Он с сомнением посмотрел на кружку, когда она отпивала глоток.
— Может, как-нибудь в другой раз.
Джулия отставила кружку и принялась расчесывать влажные волосы.
— Вам не грозят неприятности из-за убийства сообщника Крокетта?
— Таунсенд полагает, что показаний трех таких респектабельных свидетелей, как вы, я и Маккензи, вполне достаточно, чтобы признать смерть убийством в целях самозащиты. — Рэндалл усмехнулся. — Хотя Мака можно назвать респектабельным только с большой натяжкой.
— Хотя вы и поддразниваете его все время, вы ему доверяете, — задумчиво сказала Джулия. — Сегодня он надежно меня оберегал.
— Я и не сомневался в этом. В серьезных делах на него можно положиться. — Рэндалл нахмурился, наблюдая, как она расчесывает волосы. — Вы избегаете смотреться в зеркало, не в пример большинству других красивых женщин, которых я когда-либо знал.
— Мне кажется... я увереннее себя чувствую, когда не смотрюсь в зеркало.
— Но вы прекрасны, Джулия, — тихо сказал он. — Я знаю, вам пришлось скрывать это многие годы, но теперь в этом нет необходимости.
Она уронила руки на колени, сжав в пальцах расческу.
— После той ночи в Эдинбурге я пыталась как-то примириться со своим уродством. Но... на это потребуется время.
— Глупости! — решительно заявил Рэндалл. — Да, на вашем прекрасном теле есть шрамы, но это сущая ерунда. Они даже не видны.
— Я не могу забыть, что они там есть, и из-за них чувствую себя уродиной, — с трудом вымолвила она, надеясь, что он оставит эту тему и больше никогда к ней не вернется.
Она услышала, как он отхлебнул бренди.
— Если шрамы подчеркивают уродство, я должен вызывать у вас отвращение, — холодно возразил он. — Вы видели мой искалеченный правый бок и ногу? Но это не единственные шрамы на моем теле. — Рэндалл встал и сбросил рубашку, обнажив торс. — Сомневаюсь, что вы когда-либо встречали мужчину, у которого было бы столько шрамов, сколько у меня.
Джулия молча смотрела на него, застыв на месте, а он повернулся кругом, чтобы она увидела спину, и снова встал к ней лицом. Его широкие плечи, крепкое мускулистое тело были прекрасны — и отмечены многочисленными шрамами всевозможного вида. Одни были еле заметны, другие ужасны. Здесь были и тонкие линии, и неровные узлы рубцовой ткани. Его правая сторона была иссечена шрапнелью, которая причинила столько страданий его правой ноге. Его тело походило на дорожную карту ранений и боли.
С пересохшими губами Джулия коснулась длинного тонкого белого шрама, огибавшего его правое плечо.
— Как это случилось?
— Французская сабля при отходе на Ла-Корунью. Я был ранен, противник погиб. — Рэндалл хмуро посмотрел на свое тело. — Каждый шрам имеет свою историю, но, сказать по правде, я вряд ли смогу вспомнить, где получил каждый из них. В большинстве случаев это незначительные царапины. Я быстро выздоравливаю, но шрамы остаются.
— У вас их слишком много, — признала Джулия. — Большинство из них обычно скрыто под одеждой.
Рэндалл насмешливо приподнял брови.
— Но если даже скрытые шрамы делают человека уродливым...
— Это совсем другое дело! Ваши шрамы — это почетные свидетельства отваги.
— Они доказывают, что я не всегда был достаточно ловок в бою.
Он встал перед ней на колени и, прежде чем она догадалась о его намерениях, спустил с плеч ее пеньюар и сорочку и обхватил ее груди своими теплыми широкими ладонями.
Джулия ахнула и побледнела.
— Не надо!
— Когда мы договорились о браке, вы дали мне разрешение прикасаться к вам, — тихо сказал он. — Неужели это так неприятно? Клянусь, я не собираюсь ни к чему вас принуждать. — Он глубоко вздохнул. — Хотя это жестокое испытание моей выдержки. Вас беспокоит мое прикосновение? Или то, что видны ваши шрамы?
— Ваше прикосновение вовсе не кажется мне неприятным. — На самом деле ей скорее нравилось ощущение теплоты его крепких ладоней на ее нежной плоти. — Но эти шрамы заставляют меня чувствовать себя обезображенной.
— То, что с вами сделали, — это действительно ужасно. Но это вовсе не портит вас. — Он принялся медленно, нежно поглаживать ее соски большими пальцами.
Джулия испытала новое потрясение, на этот раз неоспоримо приятное. Груди, которые она ненавидела, все еще способны были на чувственный отклик. Соски ее затвердели и напряглись под его ласкающими движениями.
— Я уверен, что если бы вы вышли замуж за разумного любящего человека, то были бы с ним вполне счастливы, — сказал он. — Но вы бы тогда не имели той отваги и силы характера, которые делают вас такой удивительной.
Джулия горько усмехнулась:
— Выходит, я должна быть благодарна за то, что надо мной издевались? За то, что мне пришлось инсценировать свою смерть и бежать в нищету?
— Благодарна? Нет. Но все эти события как-то повлияли на вас, стали неотъемлемой вашей частью, как ваши прекрасные каштановые волосы и ваша изумительная кремовая, — он судорожно сглотнул, — нежная кожа. Наша жизнь делает из нас тех, кто мы есть. Ваша была крайне тяжелой, но личность, выкованная этими событиями... она... обворожительна.
Она обворожительна? Джулии хотелось бы поверить в это, но идея была слишком новой и необычной.
— Я... я благодарю вас за то, что вы пытаетесь сделать, — сказала она прерывающимся голосом, отстраняясь от его ладоней. — Но сегодня я больше не могу вынести.
Принимая это, Рэндалл осторожно подтянул ее ночную рубашку кверху, на плечи, затем поднялся и отошел. Джулия облегченно вздохнула.
Поскольку его обнаженный торс смущал ее, она отхлебнула большой глоток остывшего напитка и снова принялась расчесывать волосы.
— Не знаю, удастся ли вам спасти мою душу или свести меня с ума, Александр, — сказала она, лукаво улыбаясь.
— Надеюсь, первое. — Он залез в шкаф и достал синий халат. То, что он прикрыл свое сильное тело, несколько умерило ее смятение, но цвет халата удачно гармонировал с его белокурыми волосами и светло-голубыми глазами, делая его неотразимым.
Джулия снова опустила взгляд.
— Я хочу, чтобы наш брак стал настоящим, миледи, и я думаю, что это произойдет только в том случае, если мы оба примиримся с нашими шрамами. И душевными, и телесными.
Рэндалл достал из шкафа два одеяла и расстелил их на полу.
Джулия поняла, что он собирается устроить себе отдельное ложе.
— Не надо, — сказала она. — Я бы предпочла снова делить с вами постель, но... не более того.
— Значит, определенный прогресс налицо, — сказал он с лучезарной улыбкой, от которой сердце ее начало таять. Он назвал ее обворожительной. Ей очень приятно было это услышать, хотя она ему и не поверила.