во дворец и перебить римских и галльских легионеров. Незадолго до этого я подкупил начальника стражи Павла, который, после того как я провел его через ворота, стал абсолютно послушным. Частью угрозами, частью посулами щедрой награды я убедил его завтра ночью по моему сигналу отпереть небольшие ворота на восточной стороне, а дежурить тогда должен был именно он.

Итак, все было готово. Цветок свободы, который рос двадцать пять лет, должен был вот-вот распуститься. Вооруженные отряды были собраны в каждом городе Египта, от Абу до Ату, их дозорные уже ждали гонца с известием о том, что Клеопатра умерла и трон занял Гармахис, потомок древних фараонов Египта.

Все приготовления были закончены, власть сама просилась в руки, и я уже чувствовал успех, как собиратель фруктов чувствует в руке сочный плод. И все же, сидя на царском пиру, я ощущал тяжесть на сердце, и тень недоброго предчувствия, как и мысли о приближающемся несчастье, преследовали меня холодной тенью. Я сидел на почетном месте, рядом с сиятельной царицей Клеопатрой, и смотрел на ряды гостей, сверкающих драгоценностями и украшенных цветами, отмечая тех, кого я обрек на смерть. Клеопатра возлежала передо мной во всей своей царственной красоте, от которой у того, кто ее лицезрит, захватывает дух, как от порыва ночного ветра или от вида бушующего моря. Наблюдая, как она подносит к устам чашу с вином и надевает на голову венок, сплетенный из роз, я думал в это время о спрятанном у меня в одежде кинжале, который я поклялся вонзить ей в грудь. Снова и снова я всматривался в нее и пытался почувствовать ненависть к ней, пытался ощутить радость от мысли о ее смерти… И не мог. Я не находил в себе ни ненависти, ни торжества. За ней, как всегда не сводя с меня бездонных глаз из-под своих длинных пушистых ресниц, сидела прекрасная госпожа Хармиона. Кто, глядя на ее невинное лицо, мог бы подумать, что это она замыслила западню, в которой любящая ее царица должна была погибнуть презренной смертью? Кто мог поверить, что в ее девичьей груди таился столь кровавый замысел? Я пристально смотрел на Хармиону, наблюдал за пиром, и сердце мое наполнялось скорбью оттого, что мой трон должен быть омыт кровью, и оттого, что из египетской земли зло приходится изгонять злом. В ту минуту мне хотелось стать каким-нибудь простым землепашцем, который старательно сеет пшеницу и собирает урожай золотого зерна, когда наступает пора. Увы! Посеянное мной зерно должно было родить смерть, и теперь мне предстояло собрать кровавый урожай.