— Не знаю, — сказала я.
Ивча влезла ко мне в кровать и прижалась к моему плечу.
— Ты помнишь маленькую птичку, которую мы видели прошлой зимой, когда относили каштаны в кормушку? Ты иногда вспоминаешь ее?
— Конечно, ты же знаешь.
— Всюду было полно снегу. И такая тишина — нигде никого. А она прыгала по елочке, искала семечки и тихонько пела. Мне так было ее жалко, что она совсем одна и все-таки поет. Ты помнишь?
— Ага.
— Совсем крохотная была, а не боялась. Птицы зимой не поют, поют, только когда строят гнезда. А она пела так тихо, но как красиво! Рыжка большая, от любой лисы убежит, — сказала Ивча, а потом вдруг спросила: — Ганка, а где кабаны хранят запасы?
— Какие запасы и какие кабаны, скажи, пожалуйста?
— Дикие кабаны. По телевизору показывали, как они дерутся, налетают друг на друга и так пыхтят и щелкают зубами, что страшно делается. Только бы Рыжка не прибилась к ним. Они бы ей показали!
— Не бойся, не прибьется, — ответила я. — С какой стати она пойдет к кабанам? В лесу живут ее подружки, она их, наверное, отыщет и будет с ними.
— А если они не захотят ее принять?
— Примут. В папкиной книжке написано, что зимой косули собираются в стадо. Там есть такая картинка, а под ней надпись: «Стадо животного косули».
— Я этой книжке не очень-то верю, — сказала Ивча. — И в школе никому не скажу, что у нас есть Рыжка. Я умею хранить тайну.
— Уж ты умеешь!
— А вот и умею! Я дала себе клятву, поклялась при всех лесных духах, что никому не скажу о Рыжке, пусть хоть сто раз меня спрашивают. А если эту клятву не сдержу, пусть слетятся на меня все летучие мыши, и лохматые, жирные ночные бабочки, и осы, и шершни, и жуки, у которых сзади крылья. А на нос пускай сядет большой ночной павлиний глаз.
Ивча знает название только одной ночной бабочки — большого павлиньего глаза, прошлым летом она прилетела с реки и села на коптильню. Я поверила в клятву Ивчи: эта бабочка была такая большущая, что, сядь она на нос к Ивче, Ивча своим криком всю дачу бы разнесла.
Поутру у дядюшки был очень серьезный вид, а бабушка принарядилась к отъезду. Дядюшка натянул шоферские перчатки, галстук надел, отчего бабушка была на седьмом небе. Рыжка тоже пришла проститься, дала себя погладить дядюшке с бабушкой, и бабушка плакала, утирая слезы носовым платком.
Когда дядюшка дернул ручкой и Артур затарахтел, Рыжка отскочила в сторону, но в лес не убежала.
Мы стояли на дороге вчетвером, между нами Рыжка, и махали вслед Артуру, пока у плотины он не скрылся из виду. Ничего не поделаешь.
А раз уж мы стояли на дороге, то решили немножко пройтись; мы пошли, а Рыжка семенила между нами, будто лошадка, но пошли мы в обратную сторону, к ручью, мимо муравейника и еще дальше. Я бы ходила вот так хоть целый день, потому что знала: скоро все это кончится и лес целиком отнимет у нас Рыжку. Она тоже словно бы знала это и хотела нас за все отблагодарить — шла рядом, только иногда там-сям что-то отщипывала или отбегала к ручейку отведать травки, но я видела по ней, что с нами она пошла бы хоть на край света. И никто не разговаривал, даже Ивча.
Рыжка покинула нас, когда мы подошли к дому. Она встала на дороге и глядела на нас, словно бы спрашивала: «Почему вы не остались в лесу, когда в нем так красиво и когда я, Рыжка, зову вас туда?» Но нам надо было идти в свое людское жилище, а Рыжку снова звало что-то ее, косулье. Она смотрела на нас, пока мы не подошли к дому, и только тогда впрыгнула на склон и побежала стежкой туда, где ей хорошо и привольно.
Это была последняя прогулка с нашей Рыжкой. С того дня она приходила только показаться и поесть каши. Задержится около дачи на минуту-другую, а потом листва прошуршит — и Рыжка исчезнет из виду где-то высоко на косогоре. После обеда мы с Ивчей пошли собирать для папки рыжики — он очень любит хорошо посоленные и изжаренные на масле рыжики, после сигарет они якобы улучшают аппетит. Но сколько мы ни надрывались и ни кричали: «Рыжка, Рыжулька!» — где там! О нашей Рыжке ни слуху ни духу. Все прежние норки в зарослях были заброшены, в лесу стояла тишина, только в дубовой роще орали сойки и в листве шуршали мыши.
Ивча легла на сухую листву и приникла ухом к земле.
— Я слышу лесные голоса, слышу этот зов.
— Что ты говоришь! — воскликнула я. — И что же говорит лес?
— Он говорит: «Рыжка, не ходи высоко наверх, за скалы, там живет лиса. Лучше спускайся вниз, а если что, беги к даче».
— Ты настоящая артистка! — сказала я. — Выдумываешь невесть что, аж лицо у тебя все перекашивается.
— А ты ляг на землю и прислушайся, — предложила Ивча.
Не знаю почему, но я так и сделала. Легла на бок и ухом приникла к торчащему из земли толстому еловому корню. Поначалу я не слышала ничего, но, когда закрыла глаза, услыхала тихий шум, и мне показалось, что со мной хочет поговорить елка. Я слышала шелест кроны, слышала, как ветер играет ветвями, как на них качаются большие побуревшие шишки и ударяются друг о друга, точно язык колоколов. Все это сливалось в единый звук и напоминало голос водопада. А ведь я слушала только одно дерево и, хоть не понимала, что оно говорит, все равно вдруг почувствовала себя маленькой, меньше, чем Ивча, маленькой, словно камешек или комочек земли. Ивча так глубоко зарылась в листья, что у нее торчала одна голова.
— Знаешь, давай скажем маме с папкой, что мы поставим палатку и будем здесь спать. Здесь, под этим говорящим деревом.
— Хорошо, — ответила я. — Вечером, когда стемнеет, я тебе напомню об этом.
— Ладно. Буду разговаривать с деревом, а потом усну.
Ивча ни за что не хотела уходить из леса. Ну что ж, я оставила ее там, но не успела выйти на дорогу, как она примчалась ко мне. Вот и все ее геройство! Все-то она умеет, все-то знает и может, но только тогда, когда кто-нибудь поблизости. Ей кажется, что все это нормально, так и должно быть, — знает, что она еще маленькая и ей все прощается.
Вечером к папке приехал на малолитражном «трабанте» его знакомый из института, они сидели на лавочке между березками, о чем-то разговаривали, этот человек все время повторял: «Ну хорошо, хорошо, однако нельзя закрывать на это глаза».
Мама с Ивчей были на лугу позади дома, где у воды растут шампиньоны, а я взяла садовые ножницы и стала выстригать из живой изгороди малинник.
И тут я увидела Рыжку, она стояла на склоне и недоверчиво оглядывала «трабант». Я подошла к дороге, чтобы и она меня увидала, но она и без того меня учуяла, потому что тихонько свистнула, но к даче все равно не приближалась.