Читать интересную книгу Полиция памяти - Огава Ёко

А еще — хотя такое, наверное, и происшествием-то не назовешь — я взяла к себе соседского пса, который остался один как перст, когда дом его хозяев опустел. Наутро после зачистки полицейские прислали фургоны и вывезли всю их мебель до последней табуретки, но пса почему-то не тронули. Несколько дней я подсовывала ему через прутья забора какие-нибудь объедки, но когда стало ясно, что за ним уже никто не придет, посоветовалась с главой соседского комитета да и оформила питомца на себя.

Старик помог мне перенести в наш дворик конуру, забил в землю колышек для цепи. Пригодилась и алюминиевая миска для корма, что валялась под их домом в снегу. На крыше конуры было выведено маркером: «ДОН». И я решила тоже называть его Доном. Уж не знаю, который из «донов» имелся в виду — Дон Хуан или Дон Кихот, но пес оказался тихим и покладистым. Сразу привык и ко мне, и к старику. Масти коричневой с черно-белыми подпалинами, кончик левого уха чуть надломан. Даром что собачий сын, обожал белую рыбу и вечно облизывал звенья своей цепи.

К моему списку домашних дел добавилось еще одно — выгуливать Дона в самое теплое время дня. По ночам особенно холодало, и я устроила ему постель из старого одеяла в прихожей. Решила, что постараюсь заботиться о нем так, как не могу позаботиться ни о его хозяевах, ни о мальчике, которого они укрывали, ни о семействе Инуи с их кошкой Мидзорэ.

* * *

Так, относительно благополучно, прошло несколько недель, пока не грянуло очередное исчезновение. И хотя я думала, что давно привыкла к подобного рода испытаниям, с такой пропажей свыкнуться оказалось непросто.

На сей раз исчезли истории.

* * *

Началось все, как водится, среди ночи, но протекало гораздо медленней обычного. За всю ночь и до самого обеда никаких изменений в городе не наблюдалось.

Я стояла на улице перед домом, осматривая все вокруг, когда бывший шляпник подошел ко мне с соболезнованиями.

— У нас-то в доме бумажных историй не водилось, нам проще, — сказал он. — Но вам, сочиняльщикам, наверное, ужас как нелегко. Если надо помочь, всегда обращайся. Эти ваши книги такие тяжелые!

— Да… Спасибо, — только и выдавила я.

Хотя R, конечно же, был резко против уничтожения книг.

— Все сочинения, которые они требуют выбросить, ты должна хранить здесь, — сказал он. — Как и свои фантазии, разумеется.

Я покачала головой.

— Если я соглашусь, вся коморка будет завалена книгами, и для вас не останется места.

— За меня не беспокойся, было бы куда прикинуться, и ладно. Но здесь их уж точно никто не найдет!

— Ну, и на что это будет похоже? Какой смысл копить у себя горы книг, которые исчезли? Кому они пригодятся?

R стиснул пальцами виски, глубоко вздохнул. Его обычная реакция на мои разговоры об исчезновениях. Наши сердца не слышат друг друга, как бы мы ни пытались. И чем больше пытались, тем становилось грустней.

— Но ты же сама столько лет сочиняла истории. Тебе ли не знать, что такие вещи не сортируют по категориям «пригодится — не пригодится»…

— Конечно, знаю. Точнее, знала — до вчерашнего дня. Но теперь все изменилось… Мое сердце совсем истощилось.

Последние слова я произнесла осторожно — так, словно вручала ему какую-то очень хрупкую вещь.

— Мне тоже очень горько, что истории сгинут, — сказала я. — Так и кажется, будто нить, что связывала нас с вами, вот-вот оборвется.

Я взглянула ему в лицо.

— Не вздумай сжигать свои рукописи, — сказал он. — И продолжай писать. Тогда ничего не оборвется.

— Бесполезно. Само сочинительство уже исчезло! Теперь все эти книги и рукописи — они стали просто пустыми контейнерами, нет никакого смысла оставлять. Внутри у них зияют пещеры. Сколько ни всматривайся, ни прислушивайся, ни принюхивайся, больше оттуда ничего не появится. Так что же мне следует продолжать?

— Наберись терпения. И просто вспоминай — медленно, не торопясь. Как ты искала все эти слова, откуда они к тебе приходили…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я больше не верю в себя. Само слово «история» все труднее произнести. Это значит, исчезновение надвигается. Очень скоро я забуду об этом вообще. Так, что и вспоминать будет нечего…

Я опустила голову, взъерошила пальцами волосы. Наклонившись, R заглянул мне снизу в глаза и положил руки на мои колени.

— Да нет же. Все будет в порядке, — тихо произнес он. — Ты, наверное, думаешь, что с каждым исчезновением исчезают и наши воспоминания об исчезнувшем, но это не так. Они просто опускаются к самому дну пруда, куда не проникает солнечный свет. И если опустить в воду руки и пошарить как следует, всегда найдется то, что можно вытащить обратно на свет. Ты должна пытаться. Не могу смотреть, как ты сидишь сложа руки, пока твое сердце угасает…

Взяв мои пальцы в ладони, он начал отогревать их по очереди, один за другим.

— Значит, если я продолжу писать, я сберегу свое сердце?

— Именно так, — сказал он, кивнув. И согрел мои пальцы еще одним вздохом.

* * *

К вечеру исчезновение усилилось. Здание библиотеки охватило пламя, а люди начали выносить из домов книги и сжигать их — кто в парке, кто на своих огородах, кто просто на пустырях. Из окна кабинета было видно, как весь остров покрылся огоньками костров, небо стало пепельно-серым от дыма, а снег потемнел от копоти.

В итоге из всего, что было на полках, я отобрала с десяток книг и вместе с незаконченной рукописью передала их R на хранение. Остальное мы со стариком решили загрузить в тележку от моего велосипедного прицепа и отвезти к ближайшему костровищу. Спрятать всю домашнюю библиотеку все равно невозможно, да и слухи о том, что у писательницы оказалось подозрительно мало книг для сжигания, нам совсем ни к чему.

Сам выбор — что оставлять, что выкидывать — оказался очень мучительным. Я брала в руки книгу за книгой и уже не могла вспомнить, о чем они. Но патруль Тайной полиции мог заявиться с проверкой в любую минуту, и на размышления времени не оставалось. Собравшись с духом, я оставила только те книги, что мне подарили самые близкие люди, и те, чьи обложки были самые красивые.

В половине шестого, когда солнце почти зашло, мы со стариком отправились в путь, таща прицеп за собой. Перед нашим уходом Дон так и вился вокруг, виляя хвостом, умоляя взять его с собой.

— Мы не на прогулку. У нас важное дело. А ты стереги дом! — сказала я псу и усадила его обратно на покрывало в прихожей.

По пути нам встретилось еще несколько человек с большими пакетами или узлами. Дорога местами обледенела, с крыш то и дело срывались тяжелые снежные лепешки; выбиваясь из сил, мы тащились с поклажей вперед, едва не ломая кости. Книги в тележке перемешались и стали похожи на самый обычный мусор, но мы все равно везли их сжигать, так что не обращали на это внимания.

— Как устанешь — говори, не стесняйся, — сказал старик. — Всегда можно посидеть на тележке и отдышаться.

— Спасибо… Пока держусь, — ответила я.

Двигаясь по автобусной улице, мы миновали рынок и наконец дотащились до центрального парка. Вокруг было светло как днем и жарко от бушевавшего пламени. Огромная гора книг пылала в самом центре парка, выбрасывая в ночное небо столпы ослепительных искр. Костер уже окружила большая толпа. А за деревьями вокруг так и мелькали шинели Тайной полиции.

— Вот это да! Какое… грандиозное зрелище! — протянул негромко старик.

Языки пламени, точно лапы исполинского монстра, тянулись к небу, задираясь выше фонарей и телеграфных столбов. С каждым порывом ветра в воздух взмывали все новые пылающие страницы, обращаясь в пепел у всех на глазах. Снег вокруг почти весь растаял и превратился в грязь, которая чавкала под башмаками при каждом шаге. Пламя выкрасило оранжевым детскую горку, качели, скамейки и стены общественного туалета. Луна и звезды, будто в смятении от яркости этого пламени, сгинули с небосклона. И лишь горы исчезающих книг поджаривали небеса своими пылающими останками.