Мы повернули на Садовую и остановились. «Танк» прекратил движение прямо посреди Садовой. Почему бензин всегда заканчивается так неожиданно?
Я хотела звонить ПетруИванычу и умолять его, чтобы он нас забрал, но тут рядом остановился грузовик и предложил нам немного своего бензина.
— У вас в Америке кто-нибудь остановится посреди центральной улицы и предложит вам свой бензин? — спросила Лиля. — И поможет открыть вам бензобак?
Боба честно сказал, что нет, не остановится, не предложит, не поможет.
— Ага! — торжествующе продолжала Лиля. — И когда выяснится, что у вас нет ключа от бензобака, не разложит прямо на тротуаре на синей клеенке свои вещи — вороночку и палочку вроде монтировки или фомки. И не откроет ваш бензобак специальной отмычкой. И не достанет из своего багажника канистру и ужасно удивится, что она пустая.
Итак, если бы мы жили в Америке, мы не встретились бы с этим прекрасным водителем грузовика, который испытывал такое сильное желание оказать нам помощь, но не смог, — это, безусловно, «за».
— Вот видите, Боба, — сказала Лиля, — наш Питер, город Зощенко и Хармса, он такой особенный, и наши люди, они такие особенные.
Нам пришлось оставить «танк» на Садовой и пойти дальше пешком. На рекламном щите мы увидели надпись: «Зачем скрывать страсть?» Никто не понял, что имелось в виду, но в принципе мы были совершенно согласны — зачем скрывать страсть? И Лиля предложила не скрывать свою страсть, а, наоборот, зайти в Дом книги, открыть там свое истинное некультурное лицо и накупить женских романов.
— Сколько же у вас тут этих женских романов, и буквы везде крупные, как в книжках для дошкольного возраста, — презрительно сказал Боба и скрылся из виду. А я пошла за ним.
Боба метался как заяц между стеллажами женской прозы и минут через двадцать приволок к кассе штук десять красочных книжечек, замаскировав их сверху черным томом Лескова, а снизу — красным томом Булгакова.
— Понимаешь, просто читать нечего, — небрежно проронил он, воровато оглядываясь на Лилю. Но Лиля и сама большая любительница женских романов. Правда, у Лили совсем мало денег, поэтому она выбрала всего одну книжку — за то, что там была фраза: «Баб он не любил, но хорошо знал, для чего они нужны».
— А в Америке мне приходится скрывать свою страсть к женским романам, — печально сказал Боба, — их нужно выписывать по каталогу или просить знакомых, чтобы они привезли, а это уже поступок — Культурологическая демонстрация. А тут у вас можно просто зайти в Дом книги и купить себе кое-что, никто не узнает…
Мы вернулись к машине как раз в тот момент, когда ее погружали в кузов эвакуатора. Я быстро побежала и договорилась, чтобы ее сгрузили обратно.
— А в Америке я однажды пытался договориться с должностным лицом, чтобы оно не брало с меня штраф за неправильную парковку. Знаете, что сказало мне это лицо? Оно сказало «ха-ха».
— Вот видите, Боба, милая сговорчивость наших должностных лиц — это, безусловно, еще одно «за», — со скромным удовлетворением произнесла Лиля.
Я откуда-то знала, что Лиля выиграет, и заранее подготовила для нее приз: тайно, пока она не видела, купила в Доме книги три женских романа и подарила Лиле.
Вечером мы с Бобой должны были идти в театр, но было понятно, что после пережитого стресса с милиционером Лилю все еще нельзя было оставлять одну, и я настояла, чтобы мы с Бобой остались дома с Лилей. То есть у нас дома, а Лиля пришла к нам.
Это был приятный вечер, посвященный изысканной кулинарии. Боба жарил картошку, как умеет только он, толстыми круглыми шайбами, а я приготовила очень изысканное блюдо по книжке «Как принять нежданных гостей», называется брускета. Это жареная булка с помидорами и еще с чем-нибудь, что найдется в доме. Я показала Лиле страницу с рецептом, и она поджарила булку и все остальное.
8 января, пятница
Мне позвонили из Англии. Не Мурка, а самый настоящий англичанин, начальник девочек по обучению хорошим манерам и совершенствованию языка.
Я не очень хорошо понимала его английский — все, что он говорил, сливалось в один сплошной звук, и в какой-то момент я перестала напрягаться и даже немного отключилась. А вот когда он сделал длинную паузу, я стала понимать его лучше, — думаю, он ждал, что я поддержу беседу.
— I am so worry about Anya from Sverdlovsk, and what about you? Вы знаете, какое самое страшное наказание для человека? Это одиночное заключение. Пусть Ане из Свердловска кого-нибудь подсадят в карцер.
— She is not along yet.
Она уже не одна, слава Богу!
— О! Thank you very much, sir!
— She is not along, — повторил начальник лагеря.
…Да, Аня из Свердловска уже не одна. Да, я правильно поняла его английский, — с ней Мура.
Я очень расстроилась, но Боба меня утешил. Сказал, что Мура и Аня из Свердловска не виноваты, что они в карцере, а виновата я. Как я, человек, прочитавший всего Диккенса, могла отправить детей в страну, где в школах до сих пор не отменены физические наказания?..
Боба ко мне несправедлив, как бывают несправедливы самые близкие друзья, которым только бы к чему-нибудь придраться! Можно подумать, что Аню из Свердловска тоже отправила в Англию я!..
Боба собирался к дальним родственникам — наглаживал шелковый шарф, делал укладку (два раза обжегся моим сломанным феном).
Звонила Ольга, жаловалась на свою свекровь ДР. Она звонит каждый день, рассказывает про состояние картошки на балконе, моркови в тумбочке под телевизором, кабачков под кроватью и тыквы на шкафу.
— Честное слово, я не преувеличиваю! И знаешь, что она говорит? Говорит: вот подожди, скоро весна, поедем на дачу… в мае, говорит, будем копать, потом сажать… И никогда-никогда не спросит — как я, как я спала, как моя голова…
Когда Боба вернулся, я уже спала.
9 января, суббота
Позвонила Ольге сразу же, как проснулась.
— Ну как ты спала? Как твоя голова? — спросила я.
— Спасибо, неважно, — печально сказала Ольга.
Звонок. Начальник лагеря для девочек.
— Мы бы хотели вашу девочку депортировать, — вежливо сказал начальник.
— О-о! — сказала я.
— Мы ее выпустили из карцера, а она вышла за территорию лагеря и погладила овечку.
Утверждает, что она свободный человек из свободной страны и может гладить овечек. И не хочет обещать, что больше не будет. Говорит, что вдруг она случайно будет.
Не обязательно в совершенстве знать иностранный язык. Чтобы звучать естественно, необходимо освоить самое главное — в нужных местах вставлять междометия. Я и сказала все сразу: «О-о! Really? О'кеу! Bay!»
Но начальник лагеря пока еще не хотел со мной прощаться.
— Вы как, возьмете ребенка назад? Или лучше пока подержать ее в карцере вместе с Аней из Свердловска?
Я твердо сказала, что никак не могу забрать Муру, потому что уезжаю в срочную командировку на Север. И Анины родители тоже уезжают в командировку, так что звонить им бессмысленно, они уже в пути.
У меня мелькнула мысль — может, пусть до отъезда подержат Муру и Аню из Свердловска в карцере? Посидят, отдохнут…
Путем долгих переговоров с междометиями мне удалось замять международный скандал и даже договориться о досрочном освобождении из карцера Муры и Ани из Свердловска.
Я очень-очень одинока. Опять вспомнила Чехова: наше духовное существо скитается одиноким всю жизнь. Вот и я одиноким существом скитаюсь по квартире и даже не могу поделиться с мамой Муриным и Аниным поведением. Мама меня убьет и скажет, что английская система воспитания хорошая, а моя плохая.
С Бобой я тоже не могу поделиться. Вчера он вернулся поздно вечером, был у других дальних родственников. Откуда у него столько дальних родственников?
Сегодня он тоже проводит время самостоятельно — встречается со школьными друзьями. Не знала, что у него есть отдельные от меня школьные друзья.
16 января, суббота
Получила Муру в аэропорту.
Мура рассказывала про английский лагерь для девочек, про совершенствование языка и обучение хорошим манерам. Два раза невнятно употребила себе под нос ненормативную лексику. Это хороший признак — раньше она никогда таких слов не говорила, а теперь говорит, потому что полностью погрузилась в английскую языковую среду, так что даже перестала чувствовать нюансы родного языка.
— Я очень хорошо отдохнула в карцере вместе с Аней из Свердловска, — сказала Мура. — Тем более из карцера меня не забирали на молитву.
— Что? Ты?.. А почему?
— А-а, сама виновата, — махнула рукой Мура.
Оказывается, по приезде в лагерь девочки заполняли анкеты, и в графе «религиозная принадлежность» Мура ответила, что ее, Мурина, религиозная принадлежность — «католик». Для того чтобы назваться католиком, у Муры были веские резоны: она решила, что это будет прикольно, загадочно и романтично и вызовет к ней особый интерес. Мура объяснила, что в ее, Мурином, роду была бабушка-католик, просто потому, что в роду почти у каждого человека есть все — и православные, и католики, и протестанты, и иудеи.