в спокойной обстановке поговорим.
В потоке речи улавливаю основное: сумка у него. И это никак не умещается в голове. Не могу найти ни одного логичного объяснения.
- Ты её привёз? Зачем? А как же автобус? Что вообще происходит? Я ничего не понимаю. Мила написала, что отправила автобусом.
- Я её обманул, – отвечает без тени смущения. – Сказал, что отправил автобусом, но решил отвезти и передать лично в руки. Мне давно нужно с тобой поговорить, но у меня не было ни твоего адреса, ни какого-то контакта.
Значит, Мила всё-таки меня сдала…
- Бред какой-то! Ты проехал такой путь, чтобы просто отдать мне сумку?
Не знаю, сколько это километров, но по карте расстояние очень солидное. Это и долго, и дорого наверняка.
- Не просто так, а ради разговора. Идём. Машина на парковке. Детское кресло я поставил. Надеюсь, Ване в нём будет удобно.
- Говори тут. Нам недалеко, – пытаюсь возражать, как будто это способно что-то изменить для безумца, проехавшего такой длинный путь непонятно ради чего. – Мы пешком дойдём.
- Сумка тяжёлая. Как ты её нести собираешься?
Я помню, сколько она весит. Но как-то дотяну. Хоть волоком по снегу!
- Понемногу дотащу.
Спорю, но иду за ним. А что мне остаётся делать? Дурацкая безвыходная ситуация.
- Пойдёшь ко мне на руки? – обращается к Ване. – Я помогу тебе устроиться в салоне.
Сын смотрит на меня, ожидая одобрения. А я не знаю, как правильно поступить! Если Павел довезёт нас до дома, то решится проблема, как донести тяжёлую сумку. Вдобавок я не понимаю, о чём он хочет говорить. А выяснять отношения на людях и при Ване – не лучшая идея. Приходится кивнуть, проигнорировав призывы интуиции держаться от бывшего мужа подальше.
Павел с лёгкостью подхватывает ребёнка и сажает на детское сидение.
- Только не прыгай, а сиди тихонько, – говорит ему строго.
Забираюсь в салон и устраиваюсь рядом с Ваней. Я не разбираюсь в машинах, но полагаю, что автомобиль далеко не из дешёвых. Ни на зарплату, ни даже на благодарности от пациентов такой не купить…
- Командуй, куда ехать.
- Я не очень знаю, где тут одностороннее и двустороннее движение… Кажется, на следующем перекрёстке надо свернуть налево, через два квартала будет ещё один поворот…
Павел молчит. А я пытаюсь представить предстоящий разговор в надежде успеть заготовить несколько подходящих фраз. Боюсь, что разволнуюсь и двух слов связать не смогу, если он начнёт на меня наезжать. То, что он приехал не с добрыми намерениями, видно по его взгляду.
Добираемся довольно быстро. Павел поднимется к нам в квартиру? Значит, узнает мой адрес! А я ведь так хотела спрятаться от прошлого… Впрочем, в случае чего съёмное жильё можно поменять. Он снова создаёт мне проблемы…
Он вытаскивает из багажника и раскладывает коляску, устраивает в ней сына и достаёт сумку. Спорить нет смысла – он всё равно сделает по-своему. И я молча качу Ваню к подъезду…
Хотя наш дом старой постройки, в нём всё оборудовано для удобства людей с особыми потребностями: пандус, лифт. Мы без проблем добираемся до квартиры.
- Н-да, тут особо не развернёшься, – замечает Павел разочарованно, входя вслед за мной.
- Нам хватает.
Какой смысл что-то объяснять человеку, который ездит на такой машине? Сытый голодному не товарищ.
- Где мы можем поговорить?
- Сейчас Ваня поужинает и пойдёт к соседям играть, у нас будет немного времени.
- Угостишь чаем? – басит, по-хозяйски проходя на кухню.
Хочется нагрубить и отправить его в ресторан, расположенный в соседнем здании, но вместо этого зачем-то спрашиваю:
- Ужинать будешь?
- Не откажусь. Я сегодня ещё не завтракал. Боялся опоздать.
Не хочу вникать в то, что он говорит. Голодный? Окей, я его накормлю… Может, сытый он будет не таким сердитым?
Отворачиваюсь. Чувствую на себе его тяжёлый взгляд. Тороплюсь положить еду. Чем быстрее он поест, тем скорее выговорится и уйдёт. Я боюсь этого разговора…
- Мамочка, я всё съел! Можно я уже пойду к Михаэлю?
Киваю, и малыш, ловко перебирая костылями, торопится к входной двери.
С соседями нам очень повезло. Их мальчик всего на год старше Вани, и дети по вечерам очень охотно проводят время вместе. Его родители обычно допоздна на работе, а бабушка радуется, что ребёнок увлечён общением и не дёргает её каждую секунду.
- Во-первых, я хочу извиниться, – заявляет Павел, как только я возвращаюсь на кухню.
Смотрю вопросительно. Интересно, за какой из своих многочисленных косяков? Неужели у него проснулась совесть?
- Прости, что не подписал тебе отпуск и, особенно, что наговорил тебе лишнего. Я был неправ и по форме, и по содержанию. Мне очень жаль. Очень. Я ничего не знал о твоей семье, прими мои соболезнования.
Как у него всё просто. Извинился – и вроде как уже не виноват. Но разве мне от этого легче?
- Что сделано, то сделано, – бурчу под нос.
Он не торопится продолжать. Как будто взвешивает, стоит ли вообще говорить со мной.
- Скажи-ка мне, Лиза, – Павел произносит притворно мягким голосом.
Страх заползает за шиворот, скребёт спину вдоль позвоночника, обхватывает лапищами горло, не давая полноценно дышать. Заранее предвижу, что ничего хорошего от этого тона и разговора ждать не стоит. Зачем он приехал? Узнал о Ване? Но я и раньше не скрывала сына. Когда мы работали вместе, Павел много раз мог спросить меня о нём.
- Как так получилось, что у твоего ребёнка в свидетельстве о рождении отцом записан я?
Вот и вопрос, которого я давно ждала. Но всё равно он застаёт меня врасплох.
- Сказали, что по закону нельзя поставить прочерк, если он родился в течение десяти месяцев после развода, – заикаюсь от волнения и с трудом проговариваю фразу до конца.
Вижу, как Павел набирает воздух, чтобы начать кричать, но сдерживается, хотя голос заметно вибрирует.
- Десять месяцев после развода? Десять! Какая дикость… То есть его папаша тебя бросил, и ты решила повесить сына на меня, даже не поставив в известность? Или это продуманный ход с целью урвать кусок имущества моего отца?
Что за дурацкие предположения? Как он вообще может допустить такие мысли?
Нервничаю ещё сильнее. Ничего не понимаю! Чего он добивается?
Павел действительно не знает, что Ваня – его сын? Не верит? Как такое возможно, ведь по