Читать интересную книгу Благословенный (СИ) - Коллингвуд Виктор

— Ну, в общем, да. Он заведует ныне горной экспедицией Сената, обязанности Берг-коллегии выполняющей!

— Я с ним и поговорю!

Выйдя из Горного училища, мы отправились в химическую лабораторию, благо была она рядом. Вскоре наш экипаж остановился у довольно невзрачного здания с унылым, слепым фасадом и крытой скверной дранкою крышей.

Внутри лаборатория произвела довольно тягостное впечатление. Оказалось, что по сути это одна единственная зала с закопчёнными стенами и потолком. Основную часть лаборатории занимали печи. По стенам размещались стеллажи перегонными кубами, ретортами и иными, непонятными мне инструментами, не раз, видно, бывшими в деле; отдельными рядами выстроились пробирки с разноцветными растворами. Всё это производило впечатление очень древнего варианта демонстрационной лаборатории заштатного химического колледжа. Сразу стало понятно, что это учебная, а не исследовательская лаборатория, и ожидать научных прорывов тут не приходится.

Никита Петрович Соколов, средних лет господин, заведовавший сейчас лабораторией, любезно объяснил ее устройство.

— Вот тут у нас, извольте видеть, в середине, «очаг», — указал он на устройство в виде огромного закопченного свода с трубой, укреплённого на четырёх столбах,– служит он, чтобы обеспечить лёгкий выход дыму и вредным испарениям. А тут у нас — печи, плавильная, пробирная, перегонная, и ещё печь для варки стекла. В этой зале делаем мы опыты и демонстрации для слушателей и адъюнктов Академии, а иногда я устраиваю лекции и выездные публичные выступления!

Ндааа, — подумалось мне. Ломоносов, конечно, молодец, что выбил из начальства хотя бы это, но, на самом деле, с таким научным оборудованием мы далеко не уедем! Что-то надобно придумать… Нужны научно-исследовательские лаборатории, и не одна, не две, а много, и по разным направлениям!

— Скажите, а как бы устроить лаборатории для научных опытов, дабы развивать науку? Открывать новые вещества, исследовать минералы, их свойства?

— В бытность начальником лаборатории Михайла Васильевича Ломоносова такие опыты здесь и проводили — пояснил Соколов, показывая на разноцветные пробирки — вон, посмотрите, и результаты их!

Подойдя к дубовому стеллажу, я попытался рассмотреть подписи на бумажках, прикрученных к этим пузырькам, и нисколько в этом не преуспел.

— Что тут за тарабарщина, Никита Петрович?

— Ах, это теперь трудно разобрать! Записи химики делают особым кодом, с основою из латинского языка, притом, часто выдумывают каждый свой, особенный язык и термины. А тут ещё у нас наводнение было лет семь назад, лаборатория очень пострадала, в том числе — смыло пробирные записи. Но тут, главным образом, –окрашенные осадки, полученные в результате взаимодействия различных металлов с «крепкой водкой», или с «постоянной щелочью».

— Ээээ… Крепкая водка — это что, водка? — проговорил я, сам поражаясь идиотизму задаваемого вопроса.

— Никак нет, сие химический реактив,разновидность кислоты!

— А, понятно. А «царская водка», это, значит…

— Смесь кислот!

— Ага. А зачем Ломоносов это всё делал? Какой в этом смысл?

Соколов замешкался с ответом. По его блуждающему взору я догадался: учёный пытается сейчас сообразить, как ему в простых выражениях объяснить стоящему перед ним наследнику-мажору, зачем делают научные эксперименты. Я смиренно ждал, пока он разродится ответом, чтобы совсем не спугнуть и так убегающую от него мысль.

— Видите ли, Ваше высочество, — наконец нашёлся он, –люди при изучении новых камней, в руки и ним попадающих, всегда первым делом пытались их подвергнуть нагреву, дабы проверить, не есть ли это руда какого-нибудь металла. Так было открыто много новых металлов, но всё это было в прежние времена. Теперь одного нагрева недостаточно, потому что все металлы, какие можно было добыть таким путём, уже открыты и изучены. Теперь же химики изыскивают средства выделить металлы, доселе незнаемые, что простой плавке не поддаются. Тут надобно применять для растворения разные кислоты, щёлочи, соли; прибегать к амальгамированию, дистилляции, сублимации, возгонке; возможны и более тонкие приёмы. Таким путём можно выделить новые вещества: так, скажем, фосфор получили дистилляцией, а не так давно мосье Бертолле открыл муриатическую соль, пропуская муриевый* газ через раствор щёлочи. Вот и покойный ныне Михаил Васильевич последние годы жизни ставил такого рода эксперименты!

— Интересно! Так значит, со времен Ломоносова экспериментальной химией никто в России не занимается, а то, что сделано им, стоит теперь безо всякого применения на этих вот стеллажах, в ожидании, когда наводнение или пожар уничтожат это окончательно?

Господин Соколов заметно напрягся.

— Ваше Высочество, мне ведь задач по эксприментации не ставили! Я два года трудов положил токмо на то, чтобы лабораторию сию восстановить, и вновь начать демонстрационное обучение студиозусов! Уж может быть, кто из учеников и займётся экспериментаторством, да и выйдет из него новый Бертоле или Лавуазье; ну а я, видит Бог, что смог, то сделал!

— Я вам не в упрёк, — поспешил успокоить я профессора, — просто выясняю, как у нас обстоят дела.

— Если прикажете, я, конечно, займусь любыми опытами по вашему распоряжению, вы, Ваше высочество, только лишь дайте знать, что вы получить желаете? А уж я, по мере сил, буду выполнять! Правда, здоровье уже не то — химия наука строгая…

— Давайте я подумаю, как нам лучше поступить, уважаемый Никита Петрович, да и, пожалуй, напишу вам записочку. Вы не беспокойтесь, я уверен в вашем усердии!

Мы с Протасовым направились к выходу.

— Ведали бы вы, Ваше высочество, сколько сил я положил для того только, чтобы поставить тут дело в текущем его состоянии! — торопливо рассказывал Соколов, спеша поймать остатки внимания высочайшей персоны. — Чего стоят одни переводы иностранных журналов! Слава Богу, с тех пор как директором Академии стала графиня Дашкова, дела пошли на лад, а то ведь всё было в совершеннейшем расстройстве! И лаборатория эта отнюдь не действовала…

— Да, господин Соколов, надобно мне с Екатериной Романовной переговорить. Наверное, я ещё к вам наведаюсь, может быть, и вместе с нею. Так что, до встречи!

* * *

­Однако же, Воронцовой-Дашковой в Петербурге не оказалось.

— У графини неприятности с детьми её, — пояснил мне Александр Яковлевич. — Дочь ведёт себя скандалезно, проматывает огромные суммы. Сын ея, вроде бы, подавал надежды — учился в Эдинбурге, с самим Потёмкиным в карете ездит, — да вот, пошёл по стезе порока, водится теперь не с Минервою, а больше с Бахусом.

«Выпивает», перевёл я мысленно протасовские куртуазности. В любом случае, на нет и суда нет, — общение с директором Академии наук пришлось отложить.

Зато брата её, Александра Романовича, я вскоре увидел на «куртаге» в Эрмитажном дворце. Поймав его до того, как все вельможи засядут за карты, вкратце рассказал о своих поездках и общих от них впечатлениях.

— Вы скажите, сейчас как-то ведутся поиски руд, минералов, золота? Что в этой сфере у нас происходит?

— Исследования есть. Посылали мы последние годы несколько партий, и все силы уже наперечёт. Заказы со всех сторон — Светлейший князь Потёмкин требует скорее делать на Дону добычу каменного угля, а то там топлива совсем нету, города построили, а нечем даже хаты топить; с Адмиралтейств-коллегии говорят, надобно там же литейное и железное дело, для потреб разных Черноморского флоту; Нерчинский и Колыванский заводы нуждаются в рудах, на Урале ищут медь, в общем, дел невпроворот!

— А Хибинские горы? Там сыск проводили?

— Была у нас партия, ещё лет пятнадцать назад.

— Надо бы пошарить там, да хорошенько… А на Урале есть такая гора Магнитная, очень интересна по железной руде!

Александр Романович задумчиво покачал головой.

— На Урале железных руд и так хватает. Одна только Благодатная даёт столько, что на две России хватит и ещё останется. Там с углём незадача — очень много леса уж вырубили, приходится брать теперь с неудобных мест, да везти далеко!