Катриона повернулась и стала заправлять под веревки торчащий угол клеенки. Затем ответила, стараясь не встречаться взглядом с Саймоном:
— Возле Балквиддера. Я купила карту местности и всякой еды, так что нам на неделю хватит.
— Тогда, получается, нам не хватает лишь возчика. Разве кузнец не предложил тебе кого-то на эту роль?
— Нет, на эту роль у меня есть свой кандидат. Полагаю, ты не откажешь мне исполнить ее?
— Ты не шутишь?
— Вовсе нет. Ты же умеешь управлять лошадьми, если я не ошибаюсь? Мне всегда казалось, что такие навыки особенно ценятся среди людей, ведущих активную жизнь ради собственного удовольствия.
— То, что я умею, здесь не поможет. Одно дело — участвовать в скачках — например, в Ньюмаркете. Там бы я и впрямь чувствовал себя в своей тарелке. Садишься на породистого мерина, животное прекрасно подготовлено для состязаний, одно удовольствие. Могу также управлять фаэтоном. Разве плохо в солнечный денек прокатиться по аллее Роттен-роу в Гайд-парке, где можно так приятно пообщаться с молодыми красавицами или их мамочками? Совсем другое дело, если ты должен заставлять пару полумертвых коняг карабкаться вверх по крутому горному склону. С одной стороны скалы, с другой — крутой обрыв, просто прелесть, какое чудное удовольствие!
— Уверена, ты справишься. — Шелковистые ресницы Катрионы кокетливо захлопали под взглядом Саймона. — В конце концов, ты имеешь большой опыт и настоящий талант уговаривать разных лошадок соглашаться на твои предложения.
— Да, только, к сожалению, на тебя мои способности пока не подействовали.
Саймон печально посмотрел на прогнувшуюся скамейку для кучера и представил, каково ему будет трястись на таком сиденье и что будет чувствовать его задница всего через несколько часов путешествия. Добрую треть скамьи занимала клетка из узких деревянных планок.
Он недовольно поморщился:
— Так, а эта конструкция здесь для чего?
— Ящик для кур.
Уэскотт склонился и стал всматриваться. Из клетки доносился низкий урчащий звук.
— Как ни грустно мне делать такое открытие, но там вовсе не куры.
— Ясное дело, что не курица! Не могу же я позволить Роберту Брюсу свободно разгуливать здесь, как это можно было в карете. Еще заинтересуется какой-нибудь куницей или куропаткой по дороге, умчится в лес, и мы его не найдем.
Саймон недовольно пробурчал что-то себе под нос, чем вызвал укоризненный взгляд Катрионы, а затем выпрямился во весь рост и сказал:
— Мне кажется, я должен узнать ответ на еще один вопрос.
— Какой?
— Когда мы отправляемся?
Прошли три бесконечных и изматывающих дня в пути к Северному нагорью. Саймон все чаще представлял, как настоящий негодяй на его месте давно бы уже задушил Катриону галстуком, тело оставил гнить в лесу, а потом в прекрасном настроении отправился бы по своим делам, забрав все ее деньги. С каждым поворотом скрипучих и неровных колес повозки по каменистой дороге настроение у Уэскотта заметно ухудшалось, и он все более злобно поглядывал на свою спутницу.
Его мучения усугублялись и другим испытанием. Всякий раз, когда повозку встряхивало на неровностях дороги, их тела соприкасались, вызывая у Саймона возбуждающее и одновременно болезненное ощущение. Толчок повозки — и они касаются коленями и бедрами. Движение поводьями — и локоть Саймона скользит по притягательной мягкости женской груди.
Вдобавок ко всему, словно в насмешку над обозленным Уэскоттом, настроение Катрионы с каждой милей проделанного пути становилось все более радостным. Большинство знакомых женщин Саймона давно бы уже заливались слезами или впали в депрессию от страданий, что приходится терпеть такие дорожные неудобства. С Катрионой все было иначе. Она весело и неустанно щебетала в пути, обращая внимание на каждую попавшуюся на глаза синицу, рыжую белку или даже замеченную на обочине дороги раннюю поросль лесного щавеля.
Создавалось такое впечатление, будто Всевышний сотворил все эти чудеса природы не иначе, как для ее удовольствия. Когда холмистые пастбища южной Шотландии сменились скалистыми пиками и нависающими вересковыми зарослями Северного нагорья, Уэскотт заметил, что в речи Катрионы снова появилась очаровательная певучесть, на которую он обратил внимание еще при их первом знакомстве в конюшне.
— Такое чувство, будто впервые за десять лет я могу дышать свободно, — призналась она.
Повозка с трудом продвигалась по узкой извилистой дороге, более подходящей для овец, чем для людей.
— Господи, я даже подумать боюсь, сколько всякой копоти и грязи накопилось у меня в легких за это время.
Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула свежий горный воздух. У Катрионы было такое счастливое выражение на лице, что Саймону захотелось, чтобы и он мог оказывать на нее столь бодрящее воздействие.
— Ты разве не чувствуешь, что здесь от восторга можно просто опьянеть?
— От воздуха вряд ли. Но у меня есть кое-что понадежнее, — бросил в ответ Уэскотт, доставая из-под сиденья бутылку шотландского виски и вытаскивая пробку зубами.
В ветхом заезжем домике, где они останавливались прошлой ночью, удобств было очень мало, но работал бойлер, и горячая вода сделала условия отдыха более-менее удовлетворительными. Если шотландцы в чем-то и были сильны, так это в умении изготавливать виски. Надеясь как-то скрасить неудобства путешествия и сделать общение с Катрионой более терпимым, Саймон уговорил ее, и она, отбросив сомнения, купила целых три бутылки.
Повозку в очередной раз сильно подкинуло на дорожной колдобине, и Уэскотт чертыхнулся.
— Уже даже не знаю, что больше болит, голова или задница.
Катриона бросила недовольный взгляд на бутылку:
— Меньше пей, чтобы голова не болела.
— Поменьше болтай языком, тогда и голова у меня болеть перестанет. — С вызовом, глядя на спутницу, он поднес бутылку ко рту и сделал долгий большой глоток виски.
Катриона накинула на плечи свой плед и отвернулась от Саймона, обиженно надув губы. Но не суждено было ему насладиться тишиной и спокойствием возле умолкнувшей жены. В эту минуту повозка свернула на широкое плато, с которого открывался вид на лежащую внизу долину. От увиденного зрелища Катриона невольно вскрикнула.
Уэскотт натянул поводья, останавливая лошадей. Первой его мыслью было, что где-то поблизости появилась опасность вроде шайки горцев-разбойников. Повозка еще продолжала двигаться, когда Катриона соскочила на землю и подбежала к самому краю отвесной скалы.
Ее фигурка казалась такой тонкой и хрупкой на фоне заснеженных вершин. Вдалеке, среди величавых утесов, хозяйничал ветер, срывающий с места валы свежевыпавшего снега и лавинами обрушивающий его вниз. С запада долину еще подсвечивали золотистые солнечные лучи, отражающиеся яркими пятнами на заледеневших склонах. В порывах ветра вихрем кружились, переплетались и танцевали сияющие солнечные блики, словно повинуясь симфонии, недоступной человеческому уху.