Азагот прищурился.
– Свои проблемы?
– Мой отец... он был... – Лиллиана хотела произнести "как ты", но Шаниэль не имел с Азаготом ничего общего. – Он был донором спермы. И ничего более. После смерти моей матери, он не хотел иметь со мной никакого дела. Ублюдок бросил меня в военной академии ангелов.
– Что он сделал? – Азагот так сильно стиснул челюсти, что затрещали кости. – Надеюсь, он с тех пор молит тебя о прощении. А ты посылаешь его на хер.
Лиллиана едва не рассмеялась. Она не посылала отца. Впитывала каждую крупинку внимания, что он ей оказывал.
– Он отказывается видеться со мной.
Глаза Азагота вспыхнули кроваво-красным.
– Он не заслуживает быть отцом. Он не заслуживает даже камня наблюдения.
От воспоминания о разбитом камне выражение лица Азагота стало жёстким, а затем пустым, и Лиллиана вскочила на ноги, готовая пасть у его ног и вымаливать прощение.
– Азагот...
– Не стоит. – Он вскочил с кресла. – Сейчас я не могу оставаться с тобой.
С таким же успехом он мог вогнать ей кол в сердце, насколько ей было больно.
– Хочешь, чтобы я ушла? – спросила она.
– Даже если бы ты могла уйти, я этого не хочу. – Он печально улыбнулся. – Я говорил, что хочу тебя, и это не изменилось. Вопреки всему, я хочу тебя даже больше. Ты всё, что у меня осталось. – Он резко поднял руки почти в защитном жесте. – Но держись от меня подальше. Пока.
С этими словами он вышел из кабинета, и вот тогда Лиллиану стошнило.
Прощай завтрак.
Глава 17
Лиллиана расхаживала по пентаграмме размером в диаметре двадцать футов[29] у основания портала выхода из Шеул-гра, пытаясь отделаться от произошедших накануне событий и бессонной ночи в одиночестве на огромной постели с кучей воспоминаний о других женщинах, побывавших здесь. В отсутствие Азагота всё, о чём Лиллиана могла думать – как он использовал каждый отдельный предмет в комнате и как ей изгнать из спальни призраки его бывших.
Сейчас, возможно, было уже слишком поздно.
Оставив Лиллиану в кабинете, Азагот исчез и, по словам Зубала, снова отправился к "любовнице".
Лиллиана бы ударила его. Прямо в нос. Она поверила Азаготу, когда он рассказал о прошлых отношениях с Роной, и Зубалу больше не заронить в её голове росток сомнения.
Теперь Зубалу это было доступно объяснено.
Лиллиане хотелось, чтобы в сложившейся ситуации, в которую она себя загнала, тоже была ясность.
Она всё запутала. Благодаря импульсивности, оборвала последнюю связь Азагота с детьми. А благодаря обману, он беспокоился за неё, и если уж быть честной с самой собой, Лиллиана должна признать, что тоже беспокоилась за него.
Она не намеревалась всё это делать, не рассчитывала, что побочный ущерб вмешается в её великий план бежать с хроноглассом.
Если бы она покинула это место сейчас, то для Азагота так могло быть лучше. В конце концов, все их отношения были основаны на лжи. Лиллиана не могла больше с этим справляться. Она потянулась к границе, к той, что близка к выходу отсюда. Ей нужно было решить: либо остаться... либо уйти.
– Лиллиана, привет.
Ошеломлённая Лиллиана резко развернулась. В центре пентаграммы стоял ангел с лицом Адониса[30]. Его стильный деловой костюм был таким же безупречным как волосы цвета соли с перцем и оливковая кожа.
– Гатриэль, – хрипло выдохнула Лиллиана.
– Рад тебя видеть.
Хотелось бы Лиллиане сказать то же самое, но к бывшему она не питала тёплых чувств.
– Какими судьбами?
Его фиолетово-голубые глаза властно вспыхнули.
– Пришёл с новостями от Рафаэля.
Вот дерьмо. У Лиллианы закрались подозрения, что новости ей не понравятся.
– Что ж, выкладывай.
Гатриэль нацепил на себя надменный вид, какой удавался только ему.
– Я ангел из Ордена Добродетелей. Я превосхожу тебя по трём орденам. В добавок, я на хорошем счету, тогда как ты... – Он ухмыльнулся на манер Азагота. – А ты бесстыжая нарушительница, не заслуживающая моей компании. Ты обязана относиться ко мне с уважением.
– Я отношусь с уважением, когда оно заслужено, – выпалила Лиллиана. – Моё уважение ты потерял давным-давно, и не думаю, что в скором времени тебе удастся его вернуть, Жезл Господня.
Гатриэлю нравилось указывать на то, что его имя означает "жезл господня", как будто это делало его важной персоной. Ладно, он был жезлом, но, вероятно, не оценит альтернативное использование данного слова.
Жезл эгоизма.
– Мне не нравится твоё отношение, – процедил он.
– А меня больше не волнует что тебе нравится, а что нет. – Лиллиана скрестила руки на груди. – Поэтому говори, что тебя сюда привело, или уматывай.
Гатриэль так сильно сжал рот, что Лиллиана обеспокоилась целостностью его зубов.
– Рафаэль желает знать чего ты медлишь.
– У меня в распоряжении месяц. Прошло всего лишь несколько дней. Скажи ему попридержать коней.
Глаза Жезла Господа едва не вылезли из орбит.
– Ты говоришь об архангеле.
– Он тоже не заработал моё уважение. Тогда почему бы тебе не оттащить к Рафаэлю свою эгоистичную задницу и сказать ему... – Сказать ему что? Что она передумала? А она передумала? Уверена в этом? – Сказать, что мне нужно больше времени. И не помешала бы помощь. С моими ограниченными силами хроногласс тяжеловато вынести.
– Это не его проблема.
– Нет, это твоя проблема, – ответила Лиллиана. – Именно тебе придётся к нему вернуться и сказать, чтобы он меня укусил.
– Здесь, во владениях Азагота ты очень храбрая. Будешь ли ты такой же говорливой, когда окажешься лицом к лицу с Рафаэлем на его территории?
Она справится с этим, когда – и если – стащит хроногласс.
– Понятия не имею. Будешь ли ты таким же говорливым, когда встретишься лицом к лицу с Азаготом?
Гатриэль усмехнулся.
– Очень жаль, что ты не останешься здесь. Ты его заслуживаешь.
– Откуда тебе знать, что я не остаюсь?
Он рассмеялся от всей души.
– Лиллиана, да ладно тебе. Мне известно, как сильно ты любишь свободу. Поэтому ты меня оставила, да?
Лиллиана пожала плечами.
– Вообще-то, я покинула тебя скорее из-за того, что ты всё контролирующий засранец. Забавно, несмотря на то, что об Азаготе отзываются как о бездушном монстре, за несколько дней он мне стал ближе, чем ты за несколько сотен лет.
– Боже... Милостивый, – выдохнул Гатриэль. – Тебе он и правда нравится. Ты в него влюблена. – Гатриэль уставился на неё, черты его лица исказились от ужаса, когда истина ситуации начала твердеть у него в мозгу. – Ты с ним трахалась, да? Шлюха!