Читать интересную книгу Автомобильный король - Эптон Синклер

78

Как это ни странно, почти так же относился и Генри Шатт к своему младшему брату. Теперь Генри тоже достиг респектабельности - не думайте, что, когда он был вне закона, он этого не чувствовал, не думайте, что ему было приятно, когда его родные смотрели на него сверху вниз, стыдясь даже имя его произнести, хотя и были вынуждены брать у него деньги! Ему удалось, наконец, приобщиться к закону и порядку, за ним стояла могущественная фордовская организация, и вдруг является какой-то мальчишка и хочет все испортить - щенок, набравшийся всяких выдумок у людей, которые за всю свою жизнь палец о палец не ударили и ничего не знают о том, какие среди рабочих бывают злодеи и как опасно призывать их к насилию.

Между обоими братьями с детства существовала вражда. Генри был старше Тома на четыре года, и Том должен бы смотреть на старшего брата снизу вверх: но младший брат с самых ранних лет заметил, что Генри жульничает в играх и лжет, чтобы выгородить себя. Мало-помалу у Тома завелась своя компания. И вот прошло почти двадцать лет, и они опять стояли друг против друга, каждый со своими друзьями, но горе-то было в том, что между обеими компаниями разгоралась война.

Генри пришел поговорить об этом с сестрой. Он сказал, что Том может засыпаться и что Дэйзи надо потолковать с сумасшедшим мальчишкой. Она спросила, почему он сам не поговорит с ним, и он сказал, что этого нельзя.

- Не могу я открывать ему свои карты.

- Мне думается, что Том и так обо всем догадывается, - сказала Дэйзи.

- Одно дело догадываться, а другое дело, если он будет говорить, что я ему сам сказал. Мне нельзя разговаривать с рабочим агитатором.

- А если я скажу, это можно?

- Чертово положение! - вырвалось у Генри. - Что же мне теперь делать, выдавать родного брата?

- Поступай как знаешь. Генри.

- Рано или поздно начальник сам все узнает и скажет мне: "Какого черта! Ты что же, на два фронта работаешь? Для рабочих союзов чего лучше, если у них будут свои люди в фордовской "служебной организации".

- Верно, Генри. Я прекрасно тебя понимаю. Но и ты пойми Тома. Он тоже рискует. Для фордовской "служебной организации" чего лучше, если у нее будут свои люди в рабочих союзах. И надо думать, их там немало.

- Об этом я не буду говорить, - мрачно сказал Генри.

- А я и не спрашиваю, и Том мне ничего не говорил. Я просто объясняю тебе, что он мне скажет. Ему так же неловко перед товарищами по профсоюзу, как тебе перед хозяином.

- Я уже был на этой работе, когда он объявился, - проворчал Генри.

- Так-то оно так, но ведь ты ничего ему не сказал. А он согласен был уехать отсюда, если он семье не по нраву.

- А знаешь, Дэйзи, ведь это выход. Уговори его уехать куда-нибудь. Пусть устроится в "Дженерал моторе". Деньгами я его пока обеспечу. Скажи, что я сотни долларов не пожалею, а если только за этим дело, накинь еще сотню. Прямо бы гора с плеч.

Дэйзи пошла к Тому, но тот рассмеялся и объявил, что Генри опоздал, он уже начал войну и не покинет своих друзей. Что же касается денег, то пусть лучше они достанутся Генри. Том уверен, что он смог бы раздобыть сотню-другую долларов, если только Генри сообщит ему все о фордовской "служебной организации" и особенно о шпионах среди агитаторов.

Генри побледнел, когда услышал об этом предложении.

- Видишь, в какой я попал переплет? Это самое подумает и хозяин. Как я ему докажу, что я не пошел на такое дело?

- А ты, пожалуй, не прочь бы, Генри?

- Если я пущусь на такие штуки, меня живо прихлопнут. В таких случаях у них разговор короткий.

- Я никому ни слова не скажу, - сказала Дэйзи. - Можешь на этот счет не беспокоиться.

- Да, но это ничего не меняет. Что же мне делать с Томом?

- Я его спрашивала, и он сказал: "Пусть исполняет свои обязанности".

Дэйзи попыталась улыбнуться, но Генри было не до смеха.

- Легко сказать, идти к хозяину и сообщить, что мой родной брат красный?

- Хозяин тебя за это похвалит.

- Терпеть не могу мелодрам, слишком много надо объясняться. - И, помолчав, прибавил: - А кроме того, не хочется мне топить малыша.

- Об этом не тревожься. Увольнение не пугает Тома.

- Говорят тебе, Дэйзи, его жизнь в опасности!

- Он это знает, - спокойно ответила Дэйзи.

- Метит в мученики, так, что ли? Дешевой славы ищет. Полоумные бунтовщики, дьяволы окаянные! - Генри разразился было потоком ругательств, но Дэйзи сказала:

- Не принимай, милый, так близко к сердцу. Помни - ведь ты всего лишь Генри Форд Шатт, а не Генри Форд!

79

В середине зимы, а зима была снежная, началась оттепель, потом за ночь подморозило, и когда Том ехал утром на работу, он врезался в чужую машину, и после оказалось, что у его машины погнулась передняя ось, и ее взяли на буксир и повезли чинить. В результате Том опоздал больше чем на час, и когда он пришел в цех, на его станках уже работал другой рабочий.

Это, конечно, было в порядке вещей; он ждал жестокого нагоняя. Но когда он стал объясняться с мастером, то увидел, что дело обстоит хуже.

- Хватит, Шатт, - сказал мастер. - Натерпелся я от тебя. Ступай и получи расчет.

- Чего же вы от меня натерпелись? - спросил Том.

- Я не хочу с тобой разговаривать. Твое место занято. Катись отсюда.

Том огляделся. Многие рабочие этого цеха знали его, и он раздумывал, не позвать ли их. Так начинались многие забастовки и заканчивались победой рабочих. Но перед ним очутились двое здоровенных детин в штатском. Молодчиков из "служебной организации" всегда можно было узнать по сломанным переносицам и изуродованным ушам. Один из них держал правую руку в кармане, вероятно, сжимая кастет. Такова была цена человеческой жизни на фордовском заводе, если грозил беспорядок.

- Ну, ладно, - спокойно сказал Том, повернулся и пошел в раздевалку. Верзилы в штатском последовали за ним и присмотрели, чтобы он получил расчет, сдал табельный номер и вышел с завода через ближайшие ворота.

Итак, Том вступил на путь "мученичества"; теперь он - бывший фордовский рабочий, занесенный в черный список, а это значило, что ему уже нельзя будет работать под собственным именем ни в одной крупной компании Детройта. Его спросят о последнем месте работы, позвонят туда по телефону, и вопрос будет исчерпан. Новый хозяин вряд ли станет говорить: "Нам не нужны агитаторы". Нет, ибо теперь в Белом доме сидит агитатор, и в конгрессе их много, и они проводят дурацкие законы, так что предпринимателям приходится крепко защищаться. Он вежливо скажет: "Очень жаль, приятель, но пришел парень, раньше работавший на этом месте, а мы всегда стараемся сохранить своих рабочих".

У Тома было немного денег, отложенных именно на такой случай, и теперь ему ничего не мешало вести жизнь рабочего агитатора. Днем он посещал собрания комитета и встречался с рабочими ночных смен с разных заводов; по вечерам он встречался с рабочими дневной смены или выступал на митингах, которые проводились в неприметных помещениях рабочих районов. Рабочие прибывали окольными дорогами, оставляли свои маленькие машины где-нибудь подальше и пробирались в зал с черного хода или надвинув на глаза кепку и прикрывая лицо носовым платком. Митинги происходили в полной темноте, и несколько рослых рабочих стояли у выключателей, чтобы никто не мог зажечь свет. Вот как обстояло дело во всех городах автомобильной промышленности, в городах стальной, резиновой и нефтяной промышленности этой страны свободных и отчизны храбрых; всякая попытка собраться и обсудить свои нужды считалась чуть ли не преступлением, и тот, на кого падало подозрение, рисковал не только работой, но и своей жизнью.

80

Бывшая соученица Тома Шатта, которую он описывал своей сестре как "толковая девушка в круглых очках, небольшого роста и слегка сутулая", приехала в Детройт и поступила на работу в городской отдел социального обеспечения. Ее звали Делл Брейс, и она была девушка серьезная, ушедшая с головой в рабочее движение. Ее отец - сенатор штата Айова - был реакционным республиканцем, считавшим свою дочь жертвой предательской студенческой пропаганды. Вот почему Делл хотела работать где угодно, только не в родном штате. Она выбрала Детройт, потому что они с Томом почти решили пожениться.

Как раз когда она получила работу, Том лишился своей, и в нем вдруг заговорило мужское достоинство, и он заявил, что не желает, чтобы его содержала жена; тут глаза Делл наполнились слезами, она обвинила его в "буржуазных предрассудках". Сам-то он верит в свои принципы или нет? Если женщина с мужчиной равноправны, то почему она не может содержать его, так же как он бы ее содержал? Томми, не выносивший женских слез, уступил, и они тут же уладили дело, отправившись получать брачное свидетельство.

И вот он привел свою молодую жену домой познакомиться со всем семейством; и Дэйзи, благоговевшая перед молодой леди, окончившей колледж, чуть не расплакалась от радости, когда та поцеловала ее и выразила надежду, что они будут друзьями. Дэйзи, заняв место матери, теперь тащила на себе всю тяжесть домашней работы. От былой миловидности не осталось и следа; Дэйзи похудела и осунулась, волосы потускнели, она редко их завивала. Но романтика, навеянная грошовыми журналами, еще жила в ее сердце, а что могло быть романтичнее свободного брака двух юных рабочих агитаторов, только что со студенческой скамьи. Даже то, что оба они были "красные", не казалось особенно тяжким прегрешением; жена Джима Бэггза за годы кризиса нагляделась на нужду рабочих и готова была поверить, что рабочие организаторы совсем не такие, какими их изображают газеты.