беспрерывно лыбился. Показал нашу комнату, санузел, указал на свободную койку. И всё как-то мягко, по-отечески.
Новое жильё поразило неказарменным комфортом. Помещение на двоих, чистенько, светленько, с неплохим ремонтом, на окнах — весёленькие занавесочки в цветочек. У каждого, помимо кровати, тумбочка, платяной шкаф. Общее — холодильник, стол, визор, чашки, электрический чайник. Давая обустроиться, он деликатно свалил на улицу, прихватив с собой толстый блокнот и карандаш.
Чужих вещей в отведенной мне мебели не нашлось, всё стерильно-чисто, и от этого стало тоскливо. На этой койке спал, отдыхал, мечтал некто неизвестный, но такой же, как я, мужчина. И вот его нет. И ничего после него нет. Взял и умер… а дальше — пустота. Теперь моя очередь занимать эту лежанку. Надолго ли?
Уют в комнатке показался давящим, ненатуральным, настырно ассоциируясь с клоунским гробом.
Разложив свой немудрёный скарб, я, несколько подавленный, настроился плотнее познакомиться с моим наставником и вышел на улицу, изрядно обалдев от развлечения, которому Псих предавался.
Он рисовал.
На белой бумаге под небрежными, лёгкими взмахами грифеля появлялись мультяшные человечки. Большеглазые, с пухленькими ручками и ножками, трогательно-милые в своей простоте. Это была полноценная композиция: мальчик и девочка, испуганно озираясь, убегали от какой-то нестрашной страшилки, обозначенной схематически, контуром. Неслись они по длинному, серому коридору со стенами, сплошь увешанными портретами. Портреты тоже шли без конкретизации, силуэтами. Из редких окон пробивался штрихами свет.
— Нравится? — не поднимая головы, поинтересовался Псих.
— Ещё как!
Я не врал. Искусно созданные персонажи заставляли сопереживать, верить в то, что спасутся.
— Спасибо... Я их люблю. Это Ло и Го. Мои наследники.
— Дети?
— Наверное, да. Они то, что останется после меня.
Совсем запутал. Дети или есть, или нет. Третьего, обычно, не дано.
— Я комиксы рисую, — задушевно растолковал Псих. — Для маленьких. На планшете не умею, плохо выходит. Поэтому по старинке творю, собственноручно.
Карандаш, безостановочно порхая, добавил к страшилищу тень, непонятным образом придав ему растерянности. Так выглядят глубокие старички, прогоняя стайки шебутной детворы из обожаемого сада. Вроде и поругать хотят за баловство, и при этом понимают — мелюзга озорничает ради развлечения, что с неё возьмёшь.
— Оно не злое, — переворачивая лист, продолжал комментировать он. — Просто обиженное. И никого не съест. Ло и Го его дразнили, обзывали по глупости. Но они потом извинятся! — заверил Псих, будто я с ним спорил. — Вот увидишь!
Н-да... С головой у бойца точно проблемы.
— Верю. Не буду мешать. Муза — дама капризная. Пойду, осмотрюсь.
Блокнот захлопнулся, карандаш спрятался между страниц.
— Погоди немного. Переоденусь. Покажу расположение. Заодно, начнём учиться дружить.
***
Собеседником, экскурсоводом и слушателем Псих оказался великолепным. Он водил меня по территории лагеря, вежливо здороваясь со встречными; показывал, где что находится, пока не впал в ступор посреди дорожки.
— Как тебя зовут?
Мне стало неловко.
— Маяк.
— Красиво... Я обязательно нарисую историю с маяком. Подожди!
Он вскинулся, часто заморгал, после отломал прутик от ближайшего куста и полностью отдался захлестнувшему его порыву. Над плотной, покрытой травой землёй гибкий кончик выводил замысловатые вензеля, в своей изначальной структуре понятные лишь создателю. Такой себе воздушный эскиз, без ничего.
Накрыло художника.
Необычное поведение моего наставника редкие встречные из числа бойцов игнорировали, проходя мимо и не отвлекая того от процесса. Кивали мне, сочувственно наблюдали за мечущимся прутиком, шли дальше. Я же ощущал себя дураком, вынужденным ждать невесть чего.
Вывалился из творческого экстаза Псих так же внезапно, как и впал в него.
— Я долго отсутствовал?
— Не очень.
— Ты это... Тормоши, если застряну. Увлекаюсь я.
— Учту.
— А я новый комикс придумал. Вечером на бумагу перенесу, — едва не прыгая от счастья, обрадовал он. — «Тайна заброшенного маяка». Как тебе? Только честно.
— Избитое название.
— Сюжетом возьму. Будет классно.
Не спрашивая согласия, Псих беззаботно принялся вываливать на меня концепцию очередного шедевра, подкрепляя ограниченность словесной передачи образов и сцен мимикой, сравнениями с непонятными строениями из прошлого, пытался проговаривать вслух реплики, предназначенные для иллюстраций.
Поначалу я пропускал этот поток сознания мимо ушей, однако комичные ужимки немолодого, плешивого дядьки заставляли улыбаться.
— … Тогда оно ка-а-ак прыгнет! — с жаром сообщал Псих, отскакивая прямо в кусты. — А Ло, — происходила мгновенная смена образов, — перепрыгнул через замаскированную ловушку…
Постепенно я втянулся, заразившись энтузиазмом наставника, и вот мы уже вдвоём, не без интереса, обсуждаем финальную битву Ло и Го с проклятием сокровищ, спрятанных в чёрных подземельях древней башни с путеводным огнём на вершине. Как так получилось — и сам не понял. Наверное, мелким в игрушки не доиграл.
Угомонились мы у столовой.
— Ты умеешь дружить, — веско сказал Псих, входя в шумный, пахнущий вкусным, зал. — Это отлично.
***
В новом батальоне мне понравилось. Много зелени, беседки, всеобщая основательность. Треть личного состава, пользуясь передышкой, находилась в отпусках, а оставшаяся часть ждала своей очереди свалить к родным и близким, с удовольствием повышая уровень физподготовки на спортплощадке и в боксёрском зале.
Я тоже попробовал себя в рукопашке. Получил по морде в первом же раунде, четырежды оказавшись на полу. И это при том, что мне поддавались. Лейтенант Молот, выступавший в роли тренера, взял надо мной шефство, приказав проводить в царстве мешков и ринга не менее двух часов ежедневно.
Вообще, атмосфера тут установилась приятельская. Не получается — подскажут, покажут, помогут. Не хочешь... а таких тут и не было. Спорт являлся неотъемлемой частью первого бата, такой же обыденной, как обед с ужином.
Впрочем, сильно расслабляться мне не давал всё тот же Псих. При всех наших добрых взаимоотношениях, за воспитание своего второго номера он взялся всерьёз, с остервенением добиваясь слаженности действий и понимания процессов.
Я стрелял из всего, что может поднять человек — от пистолета до пулемёта. Патроны уходили ящиками, мишени — пачками, а расположенный за лагерем полигон стал практически моим вторым домом. Не отставал и он, проделывая все те же самые упражнения. Падаю — Псих падает рядом, бежим — значит, несёмся вместе. Самое обидное, при всей его внешней неказистости, уделывал он меня в девяти случаях из десяти.
Главной любовью моего наставника оказалась автоматическая пушка на треноге, обладавшая впечатляющей скорострельностью, весом под половину центнера, с шумным электроприводом подачи боеприпасов и скверным нравом(*). Для чего нужно это престранное чудовище, с которым особо не побегаешь — я не представлял.
— Псих! —