Читать интересную книгу История русской культуры. XIX век - Наталья Яковкина

§ 7. ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА

Время, последовавшее за восстанием декабристов, было одним из мрачных периодов в истории русской литературы XIX века. Следствие над декабристами показало, что лучшие писатели или участвовали в антиправительственных организациях, или были близки к ним. Просвещение и литература были официально признаны главными очагами революционной крамолы и потому стали первыми жертвами реакции, подверглись всевозможным ограничениям и запретам. Отношение царя к литературе достаточно четко определено дореволюционным исследователем М. Н. Лемке: «Николай I не признавал литературы как таковой, то есть свободной и независимой. Литература должна быть верной слугой его режима, постоянно точным барометром царской политики».[160]

Первым в ряду мероприятий, призванных реализовать эту программу, стало принятие в 1826 году нового цензурного устава, скоро получившего выразительное название «чугунного». Он состоял из 230 параграфов, предусматривавших все возможные случаи и запрещения печатного слова. По новому уставу безусловно отвергались произведения, в которых подвергались сомнению религиозные догмы, ослаблялось почтение к правительству, порицалась монархическая форма правления или высказывались предположения о государственных преобразованиях. Как остроумно заметил цензор С. Глинка, «руководствуясь этим уставом, можно было и молитву „Отче наш“ истолковать якобинским наречием».[161] И действительно, в соответствии с новым уставом цензоры начали настоящий поход против литературы и периодической печати. Действие устава 1826 года усугублялось тем, что общее наблюдение за деятельностью цензурных комитетов было возложено на III отделение. При этом цензоры обязаны были не только отклонять «вольнодумные» сочинения, но и сообщать о них в III отделение. В 1828 году помимо цензурных комитетов право цензуры было предоставлено министерству внутренних дел, министерству иностранных дел, ведомству путей сообщения и многим другим правительственным органам, вплоть до главного управления государственного коневодства. В результате, как справедливо заметил цензор профессор А. В. Никитенко, лиц, ведающих цензурой, стало больше, чем книг, печатавшихся в течение года.

В 1830 году последовало запрещение печатать анонимные произведения. По этому поводу Никитенко записал в своем дневнике 30 декабря 1830 года: «Подарок русским писателям в новом году, в цензуре получено повеление, чтобы ни одно сочинение не допускалось к печати без подписи авторского имени. Истекший год вообще принес мало утешительного для просвещения в России. Над ним тяготел унылый дух притеснения. Многие сочинения в прозе и стихах запрещались по самым ничтожным причинам, можно сказать, без всяких причин, под влиянием овладевшей цензурной паники…».[162] Как видим, даже наиболее просвещенные члены цензурных комитетов были возмущены ужесточившимися правительственными нападками, жертвами которых нередко наряду с авторами становились и сами цензоры. Когда, например, в I книге «Московского вестника» за 1830 год была напечатана заметка Аксакова, высмеивающая какого-то министра, дававшего рекомендацию чиновнику, и заметка не понравилась в Петербурге, то цензор С. Н. Глинка был посажен на московскую гауптвахту.[163]

Главным направлением цензурной политики 30–50-х годов XIX века явилось стремление к ликвидации передовой периодической печати. Именно борьба с прогрессивной журналистикой рассматривалась как первоочередная обязанность цензуры. И результаты этой деятельности не замедлили сказаться. В 1830 году была запрещена «Литературная газета» А. Дельвига, в 1832 году журнал «Европеец» Киреевского, в 1834 году был закрыт один из лучших журналов того времени «Московский телеграф» Полевого, в 1836 году «Телескоп» Надеждина. Наступила, как острили современники, «полная свобода молчания». Реакционному направлению внутренней политики сопутствовала реакция духовная. Создание III отделения и корпуса жандармов, расширение полицейских мер в борьбе с крамолой, ужесточение цензурной политики, преследование прогрессивно мыслящих людей — все это проходило на фоне распространявшейся на все сферы государственной жизни реакционной идеологии, которая нашла свое выражение в теории «официальной народности».

Постепенно меняется общественная атмосфера, осторожнее становятся разговоры. В салонах, литературных кружках люди опасаются теперь «неугодных правительству» мыслей и выражений. Меняются взгляды нетвердых в своих убеждениях, недавно еще прогрессивно настроенных современников. Бывший участник «Арзамаса», просвещенный вельможа, литератор и ценитель искусства С. С. Уваров становится не только министром просвещения, но и автором пресловутой «теории официальной народности». Вместе с ним высоко поднимаются по служебной лестнице тоже бывшие «арзамасцы» Блудов и Дашков. Итоговый доклад Следственной комиссии по делу декабристов был написан недавним арзамасцем («Кассандрой») и либералом Д. Н. Блудовым, чья долгая и блистательная карьера как раз и началась с другого документа — «Донесения Следственной комиссии», позднее размноженного и переведенного на французский язык, в котором Северное и Южное общества были названы «скопищем кровожадных цареубийц». Позднее Александр Тургенев, бывший также «арзамасцем» и братом Николая и Сергея Тургеневых, причастных к декабристским организациям, встретив Блудова в доме Карамзиных, не подал ему руки.

Ренегаты были и в литературной среде. После 14 декабря 1825 году крайне реакционную позицию занял журналист Ф. В. Булгарин. Поляк по происхождению, он был офицером русской армии, затем перебежал к Наполеону. В 1819 году он появился в Петербурге, сблизился с передовыми кругами литераторов, особенно с Грибоедовым, Рылеевым и А. Бестужевым. Но после событий 14 декабря 1825 года быстро и настолько успешно «поправел», что сделался любимцем Бенкендорфа, а издаваемая им газета «Северная пчела» стала единственной русской газетой, читаемой в Зимнем дворце, за что в иностранной прессе получила название придворной газеты. В среде литераторов укрепилось мнение, что Булгарин стал просто агентом III отделения. Не случайно Пушкин в своих эпиграммах называл его «Видоком Фигляриным», намекая на сходство с известным французским полицейским сыщиком. В другой широко распространенной эпиграмме автор которой остался неизвестным, Булгарин именуется «восьмым чудом» света:

У него завидный нрав,Неподкупен, как Иуда,Храбр и честен, как Фальстаф,………………………………….

Но страшитесь с ним союза,Не разладитесь никак:Он с французом — за француза,С поляком — он сам поляк…Он с лакеем важный барин,С важным барином — лакей.Кто же он? То сам Булгарин…

Позицию Булгарина разделяли журналисты Греч, Сенковский, поэт и драматург Кукольник.

Русская журналистика 30–40-х годов XIX века, несмотря на все правительственные ограничения, продолжала занимать значительное место в общественной и культурной жизни страны. Журналы и газеты 30-х годов были поставлены на более солидную экономическую основу, были лучше организованы и выходили регулярнее, чем в начале века. Разнообразнее стали отделы, посвященные художественному творчеству, критике, науке. Значительное место стала занимать реклама. Характерной чертой журналистики этого периода было идейное размежевание изданий — на прогрессивные и консервативные. Появляются издания и откровенно проправительственной ориентации. Ими были прежде всего газета Булгарина «Северная пчела» (1826–1864) и журналы «Северный архив». (1822–1828), «Сын Отечества», соиздателем которого он стал в 1825 году, (в 1829 году «Сын Отечества» и «Северный архив» слились), а также журнал «Библиотека для чтения» О. И. Сенковского. «Северная пчела», редактировавшаяся Булгариным и Гречем, позиция которого также претерпела изменения, стала одной из наиболее популярных газет вследствие разрешения правительства публиковать политическую информацию, что было запрещено другим частным газетам. Кроме того, ловкий и беспринципный Булгарин ориентировался в основном на легкую занимательность.

В газете им был введен постоянный большой раздел «Нравы», где помещались заметки бытового характера, нравоучительные сочинения и фельетоны, которые большей частью писались самим издателем. Тематика их была разнообразна — от порицания излишней приверженности к лечению и пороков «модного воспитания» до вопросов литературных или философских. Это потрафляло интересам невзыскательной публики — мелкого и среднего чиновничества, малокультурного провинциального дворянства, богатого купечества. Кроме того, стремясь возможно больше увеличить доходность издания, Булгарин, обходя запреты властей, стал затем помещать на страницах своей газеты коммерческую рекламу, восхваляя владельцев магазинов, фабрик или трактиров и их продукцию. Одновременно значительное место в газете уделялось театральной жизни Петербурга, помещались рецензии на спектакли. В литературном отделе публиковались небольшие повести, стихи, критические статьи.