способен на вероломство. – Но, как я уже объяснял, это для нас. И сейчас у меня появилась особенно насущная потребность из-за расходов в связи с этим делом, которые я просто не мог предусмотреть.
Она выдерживала паузу для видимости, зная с самого начала, что сдастся, как с ней обычно бывало в конце концов. Когда Филип вбивал себе что-то в голову, кто мог сопротивляться его сладким речам, его улыбкам и его ласкам? Единственный, кого она знала, – это ее отец. Но отец был таким упрямым, что стал бы спорить с Господом всемогущим на Страшном суде, если бы не был согласен с Его приговором.
Когда она наконец сказала «да», Филип вскочил, встал на колени и поцеловал ее руку. Она погладила его по щеке.
– Вечером, – прошептал он. – Можно мне к вам прийти?
– Да, – ответила она. – О да!
Он тотчас вскочил на ноги и, сказав, что лучше не откладывать, позвонил в колокольчик. Спустя несколько минут Мэри принесла шкатулку с драгоценностями и поставила на стол. Джемайма отперла ее своим ключом и вынула серьги. Положила их на стол между ними.
– Я знаю, они вам никогда не нравились, любовь моя, – сказал Филип. – Они никогда вас не радовали. Но то, что я сделаю с ними, вас обрадует. Обещаю. – Он накрыл серьги ладонью, придвинул к себе, и они исчезли. – Я рассказывал вам о моей новой улице? Нет? Она будет проходить через Драгон-Ярд до Чипсайда, улица с новыми красивыми домами по обе стороны. Я назову ее Джемайма-стрит в вашу вечную честь. – Он остановился, брови вздернулись в комичном испуге. – Если только вы не предпочитаете Сайр-стрит, в честь вашего отца и вашей семьи. Это слишком важное решение, чтобы я его принял. Это должны решить вы, и только вы.
Так мало-помалу он смыл неприятный осадок, оставшийся от сделки. Он насмешил ее длинным рассказом о путаной перепалке между пажами в опочивальне его величества. Филип мог рассмешить монашенку в Страстную пятницу, если бы захотел. Она все еще смеялась, когда раздался стук во входную дверь.
Ее веселое настроение пропало.
– Кто это? Еще и так поздно?
– Всего лишь старый Громвель, – сказал Филип.
– Господи, что ему нужно?
– Я просил его зайти. Разве я не говорил?
– Нет, сэр. Не говорили. – Было слышно, как хлопнула входная дверь и лязгнули болты и задвижки. Она, нахмурившись, посмотрела на мужа. – Дважды на одной неделе? Вы слишком добры к нему.
– Дружба как виноградник, любовь моя. Человек должен возделывать его, чтобы повысить урожай и улучшить виноград.
– С некоторыми старыми виноградниками не стоит возиться. Их лучше выкорчевать и освободить место для новых.
Он погрозил ей пальцем, как ребенку:
– Красиво сказано.
– Я пойду.
– Нет, – сказал он, улыбаясь, будто разговор шел о чем-то фривольном. – Вы останетесь.
В холле послышались шаги. Слуга возвестил о прибытии мистера Громвеля, который отвесил такой низкий поклон, что она даже подумала, что голова перевесит и он упадет.
– Я счастлив видеть вас, мадам, в таком отличном здравии. Надеюсь, вы простите, что беспокою вас во время ужина.
– Вы ничуть нас не беспокоите, – вынуждена была она сказать, хотя голос ее был холодным и она не смотрела на гостя.
Когда Филип стал настаивать, чтобы Громвель что-нибудь съел, он сказал, что уже поужинал, но присоединился к ним за столом и выпил бокал или два вина.
– Вы вполне оправились от вашего недомогания, как я понимаю? – сказал Громвель, глядя на нее через пламя свечи. – Я не вижу никаких признаков. Более того, если позволите, мадам, я никогда не видел вас такой сияющей. Филип, как старому другу позвольте мне поднять тост за вашу супругу, с глубочайшим уважением преклониться у вашего алтаря Гименея? Прошу присоединиться ко мне и поднять бокал за ее красоту.
Вскоре Филип отодвинул свой стул и бросил взгляд на гостя:
– Так, мы не должны злоупотреблять компанией моей жены, как бы нам этого ни хотелось.
– Куда вы направляетесь? – Джемайма заметила, как Громвель посмотрел на нее с укором, – он никогда не слышал, чтобы она говорила подобным тоном.
– В Уайтхолл, любовь моя. Разве я вам не говорил? Мы с Громвелем пройдемся по парку и посмотрим на карточную игру.
– Вы сами собираетесь играть, сэр? – холодно спросила она.
– Нет, я давно бросил такое ребячество. Буду сдержан, как пуританин на молитве.
Громвель тоже поднялся.
– Хотел бы остаться, дорогая миледи, но, признаюсь, у меня там дело.
– Дело? Теперь это так называется? – Филип беззаботно рассмеялся. – Он надеется найти новых подписчиков на свою великую книгу. Помните, мадам? «Природные достопримечательности Глостершира». Те, кто выигрывает в карты, – легкая добыча. Они беспредельно щедры.
Через минуту оба исчезли. Она осталась одна глядеть на огонь, пока слуги убирали посуду со стола. И чем ей теперь заняться? Филип об этом не подумал. Он поплатится за свою неучтивость, пообещала она сама себе. Предпочел ей Громвеля, и в такой момент, не считаясь с ее чувствами. Немыслимо! Она не позволит так обращаться с собой. Любила ли она все еще Филипа? Или ненавидела его? Она не знала. Ее бросало из одной крайности в другую, как пьяницу, который, шатаясь, бредет домой в темноте.
Спустя какое-то время в комнату вошла Мэри. Присела в реверансе и молча ждала.
– Так, – наконец промолвила Джемайма. – Почему ты здесь? Я тебя не звала.
Мэри склонила голову на белой длинной шее.
– Простите, миледи. Я кое-что слышала на кухне. Подумала, вам будет интересно.
– С чего ты взяла, что мне интересно, о чем болтают слуги? – Потом, выждав, Джемайма добавила: – Так о чем?
– Перед ужином пришел посыльный с письмом. Хестер отнесла его в кабинет господина. Она говорит, было два письма: одно запечатано в другом. Он вскрыл письма и, прочитав, выругался. Он был так зол, что пнул ногой стул так, что тот перевернулся.
– От кого письмо?
– Она не знает. Он спрятал письма подальше. Потом он дал ей шесть пенсов и велел поставить стул на место и никому ничего не говорить.
Уголь сместился на каминной решетке, и пламя рванулось вверх, освещая комнату колеблющимся светом.
– Это не все, госпожа. Хал слышал на конюшне, когда ставил экипаж на место. Нашли тело женщины среди руин между Шу-лейн и Феттер-лейн. Ее закололи…
– Кто она?
– Не знаю. Может быть, шлюха. Говорят, на ней было шелковое платье, поэтому, может быть, и леди.
«Селия, – подумала Джемайма, – неужели это Селия?»
Женщины молча смотрели друг на друга. Мерцающий огонь причудливым образом отразился в глазах Мэри, и они из зеленых сделались красными.