— Прямо скажем, удирал ты, не мешкая, — сказал Барский.
Красилин сплюнул.
— Я чувствую себя хуже тех, кого вы подстрелили. Я было хотел поучаствовать на вашей стороне, но не был уверен, все ли меня знают. Нет никакого резона дать себя прихлопнуть по ошибке.
— Абсолютно никакого, — согласился Барский. — У тебя есть какой‑нибудь ломик?
Красилин достал из ящика для инструментов массивную стальную полосу, расплющенную с одного конца. Барский сорвал несколько досок с треснувшего ящика.
— Похоже на обрезок трубы, — сказал Сияпин. — Обычный кусок согнутой трубы.
— А это и есть кусок согнутой трубы, — терпеливо ответил Барский. — А внутри у нее пятнадцать кило золота. То же самое в другом ящике.
Он достал складной нож из кармана и поковырял в трубе.
Выпрямившись, он показал им небольшой кусочек блестящего металла со следами черной краски.
— Ну, вот и все, — сказал Барский. — А теперь я поехал домой. Вы уж, ребята, сами решите между собой, кому что делать. Главное, чтобы не упоминалось мое имя.
Он огляделся, пытаясь сообразить, на чем бы ему доехать.
— Эй! — схватил его за руку Сияпин. — Все это затеял ты. Ты нам ничего не рассказывал, только отдавал приказания, а мы носились как оглашенные, выполняя твои распоряжения. Как насчет того, чтобы хоть сейчас дать нам объяснения?
— А ты спроси у Казиева. Он тебе все расскажет.
— Как же, — возразил Сияпин. — Мне расскажешь ты.
— Ладно, — Барский слегка пнул ногой трубу, набитую золотом. — Эта штука была частью рамы «хорьха». Машина принадлежала семейству Бурмашевых, и их шофер, малый не промах, помог нескольким своим родственникам гробануть золотишко в добром старом шестьдесят шестом году. За этим, как и за всем, что случалось тогда в столице, стоял Казиев. Я не знаю, кому принадлежала эта светлая идея, возможно, и Казиев уже не помнит, но они знали, что золото надо хорошенько припрятать.
Бурмашевы не были даже знакомы с Казиевым. Но их автомобиль был у него под рукой, а конструктивно в его раме были использованы эти полые трубы. Расплавить золото, залить его в трубы и оставить там месяца на два было делом несложным. Не исключено, что Казиев в дальнейшем планировал угнать автомобиль. Но тут он как раз попался на крючок и надолго загремел в тюрьму. Потом началась эпоха застоя, афганская война, потом перестройка, прошло много лет, и Казиев, очевидно, решил, что автомобиль пошел на лом. Он продолжал думать так, пока ему не попался журнал с материалом о Лифшице. Остальное ты знаешь сам.
— Ни черта я не знаю, — сказал Сияпин. — Ты сам‑то в этом уверен? «Хорьх» Лифшица стоит целехонек. Думаю, если его проверить, то и трубы эти на месте.
— Они там, конечно, стоят, — согласился Барский. — Только они с другого «хорьха», который Лифшиц купил в Подсолнечной. Я именно тогда начал понимать что к чему. А до тех пор я предполагал, что речь идет о карте или о чем‑то другом в этом роде. Вторую машину он разобрал полностью и оставил в мастерской все, кроме этих труб. Он поставил их на свой автомобиль вместо тех, которые собирался вывезти за границу при содействии Голландца. Теперь ясно?
— Я всем этим уже сыт по горло, — устало сказал Сияпин.
— Тогда все по домам.
— Как скажешь.
— Я скажу спокойной ночи всем.
— Эй минуточку, — остановил его один из мужчин в штатском. — Вы твердо уверены, что в этой трубе пятнадцать кило?
— Да, а что?
— Мне кажется, что не больше десяти… Да и золото какое‑то странное.
Барский кинулся наперерез «скорой помощи», рывком от‑крыл дверь и упал на Лифшица, схватил его за грудки и яростно затряс.
— Где золото? Отвечай, паскуда! Куда ты его дел? Наташа просто физически не смогла бы пронести эти тридцать кило в самолет.
— Ты отстал от жизни, — криво усмехнулся тот. — Кто же сейчас таскает с собой золото? Золото надо держать в банковском сейфе. И тогда отделение этого банка в совсем другой стране открывает тебе кредит… Вернее не тебе, а мамаше одного жидовского мальчугана, который ближе к осени вылупится на свет божий.
— Голландец! — воскликнул Барский. — Где эта сволочь?
— Голландец, кстати, в переполохе смылся. — мрачно констатировал Сияпин.
Барский засопел, вылез из «скорой» и сел прямо на траву.
— Гениально! — только и смог воскликнуть он.
— Что — гениально? — осторожно спросил Сияпин.
— То, как они разыграли нас. Они заманили нас в мышеловку, где в роли сыра выступал сам Фимка! Покинуть страну он не мог ни в коем случае — это раз. Его доставали бандиты — два. Ему страстно хотелось, чтобы сын его родился за границей — три. И тут ему подвернулся Голландец, который взялся превратить золото в доллары. После этого оставалось только хорошенько поводить нас за нос, чтобы мы не кинулись выяснять, откуда и как пришли Голландцу в Швейцарию деньги, подставить нам этих поганых мафиози, чтобы мы их засадили по всем возможным статьям и тем самым обезопасить себя от их мести!.. Но как он мог довериться этому старому шпиону? Кто его вывел…
— Послушай, а кому еще можно доверять в этом мире, как не родственникам? — спросил Сияпин, и когда Барский в изумлении поднял на него глаза, терпеливо объяснил: — Ну хватит тебе, не прикидывайся козлом. Ты же сам рассказывал, что мамаша этой Наташки однажды сбежала в Голландию с каким‑то проходимцем по фамилии Ван дер Сту…
— … твою мать… — только и смог прошептать Барский.
— Он уже лет десять как помер. А этот наш Голландец по всем статьям его родной братец. Так что Наташа выходит ему ни кем иным, как племянницей. То‑то он для нее и расстарался.
— Но погоди, сволочь! — заорал Барский вслед «скорой», потрясая кулаками. — Казиевские урки тебя и в тюрьме достанут.
— Не достанут, — хмуро буркнул Сияпин. — В институте уже готов приказ о переводе Лифшица в сибирское отделение.
— Но он же украл у страны шестьсот тысяч долларов.
— Успокойся. Может, он и стоит этих денег. Говорят, американцы хотят купить патент на его микросхему. За два миллиона баксов. А японцы предложили сразу десять…
Барский не дослушав его, махнул рукой и побрел по летному полю. Поблизости от диспетчерской он остановил патрульную машину и попросил подбросить его до «Трубы».
У него еще оставались кое‑какие незавершенные дела. И это не могло подождать до завтра.
* * *
Снова начался дождь, и, еще стоя у дверей бара, он услышал звуки фортепьяно и низкий голос Марины, напевавшей одну из тех композиций, которые он называл «ласкающими душу». Он распахнул тяжелую дверь и вошел.
— Привет! Рады видеть вас, босс!
Барский поднял глаза. Сеня один работал за стойкой. В баре было около сорока человек, и верный бармен трудился в поте лица.
— Ты снова решил работать по ночам? — хмуро спросил Барский.
— Опять проблемы с кадрами. Будем считать, что я работаю в две смены.
Барский вздохнул. Он долгим взглядом посмотрел на Марину, кивнул и жестом, козырнув двумя пальцами, показал ей, что все более или менее в порядке. Затем он снял пиджак, закатал рукава и встал рядом с Сеней.
В конце концов, заявление об отставке можно подать и завтра. А клиенты изнывали от жажды.