Читать интересную книгу Брачный сезон - Pelham Wodehouse

Начало концерта было назначено, как гласила доска объявлений, на восемь пятнадцать, и за несколько минут до старта я, поскольку мой собственный номер приходился на второе отделение, забрел внутрь и расположился среди стоячих зрителей позади скамеек, с тоской отметив про себя, что играть предстоит перед полным залом. Местные жители понаехали гуртами, хотя я мог бы предостеречь их от такого рискованного шага. Я видел программу, и мне известно было, что нас ждет.

С первого взгляда на этот прейскурант я отлично понял, почему тогда, у меня на квартире, Тараторка так неодобрительно отозвалась об имеющихся в ее распоряжении актерских силах. В ее словах звучала горечь человека, чьи планы порушены и надежды развеяны, человека, лишенного свободы творчества и возможности самовыражения. Мне стало ясно, что произошло. Она взялась за организацию концерта, захваченная светлыми идеалами, высокими порывами и прочими материями, но вскоре, бедняжка, расшибла лоб о препятствие, таящееся на дороге у каждого импресарио, который вздумает заняться подобным делом. Несчастие в том, что устроение деревенского концерта неизбежно затрагивает групповые интересы, с которыми нельзя не считаться. То есть имеются разные влиятельные персоны, выступавшие в предыдущие разы, чьи номера обязательно надо включить и на этот раз, а в противном случае они поведут себя холодно и не очень любезно. Таратора натолкнулась на могущественный клан Кигли-Бассингтонов.

Для человека с моим богатым опытом такие пункты программы, как «Соло; исп. мисс Мюриэл Кигли-Бассингтон» и «Разговор двух сумасшедших; исп. полковник и миссис Р. П. Кигли-Бассингтон», свидетельствуют о многом. И в то же самое – «Звукоподражание; исп. Уоткин Кигли-Бассингтон», «Карточные фокусы; исп. Персивал Кигли-Бассингтон» и «Ритмический танец; исп. мисс Поппи Кигли-Бассингтон». С мастера Джорджа Кигли-Бассингтона, внесенного в список в качестве чтеца-декламатора, я ответственность снимаю. Мне кажется, что его, как и меня, просто заставили согласиться на эту неприятную работу, а то бы он тоже предпочел договориться и получить наличными.

Я стоял позади зрительских скамеек, испытывая попеременно то чувство братской солидарности с мастером Джорджем, то даже желание подбежать и угостить его утешительной бутылочкой газировки, а в остальное время разглядывал окружающие меня лица, не обнаружатся ли на них признаки жалости, сострадания и так называемого милосердного снисхождения? Но увы, ничего похожего. Как все деревенские зрители на стоячих местах, эти были суровы и неумолимы и решительно не способны взглянуть на вещи широко, дабы понять, что если человек выходит на подмостки и принимается декламировать про то, как Кристофер Робин скачет прыг-скок на лошадке, или же, наоборот, произносит перед сном молитву, то он, чтец, делает это не по собственному капризу, а просто потому, что является беспомощной жертвой не зависящих от него обстоятельств.

Слева от себя я с особым сокрушением сердца наблюдал одного исключительно опасного любителя зрелищ – у него были напомаженные волосы и подвижные, прямо-таки извивающиеся губы, всегда готовые издать неприличный булькающий звук, которым зрители в Америке выражают артисту свое неодобрение. Но тут на скамьях раздались скромные аплодисменты, знаменуя начало концерта. Открывал его краткой вступительной речью сам деревенский священник.

До сих пор о преподобном Сиднее Перебрайте мне было известно только то, что он играет в шахматы и разделяет нелюбовь новой невесты Китекэта к полицейским шуткам насчет Ионы и кита. В остальном же он был для меня закрытая книга. И вот теперь я впервые увидел его в деле. Он оказался долговяз и сутуловат, словно чучело, набитое второпях и неумелой рукой, – сразу видно, что не из тех жизнерадостных деревенских священников, которые, открывая концерты самодеятельности, с гиканьем и присвистом выскакивают на эстраду, громогласно приветствуют свою паству, подкидывают пару-тройку анекдотов про коммивояжера и фермерскую дочку и, сияя улыбкой, убегают. Викарий Кингс-Деверила был, похоже, в миноре, на что у него, бесспорно, имелись основания. Как тут будешь радоваться жизни, если у тебя дома всем заправляет сумасбродная Тараторка и чуть ли не к каждой трапезе подваливает Гасси Финк-Ноттл, да вдобавок ко всему еще приезжает и поселяется в свободной спальне эта горилла, юный Тос. Такое даром не проходит.

Короче говоря, он был невесел. Говорил он на тему о церковном органе, в помощь которому и был, как выяснилось, устроен весь этот вечер художественной самодеятельности. Виды инструмента на будущее оратор оценивал пессимистически. Церковный орган, честно было сказано нам, в дьявольски плохом состоянии. Уже много лет, как он остался без штанов и стоит с протянутой рукой, а теперь уже близок день, когда он и вовсе должен будет положить зубы на полку. Было время, когда викарий еще надеялся, что дух добрососедской взаимопомощи вольет в его жилы свежую кровь, но дело, похоже, зашло уже слишком далеко, он готов поставить последнюю рубашку, что несчастный инструмент придется просто спустить в канализацию.

В заключение же викарий хмуро объявил, что первым номером программы будет скрипичное соло в исполнении мисс Юстасии Пулбрук. И при этом всем своим видом и тоном дал публике понять, что знает не хуже прочих, какая никуда не годная скрипачка эта Юстасия, но все-таки она еще ничего в сравнении с тем, что будет, когда за нас примутся Кигли-Бассингтоны.

О скрипачах я знаю только, что все они одним миром мазаны, что та, что этот – ни малейшей разницы, поэтому в скрипичных пьесах я не особенно разбираюсь и не могу вам определенно сказать, делала ли прекрасная Пулбрук честь тем своим сообщникам, которые подучили ее владению скрипкой. Соло было местами громкое, а местами не очень и обладало свойством, общим для всех скрипичных соло, мною уже раньше замеченным: они тянутся на самом деле не так долго, как кажется. Когда же оно все-таки кончилось, тут-то мы и поняли, что имел в виду достопочтенный Сидней, намекая на Кигли-Бассингтонов. На эстраду вышел прислужник и вынес стол. На этот стол он поставил фото в рамочке, и я сразу догадался, что нас теперь ждет. Покажите Бертраму Вустеру стол и фото в рамочке, и можете не рассказывать, про что будет следующий номер. Мюриэл Кигли-Бассингтон исполнит романс «Мой герой» из пьесы обожателя шоколадных солдатиков.

Однако парни в задних рядах вели себя на удивление сдержанно и достойно, я даже подумал, глядя на их учтивость, что, возможно, когда придет мой черед встать перед расстрельным взводом, ничего страшного не произойдет. По моей оценке, романс «Мой герой» стоит на втором месте после «Свадебной песни пахаря» как потенциальный возбудитель гнева в задних рядах, и когда вышла внушительная блондинка, взяла со стола рамочку с фото, натерла руки канифолью и набрала полную грудь воздуху, я ожидал крупных неприятностей. Однако эти славные ребята, как видно, с женщинами не воюют. Они не только воздержались от грубых возгласов, производимых с высунутым языком, но двое или трое из их числа даже похлопали в ладоши – неосмотрительный поступок, поскольку вместе с аплодисментами сидячей публики – а там готовы аплодировать всем и вся – повлек за собой бис: балладу «Пойдем со мной гулять в поля».

Воспламененная многообещающим началом, Мюриэл, я думаю, готова была продолжить в том же духе и исполнить еще, скажем, «Любовный зов индианки», но какие-то флюиды все-таки подсказали ей, должно быть, что больше издеваться над собой мы не позволим, и она, застеснявшись, ушла. Последовала непродолжительная пауза и на сцену скок-поскок, как Кристофер Робин, кубарем вылетел небольшой мальчуган с зализанными волосами и в короткой итонской курточке – ребенка явно вытолкнули из-за кулис любящие родственники. Это был мастер Джордж Кигли-Бассингтон собственной персоной. Сердце мое преисполнилось к нему сочувствием. Уж я-то знал, каково ему сейчас.

Несложно было представить себе, что привело мастера Джорджа в эту рискованную позицию. Сначала мамаша роковым образом обмолвилась, что его преподобию было бы приятно, если Джордж продекламирует стишок, который у него так мило получается. Попытки отвертеться. Нажим родни. Он отчаянно запирался. Призвали папашу, чтобы навел в этом вопросе порядок. Хочешь не хочешь, а папу надо слушать. Только в последнюю минуту была сделана попытка спастись бегством, которую, как мы видели, пресекли своевременным тычком в спину.

И вот он стоит перед публикой.

Сердито посмотрев в зал, мастер Джордж объявил:

– «Бен Воин».

Я поджал губы и покачал головой. Знаю я этого «Бена Воина», сам в детстве неоднократно его декламировал. Эдакий антиквариат с неаппетитными подробностями, и в каждой строчке – игра слов, ни один нормально мыслящий мальчик не взялся бы его читать по своей воле; и к тому же совсем не его амплуа. Если бы я мог обратиться к полковнику и миссис Кигли-Бассингтон, я бы сказал им так: «Полковник! Миссис Кигли-Бассингтон! Послушайте дружеского совета: не подпускайте Джорджа к комическому жанру, пусть держится доброго старого кровопийцы Айболита».