Читать интересную книгу Подружка невесты - Рут Ренделл

Джоли говорил, что часто бывает еще и на Илберт-стрит. Эта длинная улица соединяла Третью авеню с Килбурн-лейн. Филипп двигался по ней, объезжая припаркованные машины. Был душный безветренный вечер, несомненно, предвещавший теплую ночь, такую, что Джоли с удовольствием спал бы на улице с не меньшим комфортом, чем в дверном проеме или на пустыре. Из-за стоящих вплотную машин увидеть тротуар было невозможно. Филипп припарковался и пошел искать бродягу. Джоли нигде не было. Филипп свернул с центральной улицы и попал в убогий мрачный квартал. Солнце уже садилось, оставляя на дымчато-сером небе красные полосы-перья. К Филиппу опять вернулось чувство, что его судьба зависит от Джоли. А тот исчез.

Филипп вернулся на Тарзус-стрит, и желание идти к Сенте пропало окончательно. Зачем он сказал, что кого-то убил? Почему же он был таким болваном? Он ведь описывал ей убийство так поверхностно, так небрежно, только чтобы отделаться, — любой бы понял, что история выдумана от начала до конца. Нет сомнений, Сента не поверила ему. Филипп переступал порог дома медленно, будто превозмогая усталость. Совсем как несчастный муж, возвращающийся домой к галдящим детям и сварливой жене.

Лестница в подвал была напоена ароматом китайских палочек. Он зашел в комнату. Ставни заперты, лампа включена. Невыносимо душно, а еще этот подавляющий пряный запах. Сента лежала на постели ничком, обхватив голову руками. Когда Филипп вошел, она вздрогнула. Он тронул ее за плечо и позвал. Сента медленно перевернулась на спину и посмотрела на него. Ее помятое лицо, залитое ручьями слез, сморщилось от рыданий. Подушка была мокрой, то ли от слез, то ли от пота.

— Я думала, ты не придешь. Я думала, ты больше не вернешься.

— Ах, Сента, я, конечно, вернулся, конечно, пришел.

Он обнял ее, прижал к себе, как напуганного плачущего ребенка. Что с нами произошло? Что мы натворили? Мы были так счастливы. Зачем мы все испортили ложью, этими играми?

Филипп пошел в библиотеку и стал искать в телефонном справочнике, где среди прочего были номера в Чигвелле, имя Джерарда Арнэма. Не нашел. Справочник не новый, поэтому телефона Арнэма в нем, естественно, нет: он же переехал не больше полугода назад. Можно, конечно, узнать и другим способом, но тут Филипп задумался: а что сказать, если трубку возьмет не Арнэм, а кто-то другой, например жена? Не спрашивать же, жив ли ее муж.

С тех пор как Сента сказала ему, что убила Арнэма, прошло три дня. За это время она стала другой, стал другим и он. Они поменялись ролями. Теперь дистанцию держал Филипп, а плакала и льнула к нему Сента. Она говорила, что убила ради него врага, а он, вместо того чтобы испытывать благодарность, ненавидит ее за то, что она совершила. Все было именно так, за исключением того, что Филипп прекрасно знал, что Сента не убивала Арнэма, а только придумала это. Копаясь в себе, он понял причину своей неприязни: Сента гордится тем, что убила кого-то особенно жестоко. Или не в этом дело? Может, он просто не уверен в том, что Сента не убивала, и в глубине души боится, что она действительно совершила преступление?

Филипп уже знал из газет, что в убитом в Хэно-форест опознали Гарольда Майерсона, пятидесяти восьми лет, технического консультанта из Чигвелла. То, что он из Чигвелла, — чистое совпадение, вот и все. Гарольд Майерсон не Джерард Арнэм. Арнэм ведь не может жить под двумя фамилиями, да он и моложе. А помимо этого убийства на Британских островах в прошлое воскресенье произошло только одно: в Вулверхемптоне двадцатилетнего парня зарезали в драке около паба.

Филипп знал обо всем этом, потому что просмотрел в понедельник три утренние газеты и вечернюю, во вторник купил и внимательно изучил еще три. Все свидетельствовало о том, что в воскресенье Сента ничего не совершила и Арнэм наверняка жив, а Филипп повел себя глупо, вообразил бог знает что. Тот, с кем ты знаком, не может убить. Это может сделать только человек из другого мира.

Филипп старался убедить Сенту, что виной всему тревога, просил ее снова обстоятельно рассказать ему всю историю, надеясь найти какую-то зацепку, нестыковку, обнаружить расхождения с первоначальной версией.

— Когда ты была у него? Ты говорила, что по утрам ездила в Чигвелл и следила за его домом?

— Я ездила во вторник и в пятницу, Филипп.

Он давился словами, но все-таки выговорил:

— Во вторник — это на следующий день после того, как я признался, что убил Джона Крусифера. Я приезжал вечером в понедельник и рассказал, что предыдущей ночью совершил убийство.

— Правильно, — сказала Сента, — и я поняла, что пора. Как только ты сделал это, я почувствовала, что нужно готовить свой план. Я очень рано встала, спала совсем мало, поехала туда на метро и начала наблюдать за домом. Я увидела, как женщина в халате открыла дверь и взяла с порога бутылку молока. У нее крупный нос и большой рот, спутанные волосы.

Филипп вздрогнул. Он вспомнил, как в витражном окне в виде герба увидел жену Арнэма. Сента, которая сидела рядом на постели, подогнув ноги и обвив руками его шею, прижалась к нему:

— Я прекрасно себя почувствовала, увидев ее. Я подумала: эта та женщина, на которой он женился, хотя должен был жениться на матери Филиппа. Ну и поделом ей, говорила себе я, ее муж умрет, а она останется вдовой. Нехорошо уводить чужих мужчин. Если кто-то попытается отбить у меня тебя, я убью, без всяких раздумий. Я расскажу тебе один секрет, связанный с этим, но не сейчас, позже. У меня не будет от тебя тайн, Филипп, и у тебя от меня тоже — никогда.

Арнэм вышел со своей собакой в восемь. Он дошел с ней до той рощи, завел туда, а потом повел назад. Это заняло двадцать минут. Но я не уехала, а продолжила наблюдать, и через некоторое время он снова вышел из дома, в костюме, с портфелем, а она, по-прежнему в халате, провожала его. Он поцеловал ее, и она обняла его вот так.

— И ты приезжала еще в пятницу.

— Да, Филипп, я приехала в пятницу, чтобы выяснить, всегда ли он там гуляет. Я подумала, вдруг собаку иногда выводит она, Воришка. Мне нужно было как-то называть их про себя. Тебе это кажется странным? Я звала его Джерри, ее — Воришка, а собачку — Уголек, потому что она черная. Я подумала, вдруг окажется, что Уголька по воскресеньям выгуливает Воришка. Тогда я просто так сюда промотаюсь и придется вернуться в понедельник, так ведь?

Филипп почувствовал, что не вынесет рассказа об ударе кинжалом. Когда Сента уже добралась до того, как подошла к Арнэму и сказала, что ей что-то попало в глаз, Филипп перебил и спросил, почему ей казалось, что за ней могут следить в метро.

— Все из-за старухи на платформе. Никогда в жизни я не ждала поезда так долго, а она все время на меня таращилась. Я подумала: на мне есть кровь? Но не увидела ни одной капли. Да и как можно заметить кровь, если на мне темно-красная блузка? А когда подошел поезд, я села, сняла кепку и распустила волосы. Старухи рядом не было, она ехала в другом вагоне, но вокруг стояли люди, и тогда, Филипп, я стала рассуждать: допустим, она приняла меня за парня, но окружающие могут подтвердить, что в вагоне ехала девушка, тогда все поймут, что здесь есть какая-то связь, и это покажется подозрительным. Ты не думаешь, что полиция сюда уже приехала бы? Приехала бы, да?

— Тебе не нужно бояться полиции, Сента.

— Нет, я не боюсь. Я прекрасно понимаю, что полицейские — всего лишь представители общества, правила которого ничего не значат для таких людей, как мы. Я не боюсь, но нужно быть начеку, нужно иметь алиби.

Если бы это не было так мерзко, то можно было бы усмотреть что-то комическое в том, как полиция выслеживает Сенту, такую крошечную, невинную, с большими одухотворенными глазами, мягкой чистой кожей, детскими ладонями и ступнями. Филипп обнял ее и начал целовать. Он гнал страшные мысли прочь. А может, он просто сумасшедший, на миг позволивший себе поверить этим искусным фантазиям? Тем не менее, открывая вторую бутылку вина и освобождая конфету — он купил вишню в шоколаде — от обертки из красной фольги, Филипп попросил Сенту вспомнить и рассказать поподробнее, как она следовала за Арнэмом от дома до того перелеска.

В подвале темнело быстрее, чем наверху. Здесь было еще и душно, запах пыли смешивался с ароматом масла пачули. В этот час при слабом свете большое зеркало, висящее на стене, выглядело как зеленоватая водная гладь, отражения на которой были нечеткими. На зеркале обнаружилось жирное, как будто перламутровое, полупрозрачное пятно. Кровать со смятыми коричневыми простынями, подушками и одеялом напоминала скорее холмистую местность с глубокими лощинами. Филипп остановил Сенту, когда она собралась включить лампу, и привлек к себе, скользя руками под тонкой черной юбкой, свободной марлевой блузкой. Ее кожа была гладкой и нежной, как теплый шелк. В темноте, разбавленной лишь слабым зеленоватым светом, пробивавшимся сквозь полузакрытые ставни, Филипп представлял себе Сенту такой, какой она была до всех страшных признаний, такой, как в те два раза в его постели.